Читать интересную книгу Батарея - Богдан Сушинский

– В общем-то поступил ты правильно, хотя, согласись, есть в твоем поступке нечто такое…

– Конечно же есть, это само собой, – легкомысленно согласился Жодин.

Они проезжали Новую Дофиновку, когда на связь вышел радист батареи.

– С вами будет говорить подполковник Райчев, товарищ капитан, сейчас я помогу ему выйти на вашу волну.

А еще через минуту сквозь характерный эфирный треск до слуха комбата пробился грудной голос заместителя начальника порта.

– Что, други мои походные, опять по степям носитесь?

– В госпиталь раненых отвозил.

– С каких это пор доставкой раненых в госпиталь занимается комбат?

– Да прямо с передовой, из-за линии фронта, из боя повез, пока хлопцы кровью не поистекли.

Райчев выдержал паузу, подчеркивая, что понимает серьезность этого поступка офицера, но тут же снова взбодрился:

– То-то комдив твой, майор Кречет, давеча извещал, что ты уже разъезжаешь по фронту на собственной бронемашине.

– Так извещал или жаловался?

– Ставил в известность, други мои походные, что ты все чаще бросаешь батарею на произвол судьбы, увлекаясь рейдами не только на передовую, но и по тылам врага. Бросаешься то к григорьевской дамбе, то к булдынской.

– Странно, что жалуется именно вам. Хотя понимаю, что не только…

– Ну, это он просто так, попутно, поддерживая твою просьбу о командировании такелажников. Никаких особых претензий к тебе, как командиру «береговиков», нет. Да, по-моему, и быть не может.

– Надеюсь, что не может…

– Тесновато твоей бойцовской натуре в батарейных казематах? – в голосе Райчева явственно просматривалось сочувствие. – Может, подсказать, кому надо, чтобы перебросили тебя, с повышением в звании, на какой-нибудь десантный батальон?

– Пока моя береговая батарея в состоянии поддерживать Восточный сектор обороны, я буду оставаться на ее командном пункте. А все мои рейды – всего лишь поддержка морских пехотинцев Осипова и бойцов пограничного полка. Кстати, что с такелажниками?

– Сторожевик «Стремительный» приближается к тебе. На его борту – бригада из шести опытнейших такелажников во главе с Николаем Остроущенко.

– Вот за такое подкрепление – спасибо. Останови! – приказал он Пробневу, завершив разговор с Райчевым.

Высунувшись из люка, комбат увидел в бинокль, что сторожевик действительно направляется к берегу, правда, нацеливается при этом к черневшему у берега остову судна. До командного пункта батареи уже было недалеко, и Гродов повел броневик к нему, чтобы остановиться между корабельной башней с «Императрицы Марии» и причалом. Развернувшись так, чтобы нацелить свет фар на причал, он приказал водителю мигать, подавая сигнал корабельному рулевому.

– Командир «Стремительного» старший лейтенант Кротов уже заметил ваши сигналы, – сообщил радист батареи, – и сориентировался относительно причала.

– Скажи, что жду его на причале. Пусть лейтенант Куршинов устанавливает прожектора и готовится к снятию отработанного ствола первого орудия. Остальным двум орудиям быть готовыми к бою. Командира взвода технического обеспечения лейтенанта Дробина с двумя его орудийными техниками – к первому орудию с инструментом и всем прочим, что может понадобиться во время работ.

Пока батарейный связист передавал распоряжения командира, сам он спустился к кромке моря и взошел на причал. Словно бы желая прийти на помощь морякам, луна вновь пробилась сквозь закрывавшую ее тучку и осветила батарейную пристань с такой яркостью, что никакие световые сигналы уже не понадобились. Да и рулевой мог причаливать, даже не нуждаясь в «подсветке» корабельных прожекторов.

«Какое счастье, что мы еще не блокированы с моря, – подумалось комбату. – Появление здесь любого корабля воспринимается как появление гонца с Большой земли. Как надежда на то, что при любой ситуации, даже если батарея окажется полностью отрезанной от города, всегда остается возможность отступить отсюда морем, чтобы присоединиться к тем, кто будет защищать непосредственно сам город, каждый его квартал, каждый дом…». А защиту Одессы комбат представлял себе только такой: чтобы каждый квартал стал отдельным «укрепрайоном», территория каждого завода или другого предприятия – самостоятельной оборонной единицей. И – до последнего патрона и штыка, до последнего бойца.

