Читать интересную книгу "Оленья кавалерия. Очерки о русских первопроходцах - Алексей Николаевич Волынец"

и «прежнего толмача тунгузкую бабу именем Бырчик».

Спустя два года эта же переводчица Бырчик упоминается в связи с походом отряда казаков к устью реки Яны, на берег моря Лаптевых, где было основано новое зимовье. То есть женщина, наряду со «служилыми казаками», совершала продолжительные походы на тысячи вёрст в экстремальных условиях Крайнего Севера.

В 1652 году переводчица Бырчик вновь находится на берегах Индигирки, её упоминает в письме «служилый человек» Василий Бурлак. Он был отправлен во главе отряда, чтобы сменить прежний русский гарнизон на берегах Индигирки – из-за двух вынужденных зимовий во льдах, его путь из Якутска к Индигирскому острогу занял 27 месяцев! В письме якутскому воеводе, Василий Бурлак напишет, что принял острог со всем имуществом и населением, включая «толмача тунгускую бабу Бырчик, новокрещёное имя Матрёнка».

Так местная женщина, более восьми лет служившая переводчиком и участвовавшая во множестве казачьих походов, в итоге приняла православие, став Матрёной. В тех условиях это означало, что она уже была не просто «ясыркой»-пленницей, а полноправным человеком, насколько это было возможно для женщины той эпохи.

Первопроходец Стадухин и «Дышащая Ду́хами»

Родившийся под Архангельском первопроходец Михаил Васильевич Стадухин сделал немало открытий на севере Дальнего Востока. Именно он считается первооткрывателем Колымы, он же первым из русских несколько месяцев прожил на месте будущего Магадана и достиг границ Камчатского полуострова. Но и походы Стадухина не обошлись без женщины-переводчицы – ею стала, по словам сохранившихся писем самого Стадухина, «жонка погромная колымская ясырка именем Калиба».

«Жонка погромная» означает, что пленница-«ясырка» была не куплена, а захвачена с боем. Известно, что небольшой отряд Стадухина достиг низовий Колымы в июле 1643 года. Здесь ему пришлось много и ожесточённо сражаться с прежде неведомыми «оленными людьми». Скорее всего, это были именно кочевые чукчи-оленеводы, но первопроходец Стадухин о таком народе ещё не знал.

Однако именно здесь, на Колыме, его добычей и стала «жонка погромная колымская ясырка именем Калиба». Имя Калиба это на самом деле чукотское словосочетание Кэлевъи, дословно – «Дышащая ду́хами». Такое имя и в позднейшие столетия нередко встречалось у аборигенов Чукотки, как у женщин, так и у мужчин.

Судя по всему, «жонка погромная Калиба» попала в плен к Стадухину уже будучи пленницей – сама «Дышащая духами» по её рассказам происходила из оседлых приморских чукчей, часто враждовавших с кочевыми родичами, «оленными чукчами».

Чукотского языка первопроходец Стадухин, естественно, не знал. Но, проведя на берегах Колымы несколько лет, казак и «жонка погромная» по имени Кэлевъи научились понимать друг друга. Вероятно, общались они на смеси русских, чукотских и юкагирских слов. Пленница стала первой, кто рассказал русским людям о жизни на самом севере Чукотки, в районе Чаунской губы – залива на берегу Ледовитого океана.

Для первопроходцев, шедших «встречь солнцу» с вполне материальными целями, рассказы «колымской ясырки» Кэлевъи звучали как сказки про изобильное золотом Эльдорадо для испанских конкистадоров. Ведь «ясырка» рассказывала про фантастические богатства – про острова близ северного побережья Чукотки, которые так густо населены моржами, что местные чукчи сооружают из их голов целые святилища. Пленница явно рассказывала про остров Айон и острова Роутан, расположенные в море напротив современного города Певек, ныне самого северного в России.

Не сложно представить, как от таких рассказов чукотской девушки загорались глаза первопроходцев. Они-то знали, что в бесконечно далёкой Москве всего один «рыбий зуб», то есть моржовый клык, стоит дороже, чем пара лошадей, а за два-три клыка покрупнее можно купить хорошую избу неподалёку от Кремля.

Судьба «колымской ясырки» нам неизвестна. Лишь в одном из документов воеводского архива в Якутске за 1647 год вскользь упомянуто, как от Стадухина «ушла погромная колымская ясырька, женка». Что понимается под этим «ушла», сегодня можно только гадать…

Однако известно, что в следующем 1648 году один из кочующих к востоку от Колымы вождей юкагирских родов, «ясачный князец» Нирпа жаловался русским властям в Якутск, что Михаил Стадухин пытался силой отобрать у него жену. «Как тот Михалка Стадухин пошёл с Колымы на море, а взять хотел жену у него в толмачи…» – так звучит та жалоба на языке XVII века.

Едва ли в 1648 году в окрестностях Колымы было много женщин, способных переводить на русский наречия северных берегов Чукотки. Так что можно смело предполагать «любовный треугольник», в котором русский первопроходец и юкагирский вождь боролись за «Дышащую ду́хами» – чукотскую девушку по имени Кэлевъи.

«Та баба прежде на море бывала и языки розные знает…»

Зато переводчиц с юкагирского языка в том 1648 году у русских казаков на Колыме было уже две, что в итоге привело к интригам между ними. Нам об этом известно из сохранившегося в архивах Якутска письма «Верхнеколымского приказчика» Василия Власьева, отправленного с берегов Колымы на реку Лену 368 лет назад. «Приказчик» – так в Сибири и на русском Дальнем Востоке тогда называли ответственных за сбор мехового налога – сообщал якутскому воеводе подробности женской интриги, разбушевавшейся в Нижнеколымском зимовье.

Там выучившая русский язык «девочка омоцкая», то есть юкагирская девушка, считавшаяся «ясыркой служилого человека Ивашки Пермяка», рассказала казакам о том, что более старшая юкагирка по имени Онгуто, числившаяся в Нижнеколымском зимовье толмачом, замешана в заговоре вождей местных юкагирских родов, якобы сговорившихся восстать против русской власти. Однако «приказчик» Власьев сообщал в письме, что по итогам расследования не стал никого наказывать за такие планы «измены» – вероятно, счёл этот донос проявлением обычной ревности…

Порой сами переводчицы становились предметом интриг и ссор казачьих отрядов – первопроходцы хорошо понимали ценность толмача в походах на неизведанные земли.

Так, в 1653 году «якутский служилый человек» Юрий Селиверстов жаловался начальству, что Семен Шубин, начальник Среднеколымского зимовья, «не дал ему в толмачи юкагирскую бабу именем Алевайка». В жалобе указывалось, что «та баба прежде сего на море бывала и языки розные знает», и без неё поход с Колымы на Чукотку за «рыбьим зубом» удачным не будет.

В 1656 году знаменитый Семён Дежнёв жаловался начальству в Якутск, что его недавно созданный Анадырский острог остался без переводчицы, так как «толмача юкагирскую бабу Нюрку велено оставить на Колыме реке» с другим отрядом первопроходцев. «Без толмача не мочно разговорить иноземцов», – писал Дежнёв и просил вернуть ему переводчицу: «Чтоб об той бабе толмаче Нюрке государь указал…»

Как видим, даже самые знаменитые первопроходцы не могли обойтись без местных переводчиц. Имена некоторых из них история сохранила для нас, пусть и в тени мужчин-первооткрывателей. Однако из документов XVII века большинство таких женщин известны нам даже не по именам и прозвищам,