Я смотрю с пригорка… Придет автобус…
…Дали сойдет неторопливо, со ступеньки оглядится по сторонам и, завидев меня, поспешит навстречу.
— Здравствуй, Рамаз!
— Здравствуй, моя девочка! Как доехала?
— Измучил меня этот рюкзак. Возьми, пожалуйста…
Помню, как насмехались здесь надо мной старики, — я шел основательно нагруженный, а Вардо следовала за мной налегке. В горах Дагестана мужчину баловали. Кто бы посмел унизить его, «обременив» ношей! Теперь-то все иначе…
Поэтому я решительно беру рюкзак Дали.
— Куда же мы идем? — спрашивает Дали.
— В лагерь, конечно, — отвечаю я.
Мы покидаем аул, и, едва оказываемся на безлюдной тропинке, руки Дали обвивают мою шею. Дали льнет ко мне:
— Рамаз, я очень тебя люблю, очень!
Дали останавливается перед палаткой, убранной цветами. Она явно тронута — глаза влажно блестят.
Нас окружают ребята, расспрашивают Дали о тбилисских новостях — соскучились мы по родному городу, и разговор долго вертится вокруг Тбилиси. Наконец внимание наше переключается на шипящий шашлык. Бутылка откупорена. Пир в честь Дали проходит на славу. Опускается ночь. Вспыхивают догорающие угольки, озаряя на миг наши лица. У Дали слипаются глаза, утомила дорога. Ребята провожают ее до палатки.
— Спасибо, ребята, спасибо вам за все! — блаженно бормочет Дали.
— Если будет что нужно, позови, не стесняйся, — говорят ей ребята.
Дали скрывается в палатке, а мы продолжаем пить. Пьем за счастье. Не знаю, водка ли тому причиной или приезд Дали, но я счастлив без меры.
Потом расходимся по своим палаткам. Но разве мне уснуть? Рядом, чуть не под боком, дышит Дали. Дали, без которой мне не светят ни солнце, ни звезды. Три месяца, ровно три месяца не виделись мы с Дали.
— Рамаз!
У меня перехватывает дыхание.
— Рамаз!
Дали, моя Дали зовет!
— Что тебе? — глупо вырывается у меня.
— Воды…
Я вскакиваю, хватаю медный кувшин и устремляюсь к Дали. Она откидывает полог, спокойно берет кувшин, ставит на землю и тянет меня за руку к себе… Мы любим друг друга и счастливы, как бывают счастливы в самозабвенной любви.
Утром мы отправляемся в Кубачи.
Дни стоят погожие, и в экспедиции все работают от зари до зари не покладая рук, а я провожу время с Дали.
В Кубачи мы наведываемся к знакомому ювелиру.
Старик вводит нас в дом и показывает свои изделия: развешанные на стене ожерелья, бусы, серьги, браслеты. Дали в восторге.
— Скажи, пусть продаст мне что-нибудь! Хотя бы то, что ему не нравится! Слышишь, умру, если не продаст!
— Дедушка, осчастливь мою Дали, скажи, что ей к лицу?
Старик мотает головой. Потом вытягивает вперед руки и смотрит на растопыренные пальцы.
— Видишь, пальцы дрожат, внучек. Мне уже не сделать таких вещей. Они — мои дети, я даже сплю возле них, у этой стены.
— Мы ведь договорились! — не сдерживаюсь я. — Это же моя Дали приехала!
— Не могу, родные, не могу, вы уж извините…
У Дали вот-вот брызнут слезы.
— Не могу, нет.
— В Тбилиси с ума посходили бы, как увидели.
— Нет, — твердо повторяет златокузнец.
Мы прощаемся со стариком. Оставляем его одного со своими «детьми».
— Как же быть? — Дали удручена, убита.
Она так надеялась приобрести здесь что-нибудь — монисто, ожерелье, браслет или хотя бы кольцо.
— Пошли, покажу тебе музей.
— Не пойду! Там вещи еще красивее, верно, не выдержу!
— Да, изделия там уникальные, и они, как и очень красивая женщина, не должны принадлежать одному человеку.
— Соображаешь, что несешь?!
В самом деле, что за чушь я сморозил! Красивее Дали вряд ли найдется другая, а пусть попробует кто посягнуть на нее!
Да и сама она, моя Далико, кроме меня, знать никого не захочет.
— Идем, идем, вон и директор музея, — я указываю ей на мужчину в белом кителе у входа в музей. Во всем ауле он один ходит в белом, здесь предпочитают темные цвета.
Директор радушно здоровается с нами.
— Гостью принимаем, значит! Желаете посетить музей? Прошу, пожалуйте! — Он звякает ключами и начинает затверженное: — Здесь экспонируются изделия…
Его пояснения я знаю наизусть.
Музей занимает две комнаты, в остальных работают на весь мир прославленные кубачинские ювелиры, и многоопытные, и молодые, начинающие. Остроконечными зубильцами они наносят по металлу затейливые узоры.