Однако в воинственные размышления его откуда-то из глубины моря неожиданно ворвался прохладный, влажный ветер, каждый порыв которого все явственнее напоминал о приближении осени. Он вспомнил о недавнем «ритуальном омовении морем», совершенном вместе с Риммой, и подумал, что, хотя уходящее лето так и не позволило ему по-настоящему насладиться теплом этого моря, тем не менее оно запомнится ему и женскими нежностями, и гостеприимством морских офицеров, принимавших его на борту эсминца, и батарейными заплывами… Лишь в конце вспомнил о том, что это нежаркое лето войдет в его жизнь еще и как первое лето войны.

Сняв фуражку и расстегнув китель, Гродов подставил лицо и грудь прохладе ветра и несколько минут стоял так с закрытыми глазами, возрождая в памяти виды всех пляжей, на которых ему когда-либо приходилось бывать.

С командиром сторожевика капитан условился: тот возвращает судно в порт, чтобы не дразнить своими бортами вражескую артиллерию и авиацию, а за такелажниками приходит, только когда из батареи поступит сообщение, что все работы завершены.

– И когда это может произойти? – поинтересовался старший лейтенант.

– А вот, когда эти работы будут завершены, этого пока что не может сказать никто, – объяснил невысокий плечистый портовик, представившийся бригадиром такелажников, – поскольку заменой орудийных стволов никто из моей бригады никогда не занимался. Но кое-какой инструмент, крепежные цепи и некоторые приспособления мы, понятное дело, захватили.

23

Высадив из броневика стрелков, комбат разместил в салоне всю бригаду с ее инструментами и приспособлениями и велел гнать к огневому взводу главного калибра.

– Фронт работ – вот он, – широким жестом радушного хозяина указал Гродов на девяностотонную громадину 180-миллиметровой пушки.

– Ладная девка, ладная… – на украинский манер похвалил орудие бригадир, которого такелажники называли между собой «биндюжником»[36], поскольку, как выяснилось, он действительно происходил из древнего рода одесских биндюжников и даже сам успел какое-то время поработать на биндюгах.

– Так вот, у нас имеется три таких орудия.

– И где тут у них нелады?

– Нелады здесь, – похлопал Гродов рукой по станине орудия. – Исчерпавшие свой ресурс во время боевых стрельб стволы следует снять, а запасные, которые ждут своего часа на артиллерийском складе, поставить. Предупреждаю, что каждый ствол весит восемнадцать тонн. Из склада к орудию его сейчас доставят вот этим, – указал на мощную машину, соединявшую своим полотном орудийный дворик с подземными складами, – специальным транспортером. Кроме того, в каждом орудийном дворике имеется по два вот таких механических подъемника.

– А почему меняем ночью? Румыны же еще далековато? – спросил один из такелажников, дымивший немыслимых размеров самокруткой.

– Зато есть румынская авиация, которая пока что не сумела установить точное местонахождение наших орудий. А как только установит – тут же разбомбит, поскольку зенитной артиллерии у нас нет. Так что днем все те механизмы, с помощью которых мы будем менять стволы, тут же демаскируют нас. Как мыслишь, бригадир: справитесь?

– А куда денемся? Если для фронта надо, то это таки да, надо. На первом орудии приладимся, с двумя последующими будет легче.

– Рабочей силы и подмастерий у вас хоть отбавляй. Все технические вопросы согласовывайте вот с этим офицером – лейтенантом Дробиным, командиром взвода технического обеспечения.

Пока, используя все механизмы, инструменты и приспособления, сводная бригада ремонтников возилась с одним орудием, два других находились в «полной боевой», готовые в любую минуту поддержать огнем истощенные пехотные подразделения. В эту ночь Гродов тоже лишь на несколько минут вздремнул в своем отсеке на запасном командном пункте, самим присутствием своим стараясь подбадривать и такелажников, и артиллеристов.

Когда же под утро смертельно уставшие ремонтники установили последний ствол, комбат приказал старшине Юрашу осчастливить их всех ста граммами «наркомовских», накормить и предоставить три часа для отдыха в подземной казарме, куда никакие звуки войны не долетали. Потом такелажники, которые находились в порту на казарменном положении, признавались, что в такой блаженной тишине они спали впервые с начала войны.

Однако наслаждались этой тишиной только портовики. Едва Биндюжник устало объявил: «Принимай работу, капитан, и помни, что такелажники – это люди, которые умеют держать слово так, как умеют держать его только такелажники», как на связь вышел начальник штаба полка морской пехоты.