Упоенный первой удачей, Скотт написал несколько превосходных рассказов, которые тут же купили солидные журналы. В ноябре он снова отправился в Монтгомери, и на это раз Зельда согласилась выйти за него замуж – свадьбу решено было сыграть сразу после публикации романа. Ожидая самого радостного события в своей жизни, – точнее, сразу двух, – Скотт жил в Нью-Йорке, сочиняя один рассказ за другим, а остальное время проводя в попойках с друзьями. Двадцать шестого марта роман вышел из печати, а уже 3 апреля в соборе Святого Патрика Зельда Сэйр и Фрэнсис Скотт Фицджеральд обвенчались в присутствии ближайших друзей. Они обожали друг друга, и им казалось, что впереди их ждет только безбрежное счастье.
Фрэнсис Скотт и Зельда Фицджеральд, начало 1920-х гг.
Много лет спустя Скотт писал дочери: «Я любил твою маму и очень люблю тебя, но наш с нею брак был жуткой, непоправимой ошибкой. Терпеть не могу женщин, воспитанных для безделья». Брак с Зельдой стал счастьем всей его жизни – и он же был его главным проклятием. Зельда, которая, по воспоминаниям, обладала гораздо более сильным характером и гораздо меньшим почтением к установленным нормам, которая не желала считать деньги и оглядываться на окружающих, закружила Скотта в вихре счастливой и беззаботной жизни, где он едва выкраивал силы и время на творчество. Она стала прообразом почти всех его героинь, подавала ему идеи рассказов, через нее он познавал других людей и всю жизнь – и все же она ограничивала его кругозор, заслоняя весь мир своей яркой личностью.
Роман «По эту сторону рая» был неожиданно восторженно принят критикой. Автобиографическое повествование о студенчестве, легкомысленном обществе «фрапперов» и несчастной любви бедного юноши к богатой девушке моментально сделало своего автора знаменитым и богатым. Он был воспринят как манифест целого поколения, гимн молодости и радости жизни. Вслед за романом вышел сборник рассказов «Эмансипированные и глубокомысленные», тоже пользовавшийся огромным успехом, – издательство Scribner’s имело обыкновение сопровождать выход романа сборником рассказов того же автора. Тернбулл писал:
Небезынтересно взглянуть на Фицджеральда в зените его первой славы – счастливее он уже никогда не будет, хотя последовавшие за этим шесть-восемь лет и оказались сравнительно безоблачными. Фавн с вьющимися светлыми волосами, расчесанными на пробор посредине, и полусерьезным-полушутливым выражением лица, он излучал понимание и некое откровение, которые заставляли вас трепетать в его присутствии. Он воплощал в себе американскую мечту – молодость, красоту, обеспеченность, ранний успех – и верил в эти атрибуты счастья так страстно, что наделял их определенным величием. Скотт и Зельда представляли идеальную пару… Вам хотелось уберечь их, сохранить такими, какими они были, надеяться, что идиллия продлится вечно.
Однако идиллической парой фарфоровых голубков Фицджеральды бывали не так часто. Зельда считала, что она живет, чтобы «всегда быть молодой и красивой, всегда развлекаться, веселиться и никогда ни за что не отвечать», а ее супруг был уверен, что ему – молодому, красивому, богатому и знаменитому – можно все. Переполненные радостью жизни, они позволяли себе такие выходки, которые другим не сошли бы с рук. Они были беспрестанно пьяны – и это в период сухого закона! – устраивали дебоши в ресторанах, танцевали на столах, катались на крыше такси, на званых обедах вели себя как невоспитанные дети, кидаясь едой и залезая под стулья, лезли в драки, а то угоняли у уличных торговцев тележки и катались на них по нью-йоркским улицам. По словам биографов, он мог встать на руки посреди вестибюля роскошного отеля – лишь потому, что его имя уже несколько дней не попадало в газеты. Пара быстро прописалась на скандальных страницах светской хроники, став одним из символов «века джаза» – такое название Фицджеральд дал своему второму сборнику рассказов, и так с его легкой руки стали именовать это время. Двадцатые годы отличались такой же динамичностью и непредсказуемостью, как джаз, и такой же скрытой надломленностью и обреченностью. Молодые люди, не ведавшие ограничений, не считавшие денег и не считавшиеся ни с кем, прекрасные эгоисты, полные прекрасных идей и не стремящиеся их воплотить, тратящие жизнь на удовольствия и радости, – такими были герои его произведений, и таким стали считать его самого.
