Читать интересную книгу Порнограф - Сергей Валяев

— Чего, еklmn?!

— Тормози, а то п… ц!

— Ав!

Наш хитровато-простоватый маневр сбил боевой настрой МИ-17: насыщенная пулеметная очередь взбила пыль впереди капота нашего «Шевроле».

Тараня воздушное пространство, дребезжащая гигантская консервная банка плыла над нами… Я увидел бронированное брюхо в пятнах камуфляжа, увидел на декоративных крылышках нарисованный отличительный знак: трехполосный, как матрац, флажок, увидел стабилизатор с малыми лопастями. И я, разрывая рот от вопля и агрессивного пылевого потока, вскинул старенький АКМ к небу…

То, что произошло через миг, показалось дурным сном. Для меня и, возможно, других. Однако это был не сон. Монстр в небесах, содрогнувшись, пыхнул ослепительным факелом. Ослепительным даже при солнечном свете утра. Дымяще-горящие обломки, кружа, начали падать вниз, чтобы после влепиться в поле…

— А!!! — Ликовал невменяемый боец в моем лице. — Как я его сделал!

— Он?! — возмущался Сосо Мамиашвили. — Это они?!.

— Кто они?!

— Совсем плохой, да?

— Ав, — подал голос пес.

— Я ору, да, дай сигнал Анзору, да… ребятам, да?.. А он… с автоматом-матом на этот пэздолет!.

— Чего ты?.. Я ничего… такого… не слыхал, — приходил в себя: Бог мой, какой же я идиот; утешает лишь то, что это не постоянное мое состояние. — И что ты материшься «пэздолетом». Извини его, Александра.

— Ой, ребятки, — взялась за голову. — Я от вас сейчас умру от смеха.

— Ав! Не-не, умирать не надо, — загалдели мы, люди и звери. Самое-самое интересное начинается.

— Что интересное, — искренне трухнула, — самое-самое?

— Жизнь, моя любимая, жизнь, — и чмокнул её в щеку, пропахшую гарью русского беспредельного и вечного поля.

Кремлевская таблетка

(часть четвертая)

Победителей не судят. А если это пиррова победа? Какие могут быть победы, когда поражение запрограммировано в наших клетках, когда каждый день — тяжелые бои с самим собой и обстоятельствами, когда теряешь друзей и когда приходит понимание, что все твои попытки тщетны, чтобы изменить законы этой обреченной на разложение среды, где неистовствуют дешевые, в тридцать сребреников, страстишки…

Я устал. Ничего так не выматывает, как пиррова победа. Единственное, что мы добились: сохранили свои жизни в невнятной сумятице последних событий. И каких событий?! Если на тебя, мелочь в кармане Вечности, поднимают военно-воздушную эскадрилью, это доказывает одно: ты кому-то очень не понравился. Насчет эскадрильи — для красивого слога, но ведь остальное правда? Возникает закономерный вопрос: в чем причина столь радикальных действий? По отношению к нам? Как со стороны любителей воздушных боев, так и тех, кто действует исподтишка?

Предположим, что люди из «Дельта-банка» орудуют исключительно по корыстным представлениям: они рассчитывали на легкий успех своего мероприятия, а наткнулись на большие хлопоты и неприятности. Если все то, что произошло на спортивной базе «Трудовые резервы» и на дачно-барском барвихинском участке, можно так назвать. С ним, пожалуй, все ясно. С врагом, тебе известным. Как говорится, не так страшен черт, как его малютка. Вот этот неизвестный «малютка» очень агрессивен и беспощаден. Ему нужны наши жизни, и он уже сумел их отобрать у Костьки Славича и Софии. Зачем и почему? Вопросы, не имеющие ответа. Пока.

После первой радости от удачи, что мы остались целы и невредимы, вспомнили о павших, и наступило горькое похмелье.

— Вано, мы зашли слишком далеко, — сказал князь Мамиашвили. — Повезло, что вытащили Сашеньку, но потеряли двоих, — помацал воздух руками, как иллюзионист. — Они были, понимаешь, и вот их нет…

— И что предлагаешь, Сосо? Закрыть сезон охоты, — и поднял стакан с родной и светлой. — Пусть земля им будет пухом. Нашим.

— Пусть.

И мы, выпив, продолжили подводить неутешительные итоги. Мои друзья не поняли, о какой охоте речь? Я объяснил:

— На нас. «Дельта» — это первые цветочки.

— Цветочки у некоторых на могиле, — заметил Мойша Могилевский. Предлагаю передышку… Во-о-он на Сашеньке лица нет.

— Да, — призналась Александра. — От судьбы, понятно, не уйти, но и в мешок попадать.

