Читать интересную книгу Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя - Владимир Н. Яранцев

также во внешности (рост, бритая голова и т. д.). Хорошей поддержкой в своем открытии значимости еврейской «крови» в новой литературе явилось творчество И. Бабеля и его «Конармия». Близким и Бабелю, и Иванову – образно и стилистически – был также и А. Веселый с героями-матросами и «матросским» поведением его героев в лучших своих произведениях – рассказе «Дикое сердце» и «Россия, кровью умытая».

Но еще ближе и важнее для Иванова на его пути к роману был Л. Леонов, от своих талантливых и разнообразных повестей и романа «Барсуки» пришедший вскоре к роману «Вор». Во всех своих произведениях, начиная с ранних, Леонову не важен был социальный статус персонажей, потому что интереснее были люди, а не «политика». И чем глубже в человеческую душу, тем больше мотивировок, причин, резонов тех или иных поступков, большинство которых остается неосознанными самим человеком, идет от его подсознания. Таковы отношения в любовном треугольнике романа «Барсуки» Семен – Настя – Жибанда, отразившемся потом в «треугольнике» «Вора»: Векшин – Маруся – Агеев (Данька). И везде у Леонова виной всему пограничность: между городом и деревней, стихийностью / анархичностью и рациональностью, белыми и красными. Многократное усложнение героев, приведшее в итоге Леонова к громаде его романа-эпопеи «Пирамида».

Может, поэтому, отталкиваясь и от Веселого, и от Леонова, Иванов написал и создал тогда, в 1926–1927 гг. не роман «Тайное тайных», а книгу рассказов с таким же названием. И не «этюдов», как у Веселого, а глав одного полотна. Подсказал ему эту идею Федин, написавший о намерении издать второй сборник их литературного «братства». И дать не что-нибудь, а рассказы «очень хорошие», «по возможности необычные (т. е. без Кремля, без социологии, без всех узаконенных и приятных ослам и львам аксессуаров» (30 ноября 1925 г.). Так что будущее «Тайное тайных» уже в замысле должно было быть проникнуто «серапионовским» духом аполитичности, народности, сюжетности. Даже оппозиционности. Но не такой провокационной, как у Пильняка в его «Повести непогашенной луны», осужденной самим Политбюро (тираж был конфискован, а «Новый мир», опубликовавший это произведение, признал это «явной и грубой ошибкой»). Скандал с повестью Пильняка и с посвящением ее Воронскому положение редактора «Красной нови» явно ухудшал.

Именно в этом «воронском» журнале и в этом «оппозиционном» году и появляются рассказы Иванова, составившие костяк книги «Тайное тайных»: «Плодородие», № 1; «Жизнь Смокотинина», № 3; «Полынья», № 5; «Ночь», № 6. Те, в которых суть книги, ее нерв, «все мои последние думы», как писал Иванов Горькому о рассказе «Плодородие» 20 декабря 1925 г. И вряд ли эти думы обошлись без «Красной нови» и Воронского: их имена, их дух и думы с тех пор неразрывно связаны с Ивановым и его лучшей книгой. Думы же Воронского в 1925 г., когда Иванов еще только подступал к своим «тайным» рассказам, шли по направлению к тем возможностям «старого» классического реализма, которые позволяли изображать человека и в советское время многогранно и углубленно. Без упрощенности, к которой призывали особо рьяные идеологи пролетлитературы и ЛЕФа. Фрейдизм, проникающий в глубь человека, в самые темные его инстинкты, мог стать хорошей подмогой в деле художественного человековедения. Воронский написал об этом большую статью «Фрейдизм и искусство», объясняя, как «Я» (сознание) «обуздывает» и «сдерживает» «Оно» (бессознательное), но и «целиком от него зависит»; «подсознательные чувства, раны детства, носящие сексуальный характер», табуированы, и потому художник переводит их на особый язык своей фантазии и воображения, перерабатывает их «в образы-символы».

