— Да, представь себе, я помню, как ты выглядишь, — отозвался Михал с толикой иронии. — Все же, ты — моя пара, и такие вещи не забывают. Правда, не знаю, понимаешь ли ты, о чём идёт речь. Я тогда принял тебя за человека, но ошибся. Что ты за существо? Какая магия исцеления на тебя действует? Мне не нравятся эти раны.
Фло прищурилась. Вся круговерть чувств в её душе медленно, но верно обращалась чистейшей, незамутнённой яростью. Да, быть может, она многого заслужила, но не таких вот насмешек!
— К чему этот спектакль? — поинтересовалась она зло. — Ты не мог видеть этого лица, у меня было другое. Да ты сам называл меня красивой той ночью! Зачем врёшь сейчас? А о том, кто я — нечисть. Высшая. Жру мужские сердца. Хочешь меня вылечить — пожертвуй своё. Согласен?
— Если понадобится, — хмыкнул он. — Но я люблю свой ливер нетронутым, потому давай оставим этот вариант на крайний случай. Идёт? А пока давай решать проблему. Чьё-то другое сердце не подойдёт?
— Нужен кто-то, в меня влюбленный, — усмехнулась она. — Можешь вообразить такого оригинала, что сейчас воспылает ко мне страстью великой?
— Тут ты права, — вздохнул Михал. — Где ж мы такого смелого возьмём, что меня не испугается? Я могу и не дождаться, пока он страстью воспылает — пришибу.
Мстислава чувствовала себя совершеннейшей дурой — и куда только века девались, спрашивается? Но как себя вести, совершенно не понимала.
Конечно, она воображала себе эту встречу и раньше. Лёжа на полу в промозглой хижине, подрёмывая на чердаке у Ирейн с малышкой-Ветой на коленях, она раз за разом прокручивала варианты и отвергала их. Слова были готовы сорваться с губ, но оседали на них — извинения, просьбы, угрозы, даже оправдания. Но все было не то, не так и не впрок. А теперь вот это случилось, и, казалось бы, столько заготовок и предположений — но сказать попросту нечего.
— Ты, чудовище! Немедленно отойди от него!
Эти слова, сказанные молодым и очень злым голосом, показались чуть ли не бальзамом на душу — настолько привычными они были. Повернувшись, Мстислава поглядела на пришлого мальчишку с искренней благодарностью, благо глянуть было на что: тонкий, статный, с чудными бурыми волосами и чёрными глазищами, облаченный в дорогой наряд северной оборотничьей знати. Незнакомец смотрел со вполне оправданной злостью и явно был готов костьми лечь, но защитить Михала от страшной и ужасной неё.
— Чеба, — голос медведя потяжелел. — Не вмешивайся, будь добр, и остальным скажи погулять.
— Ты что, не видишь, что она — нечисть? Околдовала тебя и хочет сожрать твоё сердце! В прошлый раз не сумела, а теперь вот вернулась — хочет снова в лебедя превратиться.
— Так, я не понял, — сложил Михал руки на груди. — Почему в курсе происходящего тут все, кроме меня?
Зайчишка слегка смутился, но глаз, бешенством блеснувших, не отвёл.
— Вынюхивала тут одна наглая фея насчет подозрительных смертей, — сказал он. — Стало интересно, вот и раскопал информацию об этом... существе. Она опасна!
— Слушай мальчика, — вздохнула Мстислава. — Правду говорит!
— Ну, я рад, что вы сошлись во мнениях, — хмыкнул медведь. — Значит, всяко поладите — это хорошо, вам ещё под одной крышей жить. Чеба, с тобой я поговорю, о сокрытии информации в том числе. Обстоятельно. А теперь, будь добр, подожди в сторонке.
— Но...
— Чеба.
И вот вроде бы и голоса не повысил, но парень, скрипнув зубами, обратился зайцем и стрелой рванул в лес.
— Сын? — спросила Мстислава понимающе.
— Да, — хмыкнул Михал. — Он отличный мальчик, но пока молодой и дурной.
Кусты неподалёку протестующе зашелестели — явно бурый да ушастый схоронился там на случай, если медведем все же решат пообедать. Мстислава улыбнулась — почти помимо воли — и увидела отражение собственной улыбки в глазах Михала.
— Есть способ помочь мне, — сказала она. — Ты должен меня выслушать. Присядем? Разговор будет долгим.
— Тебе не больно? — поинтересовался медведь задумчиво.
— Я не чувствую боли, — отмахнулась Мстислава и устроилась на камне, поджав ноги. Медведь небрежно присел на траву, не особенно заботясь о чистоте одежд, и пристально посмотрел на неё. От этого стало одновременно и проще, и страшнее. Но, отринув все эмоции, она начала:
— Это было давно...
И дальше история полилась сама собой.
*
Ар Серый чувствовал себя усталым и практически больным, что для дракона, как ни крути, нонсенс. Происходящее навевало на него тоску почище десятитомника «Сельское хозяйство в условиях гористой местности с привлечением низших рас». Сей эпохальный труд ему недавно пришлось несколько раз перечитать, чтобы вникнуть в проблемы нового производства, возводимого на его землях. Помнится, Ар ещё подумал тогда: надо же, людей в Предгорье развелось так много, что мы всерьёз привлекаем их в качестве рабочей силы. Неслыханное дело! Его предки, родовитые золотые драконы, совершили бы ритуальное самоубийство, завидь они такое. Ну... или поубивали бы всех людей, что представляется даже более вероятным. И вот, здравствуй, ирония: его княгиня, та, которой он обязан воздавать почести — человек. И, словно этого расшалившемуся мирозданию было недостаточно, нынче он рулит расследованием покушения на её жизнь.
Дракон терпеть не мог ту часть работы, где надо было взаимодействовать с живыми существами. Строго говоря, Казначей вообще не особенно любил всяких говорящих разумных — за очень, очень редкими исключениями. Повальное большинство безмерно раздражало его своей нелогичностью, неорганизованностью, бессмысленной суетливостью, нелепостью и патологической лживостью. Им не доверишься, на них не положишься, по ним не сделаешь ни единого вывода. То ли дело цифры! Вот они никогда не лгут. Точнее сказать, очень часто выступают инструментом лжи, манипуляций и пропаганды. Но даже тут именно цифры в конечном счете помогают отличить зёрна от плевел тем, кто умеет работать с ними и понимать их язык. Серый Дракон это умел — потому, собственно, он и сделался Казначеем богатейшего государства. Цифры были его инструментом, аргументом и неоспоримым фактом.