Он саркастически усмехнулся:
— Действительно! Чему тут удивляться? — и вдруг почему-то рассердился,
— Да ты хоть представляешь, каким бредом всё это звучит для постороннего уха? Мы с женой уже который день по полночи не спим! Всё обсуждаем увиденное и услышанное! Бред какой-то! — он сердито фыркнул.
Я понимал этого дядьку. Даже Марине, самому близкому мне человеку, которая знала обо мне абсолютно всё, с трудом давались эти новые знания.
— Не обижайтесь, дядя Виталя! Это действительно сложно принять. Понять вообще невозможно. Я сам ещё очень многое не понимаю. Откуда это взялось во мне? Почему именно я? И, главное, для чего всё это мне? Что я должен со всем этим делать? Никто же не сказал!
Он хмыкнул и сердитость ушла из его глаз:
— Послушай, Саша, я уже знаю, что ты в ольском детдоме провёл какую-то акцию. Мне даже известно, почему погибли эти шестеро мальчишек. Ты их прилюдно наказал. Непонятным осталось то, что же с ними со всеми произошло. Может расскажешь чуточку поподробнее? Всё, что я знаю, отдаёт откровенной чертовщиной.
— А зачем вам? — спросил я, внезапно насторожившись, — Чтобы посадить меня? Или к трудным подросткам?
Он снова рассердился:
— Не мели чепуху! Я же сказал тебе в самом начале — хочу поговорить с тобой один на один! Это нужно мне самому, чтобы понимать, что же там в конце концов произошло. Кроме того, это дело ведёт не городская, а районная прокуратура.
— А что вы уже знаете? — осторожно спросил я.
— Многое! Я читал протоколы опросов ребятишек из того детдома. Почти все утверждают на полном серьёзе, что ты, якобы, забрал у тех ребятишек души! — он сердито фыркнул.
— Напрасно сомневаетесь, дядя Виталя! Я и в самом деле это сделал. Но вы же атеист и не верите в существование души, поэтому вам так трудно принять это объяснение. И потом, не ребятишки были там. Это волчья стая. Вы, если хотите правильно выражаться, называйте их по-другому. Ну, хоть волчатами что ли… Они все шестеро переступили черту, отделяющую людей от животных. Им нельзя было дальше существовать!..
Он хмыкнул:
— А что это за история с алиби?
Я сделал удивлённое лицо. Он нетерпеливо повторил:
— Тебя видели одновременно и в детдоме, и сидящим в школе на уроках…
Я пожал плечами:
— А откуда я знаю, что вы не используете против меня то, что я вам расскажу? Это сегодня вы добрый, потому что я веду себя правильно. С вашей точки зрения правильно. А что будет, если я поведу себя неправильно? Не, дядя Виталик… Оставьте вы эти попытки, узнать обо мне всё. Я даже своим друзьям не всё рассказываю. Всё обо мне знает всего один человек в целом свете. И это не мама…
— Понятно… — протянул прокурор, оглядываясь по сторонам, — Говоришь, мама в командировку уехала?
Я кивнул, глядя на него.
— Может у нас с женой поживёшь это время? Она тебя хоть кормить будет по-человечески?
Я помотал головой:
— Нет, спасибо! Вы что? Мама впервые оставила меня одного на хозяйстве, а вы хотите, чтобы я добровольно от свободы отказался?
— А в семье у брата моего пожил бы? — тоже усмехнулся он.
— Тоже нет! Вы же видели, что Настюха в меня втюрилась?
Теперь он рассмеялся. Хорошая у него улыбка…
— Трудно было не заметить!..
— Вот! А зачем это мне, если у меня уже девочка есть, с которой мы дружим? Ревновать будут друг друга, ссориться…
— Это Надюшка? — спросил он.
Я кивнул:
— Конечно, кто же ещё? Только вы не думайте, дядя Виталик, что её можно обо мне расспрашивать. Я сердиться начинаю, когда из-за меня моих друзей дёргают. Тут ко мне тут из центрального аппарата КГБ двоих оперативников присылали. Второго я просто отпугнул, потому что он не успел никакого вреда нанести, а первого я отправил на необитаемый остров в одних трусах.
— Кстати, — я шлёпнул себя ладошкой по лбу, — совсем про него забыл!… Надо бы его вернуть. Он же там уже два с половиной месяца прохлаждается. Сегодня же займусь! Хватит ему отдыхать!
— КГБ? — прокурор нахмурился, — Что этим-то от тебя нужно?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А вы не догадываетесь, дядя Виталя?