В музее от обилия и разнообразия ювелирных изделий глаза разбегаются: золотые перстни, височные кольца и серьги в форме полумесяца, круга, подковы, цепочки с подвесками, узкие витые браслеты с рельефным орнаментом и лентовидные браслеты с камнями, ножны с чернью, с чеканкой, серебряные подносы, сосуды для вина, кувшины, амулеты и футлярчики для них, пуговицы в виде шариков с зернью, с ажурными прорезами, нагрудники, золотые и серебряные пряжки с филигранью, с подвесками из бляшек, уздечки, бронзовые шпоры — не перечислить всего.
— …Мастерство и декорировка золотых украшений разноцветными камнями находится на очень высоком уровне. Из драгоценных и полудрагоценных цветных минералов используют гранат, иначе — альмандин, бирюзу, аметист, сердолик, нефрит, сапфир, алмаз, агат, халцедон, опал… — долетают слова директора музея, но я не слышу их и не хочу слышать — стою у «моего» золотого ожерелья. Готов бесконечно стоять и любоваться им. В высоком золотом гнезде поблескивает малахит, по сторонам от него расположены гнезда-миндалинки — одно меньше другого, в них сверкает и переливается алым вином гранат.
— Что за руки сотворили его! — восхищается Дали.
— Это ожерелье тебе точно не подарят и продать тоже не продадут. Поэтому пошли отсюда, ты ведь хорошая девочка, умница…
Если не увести ее поскорее, помешается. Дали и сама чувствует — не выдержит, и обреченно покоряется.
— А теперь куда? — грустно спрашивает она на улице.
— Теперь в лагерь, а утром — в Дербент. Хочешь в Дербент? В древний Дарубанд?..
* * *
С побережья Дербентская крепость кажется сооруженной из детских кубиков.
Берег в мелком, перетертом волнами ракушечнике. Ступаешь будто по теплой мягкой муке.
Мы заплываем очень далеко. Дали ложится на спину, подкладывая руки под голову. Я не умею лежать на спине, поэтому кружу вокруг нее, с каждым кругом подбираюсь все ближе и ближе. Дали настороже.
— Не трогай, боюсь во…
Я целую ее в губы, не давая договорить, и вода тут же смыкается над нами. Я не выпускаю Дали. От страха глаза у нее округлились. Всплываем на миг и снова погружаемся в воду. Дали отводит губы, выгибаясь, как золотая рыбка, и устремляется вверх, отчаянно болтая ногами. Я выдерживаю еще несколько секунд, хотя рот полон соленой воды, пока не ощущаю под ногами холодное дно. Рывком отталкиваюсь и взмываю к поверхности. Дали вертится волчком — ищет меня, зовет. Я «всплываю», и она даже не бранит меня от радости.
* * *
— Грешно находиться вам в разных номерах, а что поделаешь! — шутливо сетует дежурная по этажу, вручая ключи.
Дневная усталость и полбутылки вина, выпитые за ужином в ресторане, валят нас с ног.
— Спать хочется… — тянет Дали.
— Я провожу тебя…
— Смотрите не задерживайтесь в ее номере, не то… — грозится дежурная.
Воздух в номере спертый. Ковер на полу усиливает духоту. Распахиваю окно и собираюсь включить свет.
— Не надо, — устало просит Дали.
Она успела скинуть халат, туфли и босая расхаживает по ковру, словно мы все еще на морском берегу. Я подхожу к ней близко-близко.
— Не касайся, я вся обгорела на солнце. Кожа горит, — говорит Дали, а руки ее тянутся ко мне.
Пол покачивается.
Ноги подкашиваются, мы опускаемся на мягкий потертый ковер…
— Вставай, вставай… Слышишь… Автобуса не будет, — кричит Вардо, тряся меня за плечо.
Вардо так неожиданно возникла в «номере», что я усомнился в ее реальности.
— Ну что ты уставился! Не веришь, спроси диспетчера.
— Ты чего тут…
— Автобуса не будет сегодня, понимаешь! Ты что, оглох?
— Кто сказал — не будет?
— Сколько раз повторять — диспетчер! Знала, расстроишься но не оставлять же тебя тут до утра. Вставай, идем, а то не успеем дотемна вернуться.
Лагерь встретил нас дразнящим запахом шашлыка.
— А Дали где? — удивились ребята.
— Автобус не пришел, — объяснила Вардо, направляясь к своей палатке.
— Ты куда, есть не будешь?
— Нет.
— А я голодный как волк.
Я принес из палатки водку.
— Не надо, завтра разопьем, — предложили ребята.
— Завтра еще достанем.
— Водку-то достанешь, а вот где мы мясо раздобудем?
— Ничего, и без мяса обойдемся…
Я не мог скрыть дурного настроения. Ребята пытались развеселить, шутили, но меня даже разговор о футболе не увлек. Пропустил стаканчик водки, прожевал кусочек мяса и забрался в свою палатку. Немного погодя в палатку просунулась голова Вардо.