— Закрой глаза, — велел он. — Хватит на меня пялиться.
Она послушно зажмурилась. Ланн, отбросив сомнения, приник к ее устам. Так ей не нравилось, как он целовал ее раньше? В нем вспыхнуло желание, и ласка из осторожного, легкого касания губ об губы быстро превратилась в требовательный, жадный поцелуй. Пальцы Летиции впились ему в предплечье. Он ощущал ее дрожь — не страха, но возбуждения. Он несколько раз дразнил девушку, просовывая ей в рот кончик языка, пока она не поняла, что от нее требуется.
Летиция отпрянула, хватая ртом воздух.
— Ну как? — спросил Ланн.
— Мокро, — призналась она, — но, в общем-то, довольно приятно.
— Очень?
— Очень.
— Еще?
— Да.
Ланн расстегнул застежку ее плаща — не ведьминого, красного как кровь, а ее старого, походного. На плече Летиции тускло светился шрам-полумесяц. Ульцескор погладил его пальцем, затем обнял девушку рукой за шею.
— Я хочу тебя, — прошептал он ей в губы. — Я всегда тебя хотел.
Доселе Ланн не замечал, что лодка опасно накренилась в сторону, и теперь, когда Летиция энергично отодвинулась назад, ошеломленная его откровением, он не сумел ее удержать. Взмахнув руками, она коротко вскрикнула и свалилась в воду. Вслед за громким плеском в озеро прыгнул Ланн. Кажется, госпожа ди Рейз не умела плавать, так как продолжала беспорядочно бить руками и ногами по воде, даже когда Ланн схватил ее и велел держаться за его плечи. Промокшая одежда вместе с Летицией тянула Ланна на дно, но озеро было неглубоким, и они смогли выбраться на мель прежде, чем он выбился из сил.
Рухнув на песок, Ланн рассмеялся.
— Богиня, да ты вымокла насквозь. Посмотри на себя. Я же говорил, — ему пришлось сделать паузу из-за очередного приступа смеха, — не свались за борт. Какая ты все-таки неуклюжая. Ха-ха-ха! — Дальше он уже не смог говорить.
— Дурак, — обиделась Летиция. С ее одежды и волос ручьями стекала вода. Она встряхнулась и сердито посмотрела на Ланна, чем напомнила ему только что выкупанного котенка. Он зажал рукой рот. — Мне холодно, — чуть позже сообщила девушка. — Замерзну и умру.
Ланн встал и окинул взглядом окрестности. Слева был скалистый навес, под которым можно было укрыться от ветра, но поблизости не оказалось ничего, чтобы развести костер. Он взял Летицию за руку и отвел под навес, разостлал на песке плащ.
— Раздевайся, — сказал Ланн и снял куртку и рубашку, оставшись голым по пояс. — Что ты смотришь? — Летиция колебалась, странно поглядывая на него. — Помочь, что ли? — Он подошел и принялся ловко расстегивать крючок за крючком, когда понял, что делает.
— Ланн, — выдохнула Летиция. Подняла на него глаза. — Я…
Он закрыл ей рот поцелуем, его руки сомкнулись на ее спине. Совместными усилиями платье стянули вниз и оставили лежать на песке. Переступив через одежду, Ланн прижал девушку к скале, его губы скользнули по ее шее. Чем дальше ты заходишь, тем труднее остановиться, подумал он.
— Слушай, если я сделаю что-то не так, — счел нужным предупредить ее Ланн, хотя Летиция уже настолько обмякла в его руках, что, казалось, с ней можно было делать что угодно, не спрашивая разрешения, — просто скажи мне. Останови меня, ладно? Возможно, я сам не смогу остановиться.
Летиция покачала головой, глядя на него из-под полуприкрытых век.
— Отпусти это, Ланн.
— Что?
— Все, — прошептала она. — И серьги сними. Я не хочу вспоминать Архена.
Он повиновался. Потом снял сапоги и опустился на расстеленный плащ, встав на колени. Прояви он чуть больше настойчивости, Летиция могла бы отказаться от своих намерений. Поблизости не было ни души, не светились огоньки вдалеке, но они были на открытом воздухе, а не в уютной постели.
Госпожа ди Рейз опустилась на плащ рядом с ним. Веспера ласково омывала ее своим светом. На ее белой груди был отчетливо виден мраморный узор вен. Она положила руки Ланну на пояс.
— Не надо, — сказал он. — Я сам.
