— У вас синие глаза от матери?
— У отца и матери — синие глаза.
— Вы физически очень крепки. Случалось с кем-нибудь на кулаках сразиться?
— Нет. Драться не люблю. Но очень люблю бокс рисовать.
— Друзьями богаты?
— У меня много настоящих друзей. До гробовой доски. Друзья даются Богом. У меня — киевские, где я родился. Мы не меняемся, не стареем.
Мне 52. Своего друга я не видел 30 лет. Я в Париже. Он в Чикаго. И очень волновался, что при встрече его не узнаю. Увидел — ну конечно, Сашка. Правда, седой, но такой же абсолютно. Да и сам я не изменился. Только волос поменьше да пузо побольше. И мы вместе становимся снова детьми. Даже в ресторане его сын сказал: «Идите-ка, ребята, гулять — с вами в полицию загремишь» (хохочет) . Сын его благообразный, а мы — озорники. Он с нами больше не ходок.
— Почему же между женами и мужьями не сохраняется подобная связь до гроба?
— Не знаю. Тут не бывает ни правых, ни виноватых. Любили — потом разлюбили. Особенно в теперешней России. Все вроде было хорошо, а муж начал купаться в деньгах огромных, а жена уже какая-то не та. И надо бы помоложе, поэффектней, погрудастей, поблондинистей. Чтоб была манекенщицей или вообще звездой. Глядишь, и эта новая летит!
— У вас ведь тоже были и любви, и расставания…
— Мой первый брак детский: мне 20, ей — 18. И все порвалось. Но я к ней очень нежно отношусь — это моя первая романтическая любовь. Оба мы были единственными детьми в семьях. В мозгах — ветер. А поженились бы лет в 30, может быть, все сложилось.
— Сейчас вы себя чувствуете женатым?
— Да-да-да. Конечно. Мари-Од (Marie-Aude Albert) — мне и жена, и друг, и настоящий помощник. Она, профессор русской литературы, написала все книжки обо мне, все каталоги. Ее первая книжка была о Волошине. Она француженка и, естественно, пишет на французском.
— На ваших картинах Мари-Од не просто красавица, а чертовка.
— Чертовка!
— Какое вы любите вино?
— Смотря с чем. Сейчас я угощу вас фазанами.
…Сергей тащит кастрюлю, где в ароматном маринаде с клюквой и пряностями томятся куски некогда прелестной птицы. Раскладывает на решетку мясо, потом нарезает круги баклажанов, прижимает решеткой, кладет на огонь, а на вторую часть — диски яблок. Во время нашего дальнейшего разговора иногда переворачивает благоухающее сооружение.
— С этим мясом мы будем пить красное вино.
— Вы что, ходили на охоту?
— Зачем? Охотники делают это лучше. На рынке закупаю фазанов ощипанными. Устриц тоже люблю. Их у нас в мешках выращивают в океане.
— Сергей, что делают у вас березовые веники под потолком?
— В баню люблю ходить.
— Где же вы паритесь?
— Рядом, в спортивной сауне. На мои венички там смотрят с любопытством, а иногда настороженно: очень боятся, что я всякую заразу на них перенесу. А раньше вообще смотрели с ужасом, как на что-то инфернальное. Нынче некоторые интересуются, где же их купить можно. Иногда я дарю из своего запаса. Пусть почувствуют русский дух.
Париж — Москва 11 апреля 2006 г.
Русский в пустыне Швейцарии
Михаил Шишкин: «Если любишь женщину, то не частями, а целиком»
Он победил в престижных премиях «Букер», «Национальный бестселлер». Его роман «Венерин волос» отмечен Национальной литературной премией «Большая книга». Природная скромность и благородная сдержанность не позволяют писателю мелькать на страницах газет. Ему важно быть, а не казаться.
Накануне отъезда в Швейцарию Михаил Шишкин заглянул в «МК»:
— Родные места. Я жил когда-то на улице Костикова. На месте здания вашей редакции в те годы был парк и каток, где я безуспешно пытался научиться кататься на коньках. Поблизости находился мой детский сад.
— Перемены на улице вашего детства не испортили вам настроение?
— Я уже давно смирился с переменами. Все исчезает, но одновременно остается. Чем больше ты живешь, тем четче замечаешь некие дырки в толщине времени. Сколько людей ты знал, скольких ты любил и сколько близких потерял. И все-таки остаешься тем же мальчиком.
— В романе «Взятие Измаила» ваш лирический герой учится в 59-й школе. Вы тоже там учились?
— Эта школа моя и моей мамы. Она преподавала русский язык и литературу. Здесь учился и мой брат Саша.
— Ваши книги дышат подробностями жизни самого автора.
— А зачем что-то придумывать? Жизнь столько сотворила, что с ней никакой роман не сравнится. Жизнь намного гениальнее романа, потому что в ней все правда и все происходит с тобой. Мы жили в Староконюшенном. В подвальной коммуналке маме дали комнату. Я еще был в полусознанке, но помню бесконечное мелькание ног в окне. А еще свой трехколесный велосипед и соседок, очень одиноких. По праздникам за бутылкой водки они отводили душу.
— Судя по роману, ваш отец был моряком.
— Отец в 17 лет пошел на фронт мстить за своего брата — тот в 41-м пропал без вести. При заполнении всяких анкет отцу приходилось всегда врать, что его отец погиб. А на самом деле моего деда в 30-м году при коллективизации арестовали и сослали на БАМ. Бабушка получила всего два письма от него. Мой отец всю жизнь прожил в страхе, что его обман раскроется. Он ходил в 44 — 45-м на подводной лодке шифровальщиком. Я с гордостью рассматривал его военные фотографии. На подлодке они торпедировали немецкие корабли.
— И разрушали потом себя.
— Да, это поколение было шокировано многим. Все встречи ветеранов-моряков заканчивались пьянкой. Жуткое было зрелище. Ими владело одно желание — упиться.
— Когда у отца появилась другая семья, вы поддерживали с ним связь?
— Сложно было поддерживать с ним контакт. Книги он перестал читать. Свою первую публикацию я показал бабушке, но ее радость была своеобразной: «Ну хорошо. Все лучше, чем в подворотне с гитарой». Отец тоже не понимал, что я делаю. Не вникал, не радовался за меня. Вообще-то родители мои разводились давно, еще до моего рождения.
— Как это?
— Мама была парторгом в школе в 60-е годы. В ее классе учился Владимир Буковский, будущий диссидент. Смельчак выпустил в школе рукописный журнал. Естественно, все стали обсуждать содержание — и пошли доносы. Но надвигалось либеральное время. И решили устроить по этому поводу дискуссию в двух старших классах. И тут-то все учителя навалились на мальчика — Володю Буковского. Слух о вольности, процветающей в нашей школе, дошел до самых верхов. Нависла угроза, что из школы погонят и парторга, и директора. Маме посоветовали подруги забеременеть и уйти в декрет. С папой они почти не жили — у него складывалась новая семья, но мысль о спасении объединила родителей. Директора действительно изгнали. А мама ушла в декрет и уцелела. В 61-м я родился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});