— Где теперь портрет Нуриева?
— В Сингапуре. Портрет был выставлен в Лондоне. Директор Сингапурского музея был там и купил портрет вместе со всеми рисунками к нему. У меня дома остался один рисунок с парижским телефоном Нуриева.
* * *
— Вы воспитанник Института живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина, а на самом деле — старой академии, где учились большие художники. Что заставило вас уехать из СССР?
— Я много писал. Антресоли, углы были заполнены работами. Писать становилось бессмысленным делом. Зачем? Для кого? Меня никто там не угнетал, я не был членом Союза художников. Можно было в те времена зарабатывать неплохие деньги. Мой отец был художником, и он за меня сделал всю поденную работу. Ну сделал бы я еще одну-две картины. Опять для кого?
— Кто первый купил вашу картину?
— Юра Трубников, бизнесмен. Сейчас он ушел на пенсию. Мы дружили. Он купил мои работы за много и тем самым очень поддержал меня. Эти деньги помогли мне продержаться до Лондона.
— Помните ваши первые лондонские впечатления?
— Появился я там тридцатилетним наивным мальчиком — и сейчас еще сохранил эту наивность. Все галереи обошел, предлагая свои картины. Но слышал «нет». А кушать-то надо! Деньги быстро кончаются. Моя будущая жена мне посоветовала написать одному из самых блистательных галерейщиков мира. Что он вытворял на рынке искусства! Я не верил в результат. Но чем черт не шутит! Написал. Через 2 дня пришел ответ. Он к нам приехал и сразу купил несколько моих работ. Потом сделал персональную выставку. Жизнь повернулась круто. Он мог приехать на мой день рождения и подарить такой букет, который некуда было поставить. В нем букетов 40 поместилось.
В этот момент к отцу в мастерскую заскочил сын Сергей — молодой человек двухметрового роста. Он уже вполне самостоятелен и профессионально судит об искусстве. Мать Сергея-младшего — вторая жена Чепика, Наташа. Есть у него еще один сын — Даниил, от третьей жены. Это Елена Калашникова, художница, выставлялась в Нормандии, живет в Москве вместе с Даней. Мальчик заканчивает художественную школу. Отец очень хочет, чтобы он получил серьезное художественное образование в Москве.
— Я очень люблю Даню. Братья нежно относятся друг к другу. Они красивые, очень высокие. Иду с ними и чувствую себя под их защитой.
* * *
— Париж — город соблазнов. Вы в своей мастерской отшельничаете. И все-таки вас, как Тулуз-Лотрека, увлек «Мулен Руж»…
— Да, я люблю Тулуз-Лотрека. И я второй после него художник, который пошел рисовать «Мулен Руж». Но, конечно, теперешний «Мулен Руж» совсем другой.
— Что же вас туда завлекло?
— Я нарисовал целую эпопею «Россия распятая». Заканчивался век. Картина вышла очень страшная. Самая пессимистическая. Она выставлялась в русском посольстве в Лондоне, затем на Осеннем салоне Парижа, у Пьера Кардена, на фестивале русского кино. Эта картина прожила напряженную жизнь. Сейчас я ее разобрал — места в мастерской почти не осталось. Она состоит из нескольких частей. Это крест неправильной формы, какой бывает на братских могилах. Он собирается из разных картин, и у каждой свой сюжет. Работа над картиной меня здорово вымотала. Пришлось принять на себя много отрицательной энергии. Мне необходимо было в этот момент что-то абсолютно противоположное, легкое — девочки, сисечки-писечки… И я пришел в «Мулен Руж». Тогда русских танцующих ребят была там много — наверно, треть. Хорошо выученные в России, они имели грандиозный успех.
— Танцовщики проявляли любопытство к зарисовкам художника?
— Конечно. «Мулен Руж» как раз менял программу — это делается раз примерно в 10 лет. Я видел, как рождается спектакль. Занятное шоу! Но репетиции были безумно интересные. Ставил какой-то американец, ставил еще итальянский балетмейстер и французская дама. Вот это я рисовал.
— Вы советовали им что-то поменять в костюмах?
— Нет-нет. Костюмы там вообще безобразные.
— Ваши муленружские работы выставлялись?
— И выставлялись, и уже проданы, и проедены. Осталось несколько работ. В Лондоне муленружские дивы ходили в канкановских одеждах, очень фривольных. Иногда даже в таком наряде появлялись в центре города. Это происходило почти сразу после катастрофы в Нью-Йорке 11 сентября. Боялись, что народ на их шоу не придет. Но как-то все получилось. «Мулен Руж» он и есть «Мулен Руж».
— Вы продолжаете там бывать?
— Нет. Все пересмотрел 39 раз.
— Бывает, что вы «за волосы» себя вытаскиваете из мастерской. И куда направляетесь?
— Да куда хочу. Например, на корриду. Я великий ее любитель.
— Мчитесь в Испанию?
— Не угадали. Еду на юг Франции, в Арль.
— Туда, где солнце сводило с ума Ван Гога?
— Да. Это Прованс. Каждую Пасху еду туда.
— Они на Пасху устраивают эту травлю быков?
— Потрясающее зрелище! Зову своих друзей, но все боятся: быков жалко. А жалеть их нечего. Такие страшилища выскакивают! Дикие быки. И мальчики, мальчишки один на один с ними. Они же до пенсии не доживают. Быки их убивают. Тореро умирают на арене. Особенно звезды. Они всегда переходят грань между жизнью и смертью, эти два сантиметра между собой и быком. Я видел такой финал три раза. Страшно говорить об этом. Но адреналин потрясающий. Корриду или надо любить, как балет, или не ходить.
— Явно вы человек страстей. Что еще себе позволяете?
— Участвовать в венецианских карнавалах. Я их обожаю.
— Михаил Шемякин тоже ими увлечен. Не встречались там?
— Один раз встречались. Меня привел к нему друг-итальянец. Но предварительно не сговорился, а уверял меня: «Ты не волнуйся. Он нас ждет». Хотелось посидеть с ним, поговорить, но Шемякин спешил — уходил на карнавал, именно на это время у него была назначена встреча.
— У вас есть карнавальные маски?
— В моей библиотеке я их развешиваю. Каждый год — разные. И костюм для себя делаю на месте.
— Какие слабости вы в себе ощущаете, но не хотите с ними расстаться?
— Много курю. Это беда. Ничего не могу поделать.
— У вас синие глаза от матери?
— У отца и матери — синие глаза.
— Вы физически очень крепки. Случалось с кем-нибудь на кулаках сразиться?
— Нет. Драться не люблю. Но очень люблю бокс рисовать.
— Друзьями богаты?
— У меня много настоящих друзей. До гробовой доски. Друзья даются Богом. У меня — киевские, где я родился. Мы не меняемся, не стареем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});