А потом Ланн уложил ее наземь и оказался над ней, целуя и лаская ее тело. Ведьмы? Демоны? Летиции казалось, что в ее сознании образовались пустые белые пространства, лишенные мыслей. Она оставила дом, подругу и отца только потому, что влюбилась в него — в человека, который появился неизвестно откуда и собирался исчезнуть туда же, выполнив контракт. Как долго она не хотела себе в этом признаваться? Я всегда тебя хотел, сказал Ланн, и Летиция могла ответить ему тем же. С той самой ночи, когда они смотрели друг на друга в холодном сиянии луны — долго, томительно, не говоря ни слова, — ее неодолимо влекло к нему.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Раздевшись догола и раздев ее, Ланн спросил:
— Ты знаешь, что нам нельзя этого делать?
Летиция мягко улыбнулась.
— Разговаривать?
Он вздохнул. Отступать было некуда.
— Ты хочешь, чтобы я любил тебя?
— Да. Да.
Ланн крепко стиснул ее запястья. Последний барьер пал перед натиском чувств — и он освободил то, с чем так долго боролся. Ее плоть противилась вторжению, и первое время было так больно, что она беспорядочно била его ногами по спине, но он продолжал ее целовать и шептать слова, смысла которых Летиция не улавливала, — понимала лишь то, что они были словами утешения. Но потом она расслабилась, отдалась на его милость — и боль сменилась чем-то иным, невыразимо приятным.
Летиция не осознавала важности решения, принятого Ланном. Для этого она была слишком юна и легкомысленна. Любовь имеет свою цену, и ульцескор отказался от своих убеждений и принес самого себя в жертву чувству. Отдался любви — и Летиции в том числе. Обратной дороги не существовало. Он шагнул в пропасть, доверху наполненную алым: вожделением, ревностью, гневом, сластолюбием. Ланн мог уйти, исчезнуть, но вместо этого выбрал поражение. Теперь в его сердце образовалось мягкое, незащищенное место — чуть надави пальцем, и пойдет кровь.
Госпожа ди Рейз на несколько часов погрузилась в сон, а когда проснулась, Ланн сидел у воды в одних брюках. Ульцескор укрыл ее своей курткой. Одежда была сухой и теплой. На горизонте были проблески рассвета — настоящего, а не обманчивой зари Весперы.
— Оденься, — сказал Ланн, не оборачиваясь.
Летиция натянула бриджи, но платье было еще влажным, поэтому она просунула руки в рукава его куртки и застегнулась. Ланн все еще сидел к ней спиной. Ее пробрала дрожь. Неужели он, сорвав цветок, потерял к ней всякий интерес?
— Почему ты так холоден со мной? — спросила Летиция.
Он повернул голову и посмотрел на нее. В его взгляде был чувственный голод, и она поняла, что будет желанной еще много дней и ночей.
— Холоден? Я бы не посмел.
Ланн поманил ее пальцем. Девушка села рядом с ним на песок.
— Иногда мне кажется, что тебя не удержать. Ты как ветер.
— Тогда ты — ураган разрушительной силы.
— Ты смеешься надо мной.
— Да. — Он обнял ее за плечи. — Мы побудем здесь несколько дней, а потом уйдем. Фактически я больше не ульцескор и волен делать, что хочу. Чем бы ты хотела заниматься?
— Не знаю, — протянула Летиция.
— Ну и ладно, — сказал Ланн. — Что-нибудь придумаем вместе. Торопиться некуда. В сущности меня сейчас волнует другая проблема.
Она заглянула ему в лицо.
— Какая?
— Кровь и кости, Тиша! — воскликнул Ланн, изображая отчаяние. — Как я посмотрю в глаза твоему отцу?
Они одновременно расхохотались.
Интерлюдия 13. Жажда
Он наблюдал за ними, низко пригнувшись к земле. Первые лучи рассвета сожгут его дотла, не останется и горки пепла. Он сидел в своем укрытии, когда Веспера висела высоко в небе, а затем ждал, пока смертные насытятся друг другом и крепко уснут. Девушка действительно соскользнула в дрему — такая нежная, хрупкая, одуряюще пахнущая спектрой, — но мужчина лежал рядом с открытыми глазами. Неужели он никогда не отдыхает? Он был голоден, но не мог спуститься и полакомиться людьми. Все, что он мог — уползти в лесную тень, спасаясь от солнца.
Эпилог
— Салема!
Кто-то тряс ее за плечо.
— Что случилось?