Фицджеральды жили словно в золотом тумане. Когда деньги кончались, Скотт писал рассказ, который печатали в The Saturday Evening Post, и веселая жизнь продолжалась. В начале 1921 года Зельда обнаружила, что беременна. Испуганные своим новым положением, уставшие от нью-йоркской суеты, они решили отправиться в Европу. Они посетили Англию, Францию (где им не понравилось – они плохо говорили по-французски, а парижане тогда еще очень редко знали английский) и Италию, где им не понравилось еще больше, а потом вернулись в Сент-Пол, где 26 октября 1921 года Зельда родила своего единственного ребенка – дочь, названую Фрэнсис Скотт. Говорят, когда Зельда пришла в себя от наркоза, она сказала: «Надеюсь, она станет хорошенькой и дурой, маленькой хорошенькой дурочкой». Скотт обожал свою маленькую Скотти, став одним из самых заботливых отцов. Она одна могла оторвать его от работы над новым романом «Прекрасные и обреченные». Такой же биографичный, как «По эту сторону рая», но гораздо более пессимистичный, роман, повествующий о мучительном браке двух представителей аристократической элиты, легкомысленно и печально растративших свою жизнь и любовь, вышел в 1922 году. Скот признавался, что Зельда внесла немалый вклад в текст романа: он не только списал с нее Глорию – главную героиню, но и получил от нее немало ценных советов: например, концовка была написана по замыслу Зельды. На суперобложке была изображена пара, подозрительно похожая на самих Фицджеральдов, что вызвало немалое неудовольствие Скотта. Критика приняла роман очень тепло, однако продавался он несколько хуже первого: пессимизм и горечь повествования не пользовались особым успехом у публики. Осенью Фицджеральды сняли дом в городке Грейт-Нек на Лонг-Айленде, ставшем своеобразной загородной колонией нью-йоркской богемы, – неподалеку жили, например, знаменитая бродвейская актриса Лилиан Рассел, продюсер и композитор Джордж Коэн, которого называли «человек, который владеет Бродвеем», и создатель знаменитых ревю Флоренц Зигфельд. Фицджеральды надеялись найти здесь тишину и покой, а Скотт – поработать над новым романом, однако бесконечная череда вечеринок и приемов быстро разрушила их планы. Хотя жизнь здесь оказалась весьма полезной для работы Скотта – роман «Великий Гэтсби» был задуман здесь и во многом списан с грейт-некского общества, – она вряд ли была полезной для него самого. Дом Фицджеральдов всегда был полон гостей, рекой лилось спиртное, и жизнь по-прежнему казалась праздником, в котором, однако, уже чувствовались трагические ноты. Фицджеральд, который еще недавно в восторге восклицал: «Если бы вы только знали, как прекрасно быть молодым, красивым и знаменитым», – уже начинал задумываться, что же делать дальше, и пока не находил ответа. Он панически боялся остаться заложником первого успеха, но никак не мог решить для себя, становиться ли ему писателем высокой литературы, не обращающим внимания на продажи и мнения публики, или работать ради высоких гонораров. Писать становилось все труднее: рассказы, которые он писал для The Saturday Evening Post ради денег, изматывали его, не оставляя сил на роман. Он все время был в долгах: хотя год от года его доходы росли, они, а точнее, Зельда, все время тратили гораздо больше, чем он зарабатывал, и это тоже угнетало его. Права на постановку фильма на основе «По эту сторону рая» принесли ему десять тысяч. Половина тут же ушла на оплату долгов, а остальные деньги разошлись неизвестно на что.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});