Когда я пытался наладить связь с «Дельтом-банком», Александра отвлеклась — красила губы. И вдруг — дверца распахнулась: гнилой запах тряпки, и все — провал.

— Вот что значит украшать себя во время боевого дежурства, — заметил я.

— Милый, заткнись, — ответила Александра, — Теперь буду ходить только с базукой.

Прийдя в себя, обнаружила, что находится в холодном оцементированном подвале, похожем на мешок. Первая мысль: ошибка. Отчаяния не было происходящее казалось грубой неприятной игрой. Потом пришло понимание, что все это связано с проблемами, которые решали мы.

— Ванечка, как я тебя вспоминала, — призналась девушка.

— Тихим и не злым словом, надеюсь?

— Очень громким, — вздохнула. — И очень нецензурным.

— То-то нам всем было так весело на воле, — сказал я и выдал краткую информацию о событиях происшедших за то время, пока наша боевая подруга находилась в плену.

— Боже мой, — взялась за голову, — и это все из-за меня?

Мы её успокоили, как могли, ссылаясь на происки империалистического НАТО на восток, и попросили продолжить повествование.

— Как там… этого главного? Фирсов, да? — уточнила Александра. — Эту гадину надо поймать и в холодильную камеру.

— Сделаем, — пообещал я.

Холод — самое страшное испытание: убивает волю и желание сопротивляться, превращая человека в североамериканскую куриную тушку. Потом появились бессловесные призраки. Выполнили благородную миссию кинули на цемент старое одеяло, свитер, буханку хлеба. Как собаке, сказала Александра, как собаке. На этих горьких словах дог Ванечка, обживающий местечко под кактусом, поднял башку и с философским пониманием глянул на девушку. Кот же Ванечка, сидя на шкафу, всем своим всклокоченным видом показывал возмущение наглым вторжением на его территорию. Я обнял любимую за плечи: забудь, родненькая, а им, сукам, предъявим счет с процентами.

Поведение главного секьюрити «Дельта-банка» было более чем странным: зачем издеваться над заложницей? Для острастки? Или господин Фирсов был настолько уверен, что мы не выполним своих обязательств, и решил не обременять себя заботой о пленнице? А мы возьми да перевыполни: вместо бесценных документальных материалов по программе «S» предъявили бесценное тело хозяина. Думаю, телохранитель крепко задумался, когда под утреннем небесным куполом вспыхнул бесцветный костерок из авиационных ошметков. Очевидно, он окончательно убедился, что имеет дело не с малосостоятельным партизанским отрядом, а с подразделением специального назначения. Однако такие ретивые служаки не любят терпеть поражения и нужно быть готовым к любым сюрпризам от банковского дома «Дельта». Хотя, на мой взгляд, перед нами стоит более ответственная задача: разгадать ребус «S». Как это сделать, не имея под рукой никаких вводных данных, кроме одной — программа имеет место быть. Взять за потную мошонку господина Лиськина и его подельников? Подозреваю, это нам не по силам, да и толка практически никакого: кастраты часто обижаются и ведут себя истерично, когда из их организма начинаешь выжимать лишнюю кровянистую водицу.

— Нужно работать, — сказал я друзьям, — конечно, проще всего плюнуть и забыть все, но в память наших…

— Вот только не надо красивых слов, — справедливо возмутился Сосо Мамиашвили; его поддержал господин Могилевский, мол, на мне тоже лица нет и не пора ли объявить антракт.

Антракт в Театре военных действий? Я согласился и, тяпнув стакан теплой родной, гаркнул в открытое окно, где плескался неотчетливым парусником ветреный вечер:

— Антракт!

Меня не поняли — друзья решили, что я хочу махнуть вниз головой, чтобы сделать больно сидящим внизу на лавочке доверчивым, как дети, бабулькам. Я попытался объясниться, мол, о санитарном часе по сбору трупов должны знать все наши враги, да мне заявили, что пора Ванюхе баиньки.

— Где?

— Что где?

— Где баиньки?

— Где-где? На тахте.

— Не, там я не буду, — вредничал, — там олимпийца зарезали, как куру из СэШэАа.

— А жизнь продолжается, — верно заметили товарищи, оброняя мое притомленное тело на ржавые пружины.

Хорошо, что Александра удалилась в свою светелку часом раньше и не видела наших пьяных пререканий. А то образ героя поблек бы в её глазах. А герой ли ты, Ванька Лопухин? И с этим трудным вопросом, как с котомкой, я отправился в царствие Морфея. И бродил там в потемках долго, пока не забрезжил рассвет, и я увидел в клочьях сновидения призрак бабки Ефросиньи.

— Опять что-то не так? — занервничал. — Был я в Лопушкином Овраге, был.

— Ох, Ванёк, глуповой ты, однако, — захихикала бабка. — Пенек, одно слово.