Читать интересную книгу "Оленья кавалерия. Очерки о русских первопроходцах - Алексей Николаевич Волынец"

собой ценных мехов на огромную по тем временам сумму в три тысячи рублей. Это путешествие на запад вызвало ссору братьев Козыревских – Пётр отговаривал Ивана покидать Камчатку, опасаясь, что былой мятеж ему обязательно припомнят. Но, даже став монахом Игнатием, Иван остался лихим и рисковым первопроходцем, привыкшим к войне и смерти. «Цареубийцы и те живут у государевых дел, а не великое дело на Камчатке приказчиков-то убивать…» – ругался он с братом, намекая на смерть царевича Алексея, сына Петра I. Столь неосторожные слова сохранят для нас доносчики того века, слышавшие спор братьев.

Поначалу у вернувшегося с Камчатки монаха Игнатия всё складывалось неплохо. О былых грехах не вспоминали. Он даже успел поучаствовать в первых поисках железной руды под Якутском и в плавании к заполярному морю Лаптевых – можно лишь удивляться такой неуёмности его натуры. Однако отношения беспокойного монаха с местными церковными властями не сложились, и он решительно собрался ехать прямо в Москву, в Святейший Синод, тогда ведавший всеми делами православия.

По пути в европейскую Россию, 6 июня 1726 года в Тобольске монах Игнатий беседовал с собиравшимся в тихоокеанскую экспедицию Витусом Берингом. Именно ему Иван Козыревский передал свои подробные «чертежи» Камчатки и Курильских островов. Фактически мятежный есаул подарил России первые систематизированные знания об огромном куске мира – от Берингова пролива (еще не получившего это имя) до Японии!

Примечательно, что на составленном Козыревским рукописном «чертеже» Камчатки, самой первой подробной карте полуострова, была и такая запись: «Река прозвищем Козыревская. Сначалу иноземцов в ясак призвал отец мой, Петр Козыревский». Даже спустя три века чувствуется в этой записи любовь и гордость отцом. Первопроходец Иван явно любил грешного родителя, но ведь, несомненно, любил детской любовью и мать, отцом убитую… Трудно представить, что могло твориться в душе и голове такого человека, выросшего посреди сплошных трагедий на непрерывной войне, но при этом явно умного, любознательного, для которого сведения про иные земли были не менее желанны, чем захваченные с бою драгоценные соболя…

«Козыревский был вложен в застенок…»

К 1730 году монах Игнатий добрался до Москвы с обширными планами организации большой православной миссии на Камчатке и Курилах. Бывший первопроходец не только предлагал учредить «в Камчадальской землице» большой монастырь «ради прибежища ко спасению престарелым и раненым служилым людям, которые не имеют нигде главы подклонить», но и представил настоящий план по распространению христианства на далёких дальневосточных землях – с организацией школ во всех острогах, «дабы склоняли учиться грамоте», и предоставлением обширных льгот для «новокрещёных» аборигенов.

Любопытно, что вместе с монахом Игнатием в Москву приехал и принявший православие японец, видимо один из пленников, когда-то привезённых Козыревским с Курил. В верхах Российской империи смелые планы бывшего первопроходца приняли благосклонно. Игнатия произвели в иеромонахи, более высокий монашеский чин, и назначили руководителем будущей православной миссии на Камчатке, куда в качестве священников и проповедников предполагалось взять студентов Московской академии.

Весной 1730 года в «Санкт-Петербургских ведомостях», первой русской газете, даже появилась статья о заслугах Козыревского в открытии Курил и первом описании Японии. Сенат Российской империи выдал бывшему первопроходцу 500 рублей, возместив его личные расходы на строительство «пустыни» у реки Камчатки. Некогда мятежный есаул, умевший считать добычу, однако, хотел большего, доказывая, что на Камчатке ему по заслугам причитается мехов на 7 тысяч рублей. На что Ивану Козыревскому сенаторы отказали с ехидной формулировкой: «Понеже многия имения монаху содержать не надлежит».

И всё же в то лето 1730 года казалось, что почти все планы иеромонаха Игнатия удались – он уже готовился с триумфом возвращаться на Камчатку в качестве руководителя большой миссии, а пока вместе со своим спутником-японцем отправился на богомолье в Киев, в знаменитую лавру, о которой когда-то на берегах Лены рассказывал ему дед. И тут ситуация резко и трагически поменялась – вероятно, кто-то из дальневосточного церковного начальства очень не любил монаха Игнатия, либо сам был не прочь покомандовать духовной миссией на Камчатку… В июле 1730 года в Москву с Дальнего Востока пришёл очень грамотно составленный донос – Ивана Козыревского не только обвинили в растрате церковного имущества на 5 руб. 77 коп. (напомним, он потратил на церкви Камчатки сотни рублей), но, главное, с указанием, что монах Игнатий это мятежник, убивший трёх камчатских «прикащиков», включая Владимира Атласова.

Поначалу монах всё отрицал. Началось следствие – обвинение в антигосударственном мятеже было слишком серьёзным. Через несколько месяцев, как бесстрастно записано в архивном деле Синода: «Козыревский был вложен в застенок, подыман да дыбу, чинена ему встряска бревном между ног, руки его в хомуты кладены».

На пытке монах признался, что «воровской» есаул Иван Козыревский это он и есть. Однако отрицал личную причастность к убийству «прикащиков» и вообще утверждал, что давно помилован за заслуги. В январе 1732 года церковные власти умыли руки – лишили Игнатия монашеского сана и передали для дальнейшего следствия светским властям. Предлагавшуюся им просветительскую миссию на Камчатку смогли начать лишь десятилетием позднее.

Вопрос же об участи самого Ивана Козыревского оказался запутанным – еще в 1712 году всех убийц камчатских «прикащиков» заочно приговорили к смертной казни, но бывший мятежник упорно утверждал, что лично Атласова и прочих начальников не убивал. Он твердил, что давно должен быть помилован за поход на Курилы, напоминая приказ покойного царя Петра I дать дворянское звание тем, кто изучит неведомые острова к югу от Камчатки.

Следствие вела Юстиц-коллегия, в то время высший суд Российской империи. Правительственные бюрократы пытались взвесить заслуги и преступления бывшего иеромонаха и первопроходца. Решили вновь собрать все документы и свидетельские показания из Якутска и Камчатки. В то время даже царский курьер добирался до тихоокеанского берега почти год – в итоге Иван Козыревский не дождался ни приговора, ни оправдания. Первопроходец Курил умер под следствием в московской тюрьме 2 декабря 1734 года.

Глава 22. «На бою ранен в муде»: мозаика фактов из истории первопроходцев

Кто такие «своеуженники», русский мат от «авачинских мужиков» и многое другое

Наш ответ корсарам и флибустьерам: «покрученники» и «своеуженники»

Сибирские воеводы XVII века не получали жалованья. То есть все «служилые люди» (городовые казаки, стрельцы, подьячие и т. п.), находившиеся под их началом, жалованье от государства получали, и деньгами, и хлебом. А сам воевода был, как в том анекдоте – «выдали пистолет и крутись, как хочешь». Притом государство ещё и строго запрещало сибирским воеводам заниматься какой-либо коммерцией и торговлей!

Понятно, что в сибирских далях эти государственные требования нарушались – воеводы и приторговывали втихую,