С этой точки зрения рассказы Иванова, составившие «Тайное тайных», кажутся написанными читателем этой статьи Воронского. Главное в «Жизни Смокотинина», «Полынье», «Ночи», «Поле», «Плодородии» – атмосфера бессознательности происходящего, когда герой сначала действует, а затем обнаруживает последствия своих поступков. Главным «путаником» выступает здесь то самое «сексуальное чувство», которое царит во всех этих пяти первых рассказах. Через все «Плодородие» красной нитью проходит плотское влечение Мартына к жене сельского начетчика-старовера Елене. Он гибнет и из-за страсти к жене главы деревенских мужиков, и в результате классовой розни между богачами и бедняками, защищаемыми Мартыном. В рассказе «Жизнь Смокотинина» из-за нечаянной страсти к женщине гибнет и сын сельского подрядчика Тимофей. Завершается этот страшный рассказ гробом, а та, которая погубила его жизнь, только «оправила медяки, сползшие с глаз Тимофея» – покойника. В рассказе «Полынья» тихий ужас секса выражен селезнем, плавающем в огромной и зловещей полынье. Оказавшись там, Богдан пригрел селезня на своем теле весьма эротично. Он сначала гладит селезня по крылу, затем по животу: «Полезай дальше, – прошептал Богдан». В рассказе «Ночь» брат Филиппа Афонька влюбился в «ржаные глаза» его невесты Глафиры. Брат умирает во время брачной ночи, что означало бы неизбежную женитьбу Афоньки на Глафире, если бы не загадочная старуха. И только в последнем рассказе-повести бессознательное в старообрядческой общине устраняется с помощью Васьки Запуса. Но рассказы-«сны» книги Иванова «Тайное тайных» сложнее фрейдизма.

Рассказ «Поле» показывает, что подлинное счастье только во включенности в жизнь природы, в чувстве гармонии со всем, вплоть до космоса. «Когда расцвела черемуха, начали сеять. Утром с востока дул легкий ветерок – хорошо, зерна несло к западу, к покою; потом к полудню ветер совсем прекратился – еще лучше. Солнце стояло в теплом красном круге – смотрело, как ровно и грузно падают в землю большие желтые зерна». Отведавшему такой гармонии человеку-дезертиру уже не страшны никакие «губвоентрибуналы». Окружающая героев «Тайного тайных» природа не декоративна, она входит в жизненное пространство персонажей. Мартыну из «Плодородия» дорога вся природа, а кержакам только «метал» – золото, и Елена оказалась орудием в их руках. Возможно, в этом и заключались «все мои думы», как писал о «Плодородии» Иванов Горькому. То есть можно ли примирить революцию и мир с его вечными законами, виновато тут бессознательное, половой инстинкт или что-то другое, например гордость, одиночество и, как следствие, безбожие, богооставленность? Иванов в этом мини-цикле из пяти рассказов внутри книги необычайно краток и скуп на слова, будто сам себя обрывал, боясь прежних грехов словесной цветистости. Назвав книгу «Тайным тайных», он спрятал, «затаил» смысл своих рассказов, их суть и дух. Ибо жизнь Смокотинина может предстать и житием грешника, гонимого судьбой. К началу ХХ в. святость выродилась в суровые законы староверческой общины, больше напоминающие тюремные. Не зря эту историю рассказывает уголовник-шулер Галкин в поезде случайному попутчику – автору произведения. Характер книги Иванова обусловлен его давней тягой к роману при тяге и вкусе к рассказу. К числу отвергнутых им произведений середины 1920-х гг. присоединились «Казаки», законченные в 1926 г. От них в книгу войдут два коротких рассказа-новеллы. В «Казачке Марфе» мать сыновей, воевавших за белых, умолила оставить в живых одного, оказавшегося «тяжелым сыном» – жадным, черствым, равнодушным. В финале Марфа с сумой и палкой «ушла по