Сразу после его ухода Марк принялся рассказывать Эшли о своих успехах, но как-то вяло, без того привычного восторженного энтузиазма, которым обычно сопровождались все его повествования о собственных начинаниях под руководством Кевина. Наконец Эшли не выдержала:
— Тебе не понравилось на корте?
— Понравилось…
— Может, ты что-то сделал неправильно и кто-нибудь над тобой посмеялся?
— Никто надо мной не смеялся! Я все делал правильно, только у меня не всегда получалось попадать ракеткой по мячу. Я вообще очень редко по нему попадал…
— Из-за этого ты такой хмурый?
Марк помялся и поелозил на стуле.
— Я расстроился…
— Из-за чего, милый?
— Я думал, Кевин будет играть со мной… Или что он будет играть с друзьями, а я посмотрю. Но к нему сразу подошла одна женщина и… поцеловала его. Он играл с ней. И они разговаривали такими предложениями… Как будто из половинок. Как будто они сразу друг друга понимают. Мне это не понравилось. И вообще она противная.
— Какая?
— Маленькая и очень худая. У нее все кости торчат. Волосы коротенькие и черные. А рот такой красный-красный. На ней была куча всяких украшений: на шее, на руках… На голове повязка. И она, все время выпендривалась.
— Что значит, — выпендривалась?
— Ну, говорила слишком громко, смеялась… Все время выставляла одну ногу и стучала по ней ракеткой. И она так поворачивалась — резко. И ее юбочка кружилась. Как в кино. А он… Стал другим. Он тоже смеялся. Говорил чужими словами. И я расстроился…
— Она красивая, Марк?
— Не такая, как ты, но красивая. Только противная. Какая-то… Барби с улицы Вязов. У нее когти длинные. Она на птицу похожа. Мне казалось, что если она разозлится, то может клюнуть. Когда она меня увидела, то спросила: «Откуда это милое дитя?» А Кевин ответил: «Сын моей знакомой. Я обещал научить его играть». Он это сказал так… как будто не хотел это говорить. А потом она сказала, что собирается зимой в Австралию. А Кевин ее спросил: «Знаешь, как проще всего попасть в Австралию? Родиться там». Он ее спросил, а не меня. Я даже захотел плакать.
Внезапно ощутив, что ей тоже захотелось плакать, Эшли прижала к себе Марка и поцеловала в кудрявую макушку, сладко и нежно пахнущую ее ребенком.
— Ну, вот еще, глупости… В следующий раз он будет играть с тобой.
— Да… А вдруг она опять придет? Она, наверное, всегда приходит. Она там всех знает. А все знают ее. Кевин сказал, что он часто с ней играет, просто потому что она хорошая теннисистка. Лучше других.
— Кевин называл ее по имени?
— Ага. Ее зовут Тереса.
Едва лишь соперница приобрела имя и вполне конкретные очертания (какие могли быть сомнения, что птицеподобная теннисистка и есть счастливая обладательница сиреневого белья?), Эшли стало куда труднее мысленно распылять отсутствующего Кевина на атомы, абстрагируясь от непрошеных негативных эмоций. В душе будто поселился холодный омут: он водоворотом кружил где-то в области сердца, неуклонно разрастаясь в размерах, засасывая блаженную безмятежность и распространяя вокруг себя тягостную тоску.
Кевин появился через несколько дней, — как всегда, говорливый, напоенный бодростью, оптимизмом и — что вызывало наибольшее отчаяние — неприкрытой нежностью в улыбке и взгляде.
— Ну и ливень хлещет! Просто стена воды стоит — ничего не видно, еле доехал… Кстати, про нас, ирландцев, говорят, что мы прицепляем «дворники» к лобовому стеклу изнутри машины — на всякий случай, чтобы их дождем не смыло… Что только про нас не говорят! Что все пабы в аду содержим именно мы. Хотя это, возможно, правда. Что мы бреемся при помощи собственных острых языков. Но это скорее лестно. А-а-а… Вот откровенная ложь: что виски изобрели шотландцы! Хотя всем известно: этот божественный напиток создал святой Патрик! Ладно… Пусть говорят. Должна же быть у людей какая-то радость в жизни… — Кевин повернулся к Марку, выходящему из своей комнаты. — Ну, привет, дружок! Скажи-ка: десять человек укрылись под одним-единственным зонтом. Почему никто не промок?
— Потому что зонт был очень большой?
— Нет, потому что не было дождя.
— Не отвлекай Марка своими шуточками, — безапелляционно вмешалась Эшли, — он занимается.
А ты, Марк, иди в свою комнату и продолжай учить песенку.
— Я ее уже выучил, — капризно ответил Марк, — выучил!
— Да? Тогда спой ее нам, а я возьму учебник и проверю.
Все переместились в гостиную. Позволив Кевину, поудобнее усесться на диване, Марк прислонился к двери и неожиданно тоненьким голоском затянул заунывную песню на немецком языке. Своеобразным сопровождением ему служил шум дождя, струившегося по окнам. Когда Марк, наконец умолк, Кевин, набрал в грудь побольше воздуха, шумно выдохнул и покрутил головой:
— Да… Я сейчас заплачу. Ничего более грустного в жизни своей не слышал. На кладбище у свежевырытой могилы и то веселее. А о чем эта песенка? О безвременной кончине Красной Шапочки в желудке волка?
— О том, как весело праздновать день рождения.
— Да ты что?! Серьезно?
— Да. И я спел только первый куплет. Всего их двенадцать.
— Стоп, — решительно перебил Кевин, выставив перед собой ладони, — мне вполне достаточно одного куплета. Второй навеет мысли о суициде… Никогда не думал, что немцы до такой степени склонны к меланхолии. Эшли, он не перепутал слова? Вот и славно. Если ты закончил с уроками, Марк, то на часик я в твоем распоряжении. Можем поиграть. А потом я буду общаться с мамой — я, как всегда, по ней соскучился.
Оставив мужчин вдвоем, Эшли отправилась на кухню готовить ужин. Через полчаса она вернулась в комнату Марка: Кевин, скрестив по-турецки ноги, сидел на полу и крутил в руках великолепную яхту — подарок Виктора; Марк возбужденно пересказывал ему с пятое на десятое все эпизоды своих любимых «Звездных войн». Судя по всему, Кевин вполне искренне пытался разобраться в перипетиях сюжета изрядно подзабытых фильмов и по ходу изложения засыпал Марка детальными вопросами о героях и их взаимоотношениях. Молчаливо поприсутствовав минут десять на этом насыщенном эмоциями семинаре, Эшли не удержалась:
— Кевин, ты недалеко ушел от Марка. Я вижу, это кинополотно всерьез тебя заинтересовало.
Марк подскочил:
— Мама! Еще полчаса не мешай нам! Кевин, давай играть. Ты будешь Дартом Вейдером, а я Люком. Давай сражаться на лазерных мечах — у меня есть два меча, красный и зеленый. Сначала я буду побеждать, а потом ты отрубишь мне руку. Я повисну на одной руке на этом стуле и… скажу тебе, что говорить дальше. Только дыши, как он.
— А как он дышал?