бегающими глазами и грязным золотом в карманах. Боюсь, такое не лечится — даже страшным пожаром войны и революции. Это не мы виновны, не мы! Это прусаки, британцы, турки, казаки, кастильцы!.. Неудивительно, что первые подозреваемые в деле Галуа — троица „странно одетых“, как сказано в полицейском протоколе, иностранцев. Не то русские, не то поляки, не то вообще японцы.
Мы повторяем эту чушь — и нам не стыдно.
Виновника гибели Галуа назовет суд. Я в это верю, ибо верю во Францию и французов. Но чтобы излишне бдительные и дальше не пускали собак по следу „японцев“, рискну указать на того, кто вызвал молодого Галуа на дуэль, кого видели той страшной ночью недалеко от пруда Гласьер. Имя и фамилия достаточно известны, посему лишь обозначу их, как в давние годы королевская лилия клеймила убийцу и вора.
Получай свою лилию, П. д’Э!»
Газета «Шаривари», статья «Ужас предместий». Вместо подписи — три звездочки.
А может, Три Звезды?
Все встало на свои места. Шевалье повел плечами, сбрасывая чудовищную тяжесть, давившую все эти дни. Ах, гномик, мудрый гномик! — модный фрак, парчовый жилет. Стоячий воротничок — белый-белый! — углами подпирал Тьеру уши. Малыш выглядывал из воротничка, как из сугроба.
Снежинки-снежинки, повернитесь вокруг оси…
— А знаешь, земляк… Я на следующих выборах за тебя проголосую. Если с нужной ноги встану, а ты избирательную реформу проведешь.
Губы марсельца сложились трубочкой, издав язвительный свист. По лестнице как раз спускался профессор физики, человек почтенный, с уважением к святыням — так он от неожиданности чуть не скатился вниз по ступеням.
— Думаешь, введут голосование для каторжников? Хватит дурить, Огюст. Кончились ваши революции. Делом займись, а то проживешь, как твой Эминент — не пойми зачем, незнамо для кого. Кстати! Ты не первый интересуешься фон Книгге. В прошлом году… Точно! Наводил у меня справки…
— Кто?!
— А ну‑ка догадайся, землячок. «…И убийца не раз являлся ей в сна-а-а-ах!»
— Не может быть! — ахнул Шевалье. — «Нельская башня»? Три Звезды?
— Он. Александр Дюма.
* * *
Из сказок, слышанных в детстве, Огюст узнал, что мир — это место, где Добро борется со Злом. Став взрослее, он понял, что сказки правы. Увы, не всегда можно определить, кто на чьей стороне. Наблюдая за снежинкой, мерцающей в вышине, он начал догадываться: все еще сложнее.
Сложнее — и безнадежней.
«Я не знаю, что именно открыл ваш друг, — сказал Эминент под сводами кладбищенской мельницы. — Но едва он попытался обнародовать свое открытие, начались неприятности».
Человек-вне-Времени не ошибся — в Европе шла охота на тех, чей разум и воля двигали Время вперед. В дни, предшествующие восстанию, Шевалье посетил газетный зал и вдосталь надышался пылью недавних новостей. Он знал, что искать, и нашел. Итог был трагичен. Только наивный обыватель мог счесть это случайностью.
…Галуа убили, «оформив» дуэль.
…Жан Фурье, секретарь Академии, внезапно сошел с ума — и заморил себя печным жаром. Несчастный утверждал, что зной полезен для здоровья, нагревал жилье до температуры пекла, заворачивался в ткань, подражая мумии. В итоге не выдержало сердце. Работу Галуа, переданную ему на рассмотрение, не нашли.
…Софи Жермен умерла от болезни, лекарства от которой врачи не знали. Соратница Фурье, покровительница Галуа, женщина-математик, автор «Общего рассуждения о науках и литературе», она полагала, что интеллектуальная вселенная наполнена аналогиями. «Человеческий дух распознает эти аналогии, что приводит в конечном итоге к открытию природных явлений и законов мироздания…» — канцеронома груди вцепилась в Софи клешнями, не позволив закончить работу.
