— Или это ей кара за ее дурость, за то, что втянула ребенка в ужасные игры, оправдывая их заботой о красоте? Неужели не догадывалась, какие чувства разрывали его, когда она терлась о него голой грудью?! Вы только представьте — мать заставляет сына мыть себя, совершенно обнаженную. Сметана — не одежда! Голыми руками ребенок елозил по ее голой груди, по ее голому заду! Чего она ждала от такого воспитания?
От негодования Ирина хватала воздух раскрытым ртом, не находя подходящих слов. Заметив, что кустики по бокам посадочной полосы превратились в настоящие деревья, спохватилась:
— И все же мне ее безумно жалко. Такого не заслуживает никто. Парадокс — сын на полном серьезе называет это любовью! В высоком моральном смысле. Мораль! Насиловать несколько лет фактически бессознательную мать и кричать о морали, о высокой сыновней любви.
— Вы не рассказали ей о том, что произошло? — поинтересовалась попутчица.
— Как я могла? Как рассказать такое? Прийти к ней в дом, и заявить, что сынок имеет ее во всех позах, прикрываясь любовью? Даже если бы она поверила — это убило бы ее. Я не испытываю к ней ни малейших теплых чувств, но быть вестником, приносящим жуткие вести, хочу. Не могу. Вот скажите — вы бы сказали?
— Не знаю… С одной стороны, надо сказать: нужно же прекратить этот кошмар. С другой — я очень хорошо вас понимаю. Действительно, как ей такое скажешь?
Лайнер тяжело коснулся земли, подпрыгнул пару раз и уверенно покатился по бетонке, едва ощутимо подскакивая на стыках плит. Ирина вздохнула:
— Вы уж простите, что вылила на вас столько грязи. Мне ведь, как оказалось, даже не с кем поделиться своей болью. Ни друзей, ни родных. Да и разве такое близким расскажешь? Чревато осложнениями: могут и напомнить некстати. Впрочем, напоминать некому — одна я осталась, никто не знает этой грязи. Разве только вы. Но вы меня не знаете, я вас тоже не знаю.
Выдохнула решительно:
— Да и недолго мне осталось. Я же не просто так лечу. Я все для себя решила. Хочу увидеть любимых в последний раз. Они сейчас наверняка в Ялте. Как обычно, всей семьей. Но вместо меня теперь другая. Я не буду им мешать, только посмотрю напоследок. А потом, когда они уедут, я останусь. Вернее, уйду. Навсегда…
— Ну зачем же так сразу 'навсегда', - вскинулась попутчица. — Еще не все потеряно. Расскажите эту историю Сергею. Если он вас любит — все поймет и простит.
Ира усмехнулась:
— Правильнее в прошедшем времени: любил. Он меня действительно любил. Но я все испортила. И Лариска по большому счету не при чем — я сама виновата. В конце концов, она меня всего-навсего провоцировала, а принимала решения и совершала отвратительные поступки я сама.
Лайнер тем временем почти остановился — неспешно подруливал к стоянке. Защелкали пристежные ремни. Самые нетерпеливые пассажиры уже встали с мест. Стюардесса вежливо, но настойчиво попросила их вернуться в кресла до полной остановки самолета.
— Да и не смогу я ему это сказать, — для пущей убедительности Ирина покачала головой. — И никому другому не смогла бы. Ни единому человеку, кто знает меня. Как же — Ирина Русакова, вся такая положительная, уверенная в себе, правильная, и вдруг собственными руками пустила жизнь под откос? Нет уж. Легче умереть, чем предстать перед ним такой глупой и беспомощной. Так что все решено. Спасибо вам за попытку спасти меня от последнего необдуманного шага. Я и так задержалась на этом свете. Я ведь должна была умереть восемнадцатого апреля прошлого года — так что уже почти полтора года живу на этом свете обманом, по поддельным документам. Искренне спасибо, что выслушали: мне хоть чуточку стало легче. Теперь я без проблем продержусь недельку на плаву. А потом у них закончится отпуск и… закончусь я.
Она сумела улыбнуться, несмотря на то, что хотелось выть в голос. Начала собираться. Взяла книгу, всю дорогу так и пролежавшую на коленях. Хотела было уложить ее в дорожный саквояж. Но попутчица вдруг ловко выхватила книгу из Ириных рук:
— Не закончится! Жизнь возьмет свое!
Блеснула металлическим корпусом ручка. Раскрыв книгу на титульном листе, дама что-то размашисто написала, и с обаятельной улыбкой протянула книгу Ирине.
Та наблюдала с недоумением и некоторым осуждением: зачем пачкать книгу? Могла бы попросить блокнот. Иру с детства приучили: в книгах писать нельзя, их нужно беречь.
Вопросительно посмотрела в улыбающиеся глаза попутчицы. Раскрыла книгу, прочла:
'Благодарю за интересную и поучительную историю. Следите за новинками: Ваша история будет называться 'Побочный эффект, или умей сказать 'Нет!''.
Никогда не говорите 'никогда' — все еще будет хорошо!
С искренним уважением и пожеланием счастья,
Тамара Никольская'
— Вы?.. Так вот почему мне все время казалось, что я вас знаю! — перевернула книгу — так и есть, на обратной стороне красовалось фото попутчицы. Сколько раз вглядывалась Ира в это лицо, сколько раз мысленно обращалась к любимой писательнице за советом. Знакомого человека легко узнать на фотографии. Незнакомого же по фото — совсем непросто.
Никольская мило улыбнулась:
— Удачи вам, дорогая! Если угодно, примите совет: поговорите с мужем.
— В этом уже нет необходимости, — раздался голос с переднего сиденья.
У Ирины внутри все застыло: не может быть, этого не может быть. Он же…
— Ты же давно…
Голос предательски запнулся, не сумев преодолеть комок в горле. Она чуть откашлялась и повторила попытку:
— … должен быть в Ялте…
Лишь теперь поняла, в какое жуткое положение попала. Руки задрожали. Он же всё слышал! Господи, зачем же она так разоткровенничалась?!! Или не всё? В самолете довольно шумно. Может, все-таки нет? Или из-за шума моторов она говорила слишком громко, надеясь быть услышанной попутчицей? А заодно услышали и ближайшие соседи по салону. Кошмар.
Откуда он тут взялся? Это не может быть правдой. Так бывает только в кино. Или в плохих романах. Для таких неоправданных поворотов даже придумали название: 'Рояль в кустах'. Таких совпадений не бывает. Значит, он знал, что она летит этим рейсом?
Он не мог знать.
Но он все же оказался здесь. И всё слышал. Боже!!!
— Ты всё слышал?
Сергей уже стоял рядом с ее креслом и тянул из рук Ирины саквояж:
— Я не подслушивал. Но кое-что уловил, извини.
Уловил…
Он слышал…
Он слышал, что она стеснялась его рук, его профессии…
В это мгновение ее волновало только это. Уже неважной казалась история Черкасова и его сумасшедшей матери. Сергей знает, что Ира стыдилась его все эти годы — разве есть что-то страшнее этого?!