Он помотал головой, не сводя с меня угрюмого взгляда.
— Я точно не знаю, но мне кажется они кое-что о моих способностях узнали. Меня же никакой сейф не удержит. И расстояния для меня нипочём. Понимаете, какие возможности для той же разведки?
— Понимаю… Ну и как ты выкрутился? Может тебе помощь какая нужна?
Я помотал головой:
— Не, дядя Виталя, спасибо! Чем вы мне против КГБ помочь сможете? Они сильнее вас… Нет, я сам. Я там двух генералов так придавил, что они теперь до самого выхода в отставку обо мне и думать забудут.
— А чем же первый провинился, что ты его на необитаемый остров отправил? И как это, отправил?
— В прямом смысле отправил. Там он сейчас. Бегает в юбочке из пальмовых листьев с самодельным копьём и ломает голову над тем, как каменный топор смастерить. А провинился он тем, что хотел в меня дротиком метнуть, в который вмонтирован миниатюрный шприц с какой-то дрянью. Он от своего начальника задание получил — доставить меня хитростью или силой. Хитрость у него в дефиците оказалась, вот он и попытался силой меня одолеть… — я вздохнул, — Думал, они отстанут, когда узнают, что посланный оперативник внезапно исчез, но ошибся. Они вскоре другого подослали. Но, видимо, почувствовали, что с первым дело нечисто было. На этот раз издалека заехали. Начали к моим друзьям с расспросами приставать: что я люблю, и что не люблю, какие фильмы смотрю, и какие книжки читаю… Я потом оперативное дело на себя посмотрел. Они даже в детской поликлинике побывали, к которой я прикреплён. Выписали все болезни, которыми я когда-либо болел…
Прокурор бросил взгляд на свои наручные часы и нахмурился. Он поднялся с дивана и протянул мне руку:
— Мне пора, Саша. Совещание запланировано. Надеюсь, мы будем видеться?
Я встрепенулся:
— Подождите, дядя Виталя! Вы же обещали в школу позвонить и отпросить меня. На целый день! — я тоже бросил взгляд на будильник. Идти в школу на последние два урока не хотелось.
Он хлопнул себя по лбу:
— Точно! Хорошо, что вспомнил! Где у тебя телефон?
Возвращение Коломийцева
Его возвращение я приурочил к тому моменту, когда Марина вернётся домой, поужинает и немного отдохнёт. Специально для неё и для Надюшки я открыл огромное окно в кабинет генерала, который послал своего незадачливого сотрудника к нам с мамой. Сам же я быстро разыскал Робинзона, который отдыхал от дневной жары на пляже, прихлёбывая из здоровенного ореха кокосовое молочко.
Я возник в трёх метрах от него. Пётр ловко, одним движением вскочил на ноги и насторожился. Его копьё осталось лежать на песке. Я усмехнулся:
— Привет! А ты в отличной физической форме! Похоже, трёхмесячный отпуск пошёл тебе на пользу…
Дядька тоже усмехнулся:
— Привет, привет… Издеваться пришёл или нож, как обещал, принёс?
Я помотал головой:
— Ни то, ни другое. Я подумал, что ты уже достаточно наказан. Хочешь вернуться домой?
Рожа старшего лейтенанта Коломийцева расплылась в улыбке:
— Спрашиваешь! Конечно, хочу!
— Я твоего начальника уже предупредил, где ты, так что, может быть, они тебя ещё к себе назад возьмут. У меня только одно условие будет…
Он насторожился:
— Какое?
— Я отправлю тебя прямо в кабинет начальника управления, и ты при этом должен держать в руках своё копьё.
Видя недоумение, написанное на его загорелой до черноты роже, я пояснил:
— Я рассказал ему, что ты сумел самостоятельно соорудить копьё, но он мне почему-то не поверил. Говорил, что это невозможно, потому что у тебя, мол, руки из жопы растут. Это его слова! Я хочу доказать ему, что он в отношении тебя сильно ошибается.
Дядька пожал своими широкими плечами:
— С копьём, так с копьём… Давай, возвращай, если уж обещал!
Он поднял с песка своё копьё и выжидательно уставился на меня. Я открыл под его ногами проход в кабинет его шефа на высоте метра от пола и резко поднял проход вверх, прежде чем закрыть, чтобы не отрезать ему что-нибудь нужное вроде головы. Тут же я вернулся домой и встал рядом с диваном, на котором расположились Марина с Надюшкой, с интересом наблюдающими за развитием событий в кабинете у генерала.