…Нильс Абель, норвежец, работавший в той же области, что и Галуа, — чахотка быстро свела его в могилу. Двадцать один год — срок жизни бедняги Эвариста; двадцать семь — бедняги Нильса.
Гибли не одни математики. Смерть собирала щедрый урожай. От удара скончались великий биолог Кювье и создатель египтологии Шампольон. Сгорела коллекция знаменитого естествоиспытателя Иоганна фон Эшшольца; надломлен горем, он умер от тифа, не дотянув и до сорока. Холера настигла убегающего от нее философа Гегеля. Ушел в мир иной Томас Зеебек — немец, открывший термоэлектричество, друг и коллега датчанина Эрстеда…
Андерс Сандэ Эрстед?
Если он — Зло из сказки, значит, Эминент — Добро?
Снежинка подмигивала. Ей вторили звоном колокольчики: «Новенький-новенький!» Бежать поздно — в полночь за его душой с берега реки придет девушка. Она уже близко; сквозь тьму слышится шлепанье мокрых, ледяных ног…
Нет, не Добро боролось со Злом. Злая Воля встретила Волю иную.
Тоже злую.
2
— Господин Шевалье! Я не предлагаю вам стать трактирным… Как это по‑французски? Да, вы-ши-ба-лой. Для дел такого рода у меня имеются лакеи. Но ваше присутствие на приеме будет очень желательным.
Огюст невозмутимо кивнул, решив не спорить. Странное дело, но лишь сейчас в речи баронессы Вальдек-Эрмоли стал заметен легкий акцент. «Вьи-ши-бья-лой»…
Трудное слово — для аристо.
Огонь в глазах, блеск колье. Драгоценные вспышки на пальцах, запястьях; в светлых, изящно завитых локонах. Роскошь вечернего платья — перья, ленты, кружева. Затянута в корсет, талия похожа на клинок рапиры — гнется, не ломается. Шелк, атлас, парча — все сверкает, переливается, слепит…
Не дама — фейерверк.
— Я — вдова, иностранка. Одинокой женщине нелегко в Париже. У меня был… близкий друг. К сожалению, не так давно он скончался. Сегодня — первый прием после его похорон. Ваше присутствие охладит пыл врагов — его и моих. Ссоры начинают не тузы и короли, они посылают шестерок. Вот их вы и отвадите.
«Вышибала и есть, — констатировал Шевалье. — Qui pro quo. Отчего бы не помочь, в конце концов? Из чувства сострадания. Жаль мне вас, алмазная вы моя! Не везет вам с мужчинами…»
— Я представлю вас как своего родственника. Этого вполне достаточно. Вы же постарайтесь не отходить далеко от меня. Насколько я понимаю, гости не вызовут у вас особых симпатий. Терпите и улыбайтесь. Договорились?
Огюст улыбнулся с бесконечным терпением.
«Знание — сила», — в верности этой мысли он еще раз убедился, посетив университетскую библиотеку. Зал периодики — огромный, полный тихого шелеста. Всех дел: пролистать ряд подшивок — и переговорить с приятелями-студентами. Нельская башня особняка Де Клер стала прозрачной, словно ее отлили из стекла.
Париж плохо хранил тайны.
Барон Франц-Фердинанд Вальдек-Эрмоли сжег себя заживо в приступе безумия. Облился маслом с головы до ног — и капнул серной кислотой на спичку Шапселя. Эти спички считались крайне опасными. При воспламенении серной головки кислота брызгала во все стороны! Но барон лишь дико хохотал, если верить свидетельству дворецкого, подслушивавшего за дверью.
Спичек Франц-Фердинанд не боялся.
После его ужасной смерти вдове пришлось покинуть Вену. Слухи ходили всякие. Покойный был не слишком молод — и слишком богат. Порхай, мотылек! — прочь от Вены, во Францию,