в виду Морфичев? Цилиндр, подобный которому мы с Марго видели в рюкзаке Крота? Один взорвался в самолете, другой прет на себе Крот. И если у него, в самом деле, бомба, что он намерен взорвать?.. Как я ни ломал голову, не смог родить ни одной, даже самой хлипкой версии. Всё странное и необъяснимое, с чем встретился я после приземления в джунглях, представляло собой ворох фактов, которые мне никак не удавалось сложить в цельную картину. Это было похоже на детали странного конструктора, состоящего из гайки, куска теста, флакона чернил, лопаты, стоматологического бора и бинокля. И сколько бы я не перебирал эти детали, как бы ни прикладывал их друг к другу, ничего путного у меня не выходило. Единственную надежду, которая могла бы частично прояснить ситуацию, я возлагал на Тетю Аллу. Разумеется, если ее таинственный намек на очень важную информацию не был алкогольным бредом.
– А давай зададим ему вопрос в лоб, – предложила Марго, выкинув тампон в кусты. – Спросим: что это за дурында у тебя в рюкзаке?.. Только не трогай ранку грязными пальцами!
– Рано, – ответил я. – Понаблюдаем за ним.
К нам подошел Крот. Лицо его по-прежнему было озабоченным и безрадостным.
– Вы что-нибудь потеряли? – спросила его Марго.
Крот игнорировал ее вопрос и обратился ко мне:
– Не слишком ли мы долго здесь прохлаждаемся?
– А вы предлагаете искать раненых?
– Это бесполезно. Я думал об этом. Чтобы найти двух человек в джунглях, нужна специальная поисковая команда. Мы ничем не сможем им помочь. Надо торопиться к финишу.
Он говорил быстро, отрывисто, и при этом старался не смотреть мне в глаза. Он отказался от поиска раненых, в чем его убеждала вчера Тетя Алла, и потому Крот испытывал мучительный стыд. Он признал ее правоту. Он согласился со словами пьяной женщины. Какой унизительно!
– И в какую сторону мы пойдем? – спросил я.
Крот махнул рукой на скалы, которые из-за дождя едва просматривались.
– Это опасно, – сказал я. – Лазать по мокрым камням – самоубийство. Подождем, пока выйдет солнце.
– Кирилл, но оно может не выйти ни завтра, ни послезавтра, – дрогнувшим голосом произнес Крот.
Я пожал плечами, мол, на все воля Господня. Я был хозяином положения и навязывал свою волю. Пока не узнаю, что мне хотела сказать Тетя Алла, пока я не выслежу убийцу, пока не разберусь с Ирэн – шагу не сделаю.
– Вам же русским языком объяснили! – прокомментировала мое молчание Марго. – О-па-сно! Вы хотите упасть и разбиться? Нет. Я тоже не хочу. И Кирилл не хочет. И даже Алёнка еще нуждается в жизни, потому как не весь спирт вылакала. Значит, мы никуда не идем. Будем ждать солнышка.
Крот обмер. Он переводил взгляд с меня на Марго. На горле, под кожей, судорожно двигался кадык, словно Крот подавился теннисным шариком. Дождевые капли стекали с самодельного капюшона на лоб и щеки. Глаза были полны неподдельного отчаяния.
– Кирилл, – прошептал Крот, и его ноги стали медленно сгибаться в коленях. – Я вас очень, очень прошу… Я бы сам пошел, но не умею лазать по скалам… Умоляю вас… Пожалуйста, пожалуйста!
Я не мог в это поверить – Крот встал на колени! Из его круглых, тоскливых, красных от недосыпания глаз полились слезы.
– Я в отчаянии, – всхлипывая, говорил он. – Я сам не думал, что со мной может случиться такое… Но я уже не принадлежу себе. Я ведь не только втянул в эту Игру вас и Ирэн, я ведь и других убедил… А теперь понял: Игра не терпит неуважения к себе. Она требует, чтобы к ней относились серьезно… Слишком серьезно…
– Лобский, вы с ума сошли! – сказал я, пытаясь поднять Крота с колен. – Встаньте немедленно!
Но он сопротивлялся, и все ниже опускал голову, и его слезы капали на мои ботинки. Голос его стал ломаным и неузнаваемым.
– …я хотел познать счастье, пережив несчастье… Но беда затронула других. Я чувствую себя виноватым перед этими людьми, понимаете? Я уже не могу ни спать, ни есть, ни дышать… Слишком большая цена… Я хочу помочь этим несчастным… Мне очень больно… Простите меня, ради Бога, если я причинил вам зло. Но не отказывайте мне! Дайте мне возможность спасти их. Это даже не столько им, сколько мне надо…
– Да может быть уже некого спасать!
– Нет, не говорите так! Я чувствую, что они живы. Все дело во времени. Надо спешить, надо бежать… Кирилл, умоляю вас!
Он коснулся лицом моих ботинок. Марго презрительно скривилась. Я схватил Крота за плечи.
– Лобский! Да возьмите же себя в руки!
– Кирилл, дорогой мой, умоляю вас! Я еще никогда никого так не просил…
Плечи его дрожали. Он продолжал стоять на коленях и плакал с закрытыми глазами. Не в силах больше видеть такое унижение, я встал и пошел к реке. Марго догнала меня.
– Ты пойдешь? – спросила она.
– Да.
Марго фыркнула.
– Как быстро он тебя уломал.
– Да не могу я ему отказать! Не могу! – крикнул я, обозлясь не столько на Марго, сколько на себя. – Я не переношу все эти слезы и сопли! Он же умрет, если я ему откажу! Он мне всю душу вымотает! Ты представляешь, до какого отчаянья надо дойти, чтобы вот так, на коленях, передо мной и тобой!
– Странно, – пробормотала Марго.
Она недоумевала. Я задал ей задачку, которую она не смогла решить. Проблема, которая по ее мнению выеденного яйца не стоила, превратилась в камень преткновения. Я видел, как Марго машинально вынула из чехла мобильный телефон, включила его, потрясла, постучала пальцем по дисплею. Лицо ее исказили ненависть к мобильнику и раздражение. Связи не было. Палочка-выручалочка не работала. Кажется, впервые в жизни Марго была бессильна что-либо сделать, ибо обстоятельства играли против нее.
– Я его сейчас выкину! – произнесла она, сжимая мобильник как гранату, и взглянула на меня так, будто я приглянулся ей в качестве мишени.
Я подошел к реке и стал извлекать из-под завалов свой рюкзак. Тетя Алла ходила вокруг меня, постепенно сокращая радиус орбиты. Марго все еще пряталась от дождя под деревьями, а Крот стоял слишком далеко, чтобы подслушать. Я присел у рюкзака, исподлобья глядя на женщину. Удачнее момента быть не может. Ну что же она медлит, будто забыла те важные слова, которые хотела мне сказать! Быстрее, пока никто не подошел!
– Кирюшенька, – негромко произнесла Тетя Алла и боязливо покосилась на Крота.
– Да, я слушаю, – процедил я. – Говорите быстрее!
– Не знаю как начать… Мне так неудобно говорить об этом… Не могли бы вы – простите