Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Реакция была поразительна. Теперь все было нипо чем. Если я опять увижу Муру, я знал, что смогу выдер жать любой кризис, любую неприятность, все, что гото вит мне будущее.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
События начали развертываться с невероятной бы стротой. Через день после возвращения Муры в Киеве был убит генерал Эйхгорн, главнокомандующий немец кими войсками в России. Юноша, московский студент по
фамилии Донской член партии совдалистовреволюцио „еров, выполнил этот террористический акт Он нанял извозчика и, проезжая мимо генерала, бросил в Wero бомбу, причинившую ему смерть. *свдел с Чичериными Караканом кОГда им сообщили об этом пГгелефоиу
0нИ^ХРп^'ВОеЙ радости> 8 особенности Чичерине 0Н обратился ко м„е со следующими словами: «Видите
В0ТЛТя» Их т^°ГДа тосЪ>*™» идут тгротив вот! народа». Их радость меня покоробила. Мой рассудок говорил, что в глазах большевиков генерал былГнасиль ипсом, убийцу которого будут считать освободителем вроде того, как учили буржуазных детей пре1елоняться" перед Брутом. В глазах большевиков немецкие и англий ские генералы принадлежали к одной категории как только они вступали на русскую землю. Они были'аген тами контрреволюции и, следовательно, вне закона. Од нако как союзники, так и немцы совершили ошибку рассматривая Россию только в свете их личного кон4> ликта. В немецком военном суде два дня спустя Донско му прежде всего были предложены следующие два вопро са: «Вы знаете Локкарта? Вы знаете главу английской миссии в Москве?».
Первого августа мы получили предписание оставить наше помещение. Оно было ликвидировано для Гене рального совета русских профсоюзов. Большевики нача ли показывать зубы. Мы не заслуживали дальнейшего внимания. По счастью, мне удалось получить свою ста рую квартиру в Хлебном переулке, в результате чего мы избежали весьма неприятного положения.
Четвертого августа Москва пришла в возбуждение: союзники высадились в Архангельске. В течение несколь ких дней народ был во власти всевозможных слухов: союзники высадили значительные силы. Некоторые дово дили их число до 100000. Не менее двух дивизий. Японцы должны были двинуть семь дивизий из Сибири на по мощь чехам. Даже большевики потеряли голову и в отчаянии начали упаковывать свои архивы. В разгар кризиса я увиделся с Караханом. Он говорил о большеви ках, что они уже погибли. Но они все же не сдадутся. Они Уйдут в подполье и будут бороться до конца.
Было неописуемое смятение. Через день после высад ки десанта я отправился к Вардропу, нашему генерально му консулу, который обосновался с консульством во Дворце Юсупова около Красных Ворот. Во время нашего
разговора генеральный консул был окружен вооружен, ным отрядом. Это были агенты ЧК. Они все запечатали и арестовали веек, находившихся в здании, за исключением меня и Хикса. Особый пропуск, который я получил от Троцкого, еще имел силу. Забавная подробность налета. Пока агенты ЧК допрашивали внизу чиновников кон сульства, наверху офицеры нашей контрразведки спешно жгли шифры и другие компрометирующие документы. Трубы извергали клубы дыма, которые проникали даже в нижние комнаты, но несмотря на это джентльмены из ЧК не увидели в этом ничего необычного. Как мы в этом убедились уже впоследствии, ЧК была страшным, но далеко не умным учреждением.
В одно и то же время налет был произведен и на французскую миссию и генеральное консульство. Хотя итальянцев и американцев не тронули, оскорбление не льзя было игнорировать (правда, в глазах большевиков наша высадка в Архангельске была также нарушением международного права), и на следующий день мы отпра вились к Чичерину вручить официальное извещение о разрыве сношений и просьбу выдать наши паспорта. Прямого отказа от Чичерина не последовало. Он казал ся подавленным событиями и повторил свою обычную просьбу повременить. Несчастный Чичерин был, конеч но, серьезно встревожен. Утром к нему явился с подоб ным же визитом Г'ельферих, занявший после графа Мир баха пост германского посла. Гельферих так же склонен был рассматривать интервенцию как серьезную угрозу большевикам. Он не желал разделить участь графа Мир баха или попасть в плен, когда войска союзников займут Москву. Вечером этого дня он выехал в Берлин, оставив всего несколько человек в Москве.
