конторе.
— Не может быть, чтобы я не понял! — сказал Малчо, когда он ушел. — Пойду еще поговорю с ней!
— Поговоришь!.. — отозвался со стены Пешо. Он наклонился, держа в одной руке мастерок, в другой — книгу. — Ты посмотри, какой ты растрепа! Поправь хоть волосы.
— Я поправлю, — пробормотал Малыш. Он вылил на ладонь остатки пива и пригладил волосы. Тем временем Пешо положил книгу на стену, налил на нее раствора и сверху стал ставить кирпичи.
— Ты же замуруешь книгу! — крикнул Малчо. Длинный даже не взглянул на него. Когда он делал что-либо важное, то не любил, чтобы ему мешали.
— Может, переодеться, а? — спросил Малыш. Его брезентовые штаны были белые от известки. Он попытался их чистить.
— Что так, что эдак — все одно! — сказал Пешо. И подровнял рукояткой книгу, чтобы ее не было видно.
— Ничего страшного, если я пойду к ней и так. — Малыш задумался и добавил: — Только на сей раз я не полезу через ограду, а то Маргарита сердится. Войду через калитку.
По улице, со стороны города, прошумело красное такси, и Малчо умолк. Машина пронеслась вдоль ограды и остановилась перед входом виллы. Гудок просигналил несколько раз. Маргарита как будто только и ждала этого знака. Она тотчас вскочила с шезлонга и побежала по траве, ничуть не боясь занозить ноги. Из машины вышел длинноволосый парень. Покачиваясь на длинных ногах, остановился на площадке перед каменными ступенями. Маргарита так разбежалась, что, должно быть, упала бы, если б длинноволосый не подхватил ее. Он прогнулся в талии и отвел плечи назад, как боксер, уклоняющийся от удара. Затем сделал такое же движение вперед, имитируя ложный удар; Маргарита испуганно вывернулась, побежала по ступенькам и исчезла за стеклянной дверью.
Вскоре обе сестры вышли с двумя громадными сумками, из которых торчали акваланги и резиновые ласты. Длинноволосый помог сложить вещи в багажник. Зашел вперед, открыл правую дверцу машины и с поклоном, который показался Малчо ужасно пошлым, пригласил сестер садиться. Захлопнув за ними дверцу, он, все так же покачиваясь, будто устал от тяжелой работы, пошел к рулю. Машина загудела и двинулась по дороге за город, и Маргарита даже не взглянула из окна в сторону стройки.
«Она просто подшутила надо мной! Видит, я маленький, с большой головой, а скрытого смысла ей не понять! А может, Попе был прав, что они говорят на другом языке. Странно как-то», — думал про себя Малыш, глядя на медленно тающий дымок, оставленный машиной.
— Что ворон ловишь! — Длинный с грохотом сбросил сверху пустые ведра. — Неси цемент!
Малчо взял ведро, но не пошел за цементом, а пересек улицу и остановился перед железной оградой. На желтом шезлонге белела брошенная Маргаритой раскрытая книга.
— Если бы сильный бинокль, я и отсюда мог бы прочитать эту книгу, — прошептал про себя Малыш. Он еще постоял немного у ограды и пошел к бетономешалке.
Перевел Николай Лисовой.
Иван Джебаров
ВИНА
Тем вечером «гайка», облезавшая и коптившая не один десяток лет, гудела вовсю. В городке, где самую длинную улицу отшагаешь за полчаса, а все достопримечательности можно досконально изучить за одно утро, такие заведения всегда на виду и в чести у мужчин. Они сходятся в ресторанчик, и над каждым столиком гомон поднимается. Тут враз заспорят, там разбранятся на минуту-другую. Теперь понимаю: завернул я тогда в «гайку», чтобы избавиться от одиночества. Осень и та грудами своих золотых нагоняла на меня тоску. Я внушал себе: уже десятое, а Жанна из своего нескончаемого отпуска вернется восемнадцатого, однако проку никакого не было. В «гайку» я захаживал на кружку пива, но в тот раз не нашлось сил бежать из-под зависших над залом сетей табачного дыма. Мой приход кого-то озадачил, в несколько голосов отразилось удивление: «Хм, так-так», — а тут и Васил Женишок, поднявшись, громогласно позвал меня:
— Эй, инженер, поди садись сюда! Чего у стойки торчать!.. Да иди же!
Я жил в городке меньше четырех месяцев, ни с кем из сидевших в зале не знался, потому и принял приглашение Женишка.
Тот отхлебывал из стоявшей перед ним рюмки, прислушиваясь, как сзади пробирали за очередной проигрыш местную футбольную команду. Озабоченно цокнул языком:
— Такие дела, инженер! И эти вот! Как говорится, у нас только и надежды на их ноги, а пять голов пробегали! Так ты о прозвище моем спрашиваешь… как-то наша тетя Стойна, слышь…
Говорливый мужик он, среднего роста и возраста; в его пересказах, потешное прозвище ему навесили кумушки еще в молодые годы. Стойна, его жена, смышленая и статная в те времена девушка, чтобы проверить, правду ли передают о Женишковых «подвигах», а может, от чего другого, остановила раз его и шепчет: «Ночью моих не будет дома. Собаку привяжу. А ты уж решай…»
— Самолюбие, вишь ты, взыграло! Я и клюнул на эти сказки. Шасть через забор — собаки голос подали. Я назад, дак тут как тут и отец ее, и братья. А хозяйка из нее вышла будь здоров. Живем душа в душу!
Мне все едино, что ни рассказывай, я не перебиваю. Он, увлекшись, снова заводит про то же. Время еще есть, я приспускаю веки и мысленно отправляюсь к пустующим отелям Черноморского побережья. В одном из них — Жанна. Уже четырнадцать дней. Давали путевку на август — вернула. Кончился сентябрь — уехала. Почему? Вот и Васил недоумевает. «В октябре льет как из ведра, а то и снег повалит», — говорит и вспоминает несколько раз имя доктора Эмила Дасева рядом с именем Жанны. Это заставляет меня вернуться к действительности.
— Что? — Я ничего не понял. Он обижается, смекнул, что не слушаю, ворчит недовольно:
— Что, что… Думаю… Брешут бабы, Жанна твоя с доктором, а им веры не давай! Было времечко, я…
— С каким доктором?
— Парень, парень! — Женишок вздыхает сочувственно, его осеребренная шевелюра покачивается. — Коли с первой кружки пьян, грош тебе цена!
— Что за доктор? Что за сплетни?
— Дасев, будто не слыхал! Да нет его здесь. Он только-только в отпуск укатил. А бабы болтают, что…
Словно раскинули над залом еще сеть — гуще, плотнее, не вздохнуть, ныл рой невидимых дудок. С трудом пробиваясь сквозь вой, издалека приходит тихий голос Жанны:
— Мы увидимся с морем чуточку позже. Что поделаешь, сестер в поликлинике не хватает, в общем, меня попросили… Ты поедешь со мной, ведь так?
Она знала: я не смогу — и все-таки спрашивала, спрашивала. Пока не уверилась, что вправду не поеду. Пожала плечами: «Ничего, — говорит, — будущим