скажу! — завыл Серый.
— Ну ладно, не говори, — покладисто сказал и я похлопал по скамейке рядом с собой. — Просто посидим. Конфету хочешь?
Я полез в карман, где-то там у меня еще валялись ириски. Протянул на открытой ладони. Серый смотрел на меня исподлобья. Мамонов все еще его держал.
— Я же не фашист, чтобы твои секреты выпытывать, — я пожал плечами. — Просто поговрим.
— О чем мне с тобой разговаривать? — гордо, но дрожащим голосом сказал Серый. — Все равно тебя из лагеря завтра выпрут!
— А тебе-то от этого какая радость? — я снова пожал плечами. — Я вроде тебя никогда не обижал… И даже не собирался. Илюха, да отпусти ты его, видишь, он уже не собирается убегать. Не собираешься же?
По его обреченному виду было понятно, что не собирается. Успел оценить, что даже если ломанется изо всех сил, длинноногий Мамонов его в два прыжка нагонит.
— Ну садись, чего ты? — сказал я. — Честно, никакого подвоха. Не любишь ириски? Я бы предложил другую конфету, но мой отец только их привез.
— Чего тебе надо? — буркнул Серый, глядя на меня исподлобья.
— Просто хотел пообщаться, — сказал я, честно глядя Серому в лицо. — Мы же с тобой товарищи по несчастью, получается. Сильно досталось от Марины Климовны?
— Они мне целый час нотации читали, — Серый хлюпнул носом. — Когда ты ушел, тоже…
— Бедняга, — я похлопал его по плечу. Он вздрогнул и сжался. Да что такое с ним этот Бодя сделал, что он такой шуганый? Или это не Бодя? Просто он подбирает себе в миньоны вот таких вот поломанных? Я посмотрел на Мамонова и качнул головой. Тот понимающе моргнул и неспешно скрылся за кустами.
— Ты в какой школе учишься? — спросил я.
— В двадцать третьей, — буркнул он и бросил на меня короткий взгляд.
— О, надо же, какое совпадение, — улыбнулся я. — И я в ней буду учиться с этой осени. В одном классе, наверное, будем.
Серый зыркнул на меня косо, потом опустил подбородок и зажал ладони между коленями.
— Не надо мне врать только, что хочешь со мной дружить и все такое, — сказал он с неожиданной решительностью в голосе. — Я все равно не скажу, что это не ты.
— Что не я? — я склонил голову.
— Что сигареты мне не ты продал, — Серый шмыгнул носом.
— Ну… ладно, — хмыкнул я и посмотрел на него. — А почему ты вообще сказал, что это я?
— Потому что я должен, — буркнул Серый и сжал губы.
— Что ты должен? Денег? — не понял я.
— Я должен делать то, что он скажет, — Серый вздохнул. Очень так горько, как будто пенсионерка над последними копейками.
— Кто скажет? Сохатый? — спросил я.
— Ага, он, — Серый снова вздохнул.
— Слушай, что-то я ничего не понимаю в ваших отношениях, — я развел руками. — Не надо никому ничего говорить, нас тут только двое. Объясни все толком!
— Я ему должен две тысячи золотых, — сказал Серый. — Если я скажу завтра на совете дружины, что это ты продал мне сигареты, то буду должен на пятьсот меньше.
— Золотых? — переспросил я. — Таких желтеньких круглешочков? Это когда ты успел ему столько задолжать?
— Так получилось… — Серый снова вздохнул, даже скорее всхлипнул. — Сначала я думал, что брелок он мне просто подарил, а потом он сказал, что подарки надо отдаривать. Потом еще н угощал всех конфетами такими иностранными. Даже невкусными, как микрстура от кашля. А потом… Потом сказал, что я ему должен принести пятьсот золотых. И если сегодня не принесу, то завтра буду должен еще больше. А откуда я их взял бы? Ну как-то накопилось дальше…
— На счетчик поставил, жирный жук, — хмыкнул я.
— Чего? — нахмурился Серый.
— Да ничего, это я о своем, — теперь уже я вздохнул. Он пока еще не знает этого термина. До поры до времени… — А если не отдашь, то что?
— Тогда он устроит так, что меня из лагеря выгонят, — сказал он. — У него знаешь сколько связей везде?
«Бедный пацан, — снова подумал я и встал. — Девяностые еще не наступили, а ты уже попал под рэкет». Серый опять сжался, будто готовясь получить удар. В кустах рядом с беседкой зашуршали, хрустнула ветка, листья зашевелились.
— Елена Евгеньевна, вы все слышали? — спросил я.
Серый вскочил, глаза его стали дикими. Он выскочил из беседки, споткнулся об корень и со всего маху грянулся на дорожку. Ветки снова закачались, потом расступились, и из-за беседки вышла наша вожатая.
Глава 29, в которой я вижу первый луч солнца
Плечи Серого вздрагивали, лицом он уткнулся в колени. Елена Евгеньевна сидела рядом с ним и обнимала его за плечи. А мы с Мамоновым топтались рядом и переглядывались.
— Серый, да не бойся ты! — сказал Мамонов. — Ничего Бодя тебе не сделает!
— Илья, не лезь, — прошептала Елена Евгеньевна. — Лучше сбегай в столовую и стакан воды принеси.
Мамонов послушно нырнул за кусты, а я остался стоять рядом. Цицерона и Друпи на самом деле были где-то неподалеку, но мудро решили не показываться Серому на глаза. И так несладко парню, поймет, что перед девчонками опозорился, вообще сдохнуть захочет.
— Ну и что теперь с вами делать? — вздохнула вожатая.
— Его надо в медпункт отвести, — сказал я. — Пусть его доктор валерьянкой напоит и положит спать там в палате.
— Да, наверное ты прав, Кирилл, — Елена Евгеньевна потрепала Серого по волосам. — Сережа, ты слышал, да? Сейчас Илья принесет водички, ты успокоишься, и мы пойдем к доктору, хорошо?
— Меня теперь домой от-т-тправят, да? — Серый убрал руки от зареванного лица.
— Конечно же нет, что за глупости?! — воскликнула Елена Евгеньевна.
Друпи забралась на скамейку с ногами и поставила подбородок на колени.
— И что теперь будет дальше? — спросила она. — Устроят товарищеский суд над Бодей?
— Да ничего не будет, как и в прошлый раз, — хмыкнул Мамонов. — Помнишь, Кирюх, как тогда? Может быть, Бодю домой отправят по-тихому, как Прохорова. А может просто все сделают вид, что ничего не было.
— И даже перед Кириллом не извинятся? — монотонно спросила Друпи.
— Ха, конечно же, нет! — Цицерона криво усмехнулась. — Ведь тогда Марине Климовне придется признать, что она была не права. Так что просто все замнут, и все.
— Это же как-то нечестно,