Покинутые сразу союзниками и немцами, большеви ки, казалось, попали в безвыходное положение. Чехи заняли Казань, и, хотя большевики отбили Ярославль у савинковцев, казалось, что они не способны оказать се рьезное сопротивление крупным силам союзников, кото рые, как предполагали, наступают от Архангельска. н течение сорока восьми часов я тешил себя надеждой, что интервенция будет иметь блестящий успех. Для меня не ясно было, что мы сможем сделать, заняв Москву, я не верил, что буржуазное русское правительство сможет удержаться в Москве без нашей помощи. А еще меньше « верил, что мы сможем убедить русских возобновить вой
ну с Германией. В настоящих условиях интервенция не минуемо должна была принять скорее антибольшевист ский, чем антигерманский характер. Поэтому было веро ятно, что оккупация нами Москвы будет длиться до бесконечности. Но у меня не возникало сомнения, что с теми силами, которые, я полагал, находились в нашем распоряжении, мы сможем занять русскую столицу.
Разочарование не замедлило наступить. Десятого ав густа большевистские газеты вышли с сенсационными заголовками о большой морской победе русских над союзниками в Архангельске. Я принял это сообщение за шутку, или, в лучшем случае, за слабую попытку со стороны большевиков стимулировать мужество своих сторонников. Но днем, когда я увидел Карахана, меня охватили дурные предчувствия. Лицо его расцвело улыб кой. Подавленное настроение последних дней исчезло, и было очевидно, что он не притворялся. «Положение не опасно,—сказал он. — Союзники высадили всего несколь ко сот человек».
Я улыбнулся скептически. Позднее я узнал, что его заявление было правильно. Морская победа была ми фом. Большевики потопили баржу союзников на Двине. Но сведения о силах союзников были буквально точны. Мы совершили невероятную глупость, высадивв Архан гельске только 1200 человек.
Это была грубейшая ошибка, которую можно сра внить с наихудшими ошибками крымской кампании. При хаотическом состоянии России было очевидно, что для того, чтобы интервенция была удачна, она должна хоро шо начаться. Она началась так плохо, как только можно вообразить, и никакая личная храбрость уже не могла исправить первоначальную ошибку. По плану русские сторонники интервенции должны были вместе с чехами удерживать линию Волги, соединиться с союзниками на севере и генералами Алексеевым и Деникиным на юге. Последнему советовали продвигаться по направлению от Царицына к Самаре в надежде, что союзники смогут продвинуться, почти не встречая сопротивления, до Во логды и Вятки. Результатом слабости наших сил на севере явилась потеря линии Волги и временное крушение антибольшевистского движения в европейской России.
Скоро оправдались все мои худшие опасения. Благо даря отсутствию твердого руководства со стороны сою зников различные контрреволюционные группы начали
спорить и пререкаться между собой. Мои слова, что поддержка, которую мы получили от русских, будет пря мо пропорциональна числу посланных нами войск, скоро оправдались. Широкие массы русских остались вполне равнодушными.
Последствия этой плохо обдуманной авантюры были гибельны как для нашего престижа, так и для тех русских которые нас поддерживали. Она возбудила неоправ данные надежды. Она усилила гражданскую войну и послала на смерть тысячи русских. И косвенно она была ответственна за террор. Она дала дешевую победу боль шевикам, создала в них новую уверенность и спаяла их в мощную и безжалостную организацию. Интервенция вообще была ошибкой. Но предпринять интервенцию с неравными силами было примером беспочвенных полу мер — в данных условиях это граничило с преступле нием. Защитники этой политики утверждают, что она имела целью охранить Россию, чтобы она не попала в лапы Германии, и оттянуть германские войска с западно го фронта. В июне 1918 года не было опасности занятия России немцами. Влияние интервенции на положение нем цев на западном фронте было ничтожным. И, следова тельно, каковы бы ни были намерения союзных прави тельств, поддерживавших интервенцию, русские видели в ней средство для низвержения большевизма. Она не удалась, и эта неудача поколебала наш престиж почти во всех классах русского населения. Оптимизм Карахана был для меня горьким разочарованием, но, раз интервенция началась, я должен был сделать все от меня зависящее, чтобы помочь ей. В течение августа все мои усилия были сосредоточены: 1) на хлопотах о нашем отъезде и 2) на оказании финансовой помощи тем, кто нас поддер живал.
Что касается нашего отъезда, то дело стояло на мерт вой точке. Чичерин занял позицию, типичную для боль шевистского дипломатического искусства. Конечно, мы можем получить паспорта. Мы можем уехать как только пожелаем. Однако куда же мы намерены направиться. Германцы осуществляли контроль над Финляндией. В Константинополе были турки. Он не предполагал, что мы захотим проделать длинный путь к афганской или персидской границе. Однако только это, кажется, и было возможно. Я прервал все эти бесконечные разглагольст вования. «А как насчет Архангельска?» — спросил я. ин,
- Моя Европа - Робин Локкарт - История
- 1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций - Димитрий Олегович Чураков - История
- Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг. - Александр Иванович Спиридович - Биографии и Мемуары / История
- Единый учебник истории России с древних времен до 1917 года - Сергей Платонов - История
- Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. (Февраль – сентябрь 1917 г.) - Антон Деникин - История