Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты неисправима, – Яна клонит голову набок. – Ну какие вирусы! Мальчик как мальчик… Проблемы пубертатного возраста. Разборки с мамашей… Мой Витька тоже устраивал… Ты-то здесь при чем?
– Витька? Что устраивал?
– Да, было дело… – она признается неохотно. – Короче, хотела его послать…
– Витьку?!
– Господи… Да этого… мужа, мужа! Сказала Витьке, а он – раз – и на дыбы! Засранец! Привык к красивой жизни… Короче, полгода не разговаривал. А потом…
Это – их жизнь. Я не обязана выслушивать. Мое дело – просто сообщить.
– Твой сын в беде.
– Ну уж? – Яна подымает бровь.
– Его могут убить. Или он – их, – мне больно говорить ей об этом. Но я должна. Потому что она – женщина. У нее нет моего опыта.
Яна улыбается отрешенной улыбкой:
– В смысле, убьет или убьют ?
Основной вопрос нашей про́клятой эпохи, отнесенный к будущему времени.
– Тоже мне, вопрос! – ее губы складываются в презрительной усмешке. – Скажи еще: убили или убил ? Можно подумать, есть разница… – Ребус, над которым я ломаю голову, хрустит на ее зубах, как гнилой орех.
– Ты… правда думаешь, что нет никакой разницы?
– Разницы? – ее голос откликается эхом. – НИ-КА-КОЙ.
Никакой девочки, похожей на беженку. Длинная юбка, доходящая до щиколоток. На талии она стянута широким поясом. Темный кардиган, блузка с глухой застежкой. Через руку брошена куртка, отороченная пушистым мехом. Элегантная женщина без возраста. Женщина, раскусившая свое время.
В комнате верещит мой мобильный телефон. Все выше и выше, набирая обороты. Это – другая мелодия. Не та, что принадлежит моей дочери…
– Ответишь? – бывшая подруга настораживается. Прислушивается к затухающим звонкам.
Я делаю вид, что ничего не слышу.
– Хочешь сказать, это – рудимент: задавать подобные вопросы?
– Скорее, атавизм, – на этот раз она отвечает совершенно серьезно. Биология – ее бывшая специальность. Бывший хлеб.
– По мне, так одно и то же.
– Ни хрена себе – одно, – она всплескивает руками. Теперь ее черед объяснять. – Рудименты есть у всех : аппендикс, копчик. Органы, утратившие значение в процессе эволюции. Атавизмы образуются у отдельных людей: хвост, мигательная перепонка, заячья губа, двухкамерное сердце. В память о том, что мы произошли от разных животных.
– Вот-вот, – я киваю, – от разных. Кстати, зачем им хвост?
– Животным? – она переспрашивает строгим голосом. – А ты как думаешь?
– Ну, не знаю…Чтобы вилять или поджимать. В зависимости от ситуации.
– Это – у людей. У животных – чтобы сохранять равновесие. Еще вопросы? А то – давай. Как говорится, пользуйся случаем… – она перебрасывает куртку с руки на руку.Мой мобильный больше не звонит. Кто бы ни был, не хочу ни с кем разговаривать.
Все-таки зачем он меня пригласил? Народный правнук. Отпрыск очень богатых родителей. Пубертатный возраст… Отказался заниматься с мамашей… Решил ей досадить?…
– Да какой она филолог! Сто лет не работала. А тут – раз – и ЕГЭ! Это тебе не фунт изюму… Думаешь, так просто? Думаешь, взяла и подготовила?
– У тебя другая версия? – бывшая подруга смотрит с подозрением. – Мать моя, да ты часом – не того? Совсем с катушек съехала. Скажи еще: филология – его призвание! – она фыркает. Я опускаю голову.
– А хоть бы и так, – в ее голосе звенят учительские нотки. – Ты-то здесь при чем?! Ты – просто репетитор. Морфология, орфография. Эти, как их там… эссе. Короче, тупые советские сочинения. Ничего такого, чтобы платить большие деньги… – Я морщусь, как музыкант, уловивший фальшивую ноту. Яна усмехается: – Ничего, за что стоило бы платить. И вообще… Эти дети не выберут филологию. Даже те, кто демонстрирует абсолютную грамотность.
– А если все-таки?..
Мне есть на что положиться. В нашей истории уже был прецедент. Дети богатых – купцов, помещиков, промышленников – выбирали литературную стезю. Отгораживались от родительского прошлого. Своим отпрыскам родители обеспечили безбедную жизнь.
– Ну, не зна-аю… – она выражает сомнение. – И когда это было?
– Давно, – я признаю́. – В Серебряном веке.
– Вот именно, – моя бывшая подруга кивает. – В Серебряном. А теперь, слава богу, Золотой…– Это у вас, – в моем голосе вскипает раздражение. – У меня он Медный.
– Вот пусть и идет в университет. – Я понимаю: ей не хочется о деньгах. Для таких, как она, деньги – низкая материя. – Там высококвалифицированные педагоги.
– А если он… не верит…
– Кому? Родителям или школьным учителям? – она берет на полтона выше, как будто ей надо обмануть детектор – сбить с толку черные датчики, свисающие с пальцев.
– Потому что они все приспособились . А ему… Этому мальчику нужен кто-то…
– Интересно, и как же он это узнал: что ты у нас типа бывшая ? – Яна ухмыляется.
Мне нет дела до ее ухмылок:
– Понял. Когда встретил на лестнице.
– Ага, – она оглаживает элегантную юбку. – Надо полагать, прочел по глазам.
– Прочел. По одежде. Куртка, вязаная шапка… и еще… сапоги. Старые.
Одежда – зеркало моей души.
Я смотрю на тетрадный лист, покрытый моими вечными лилиями. На нем не осталось живого места. Не заметила, как изрисовала. Этот мальчик – тоже. Рисует, не отдавая себе отчета. Не то что моя дочь.
– Совсем сдурела? – Яна режет голую правду, не подбирая слов. – А ну, покажи руки. – Я протягиваю ладонями вверх. – Что? Все еще надеешься?
Рано или поздно, но он должен выбиться. Из сосудов. Из крови, которая не спекается сгустками. Не густеет, не предает, не лжет, не жаждет утоления…
– Ой, не могу! Паломничество в страну Востока. Или Запада. А может, Юга. Или все-таки Севера? – она играет в стороны света, как в детстве, когда мы играли в города. – Как же там… Смеешь надеяться, что убедишь слепую чернь?
Я узнаю́ цитату, которую она переврала безбожно.
– Там – по-другому:Кто речь ведет об отдаленных странах,
Ему являвших чудеса без меры,
Во многих будет обвинен обманах
И не найдет себе у ближних веры…
В моем голосе дрожит расплавленный металл. Металл, из которого его отец сделал большие деньги, чтобы вырваться из своего проклятого прошлого. Что бы он сказал, если бы ему доложили: этими деньгами ваш сын готов расплатиться за возможность проникнуть обратно? Проникнуть, чтобы понять…
«Иван, – я придаю своему тону вескости: я не мать – мне нельзя решать за него. Он сам должен сделать выбор. – Вы все себе придумали. Поверьте, это – вымысел. Во всяком случае, я – не Лео. Кто угодно, только не проводник. Если бы вы узнали мою жизнь… Иван, вы обратились не по адресу. – Я знаю: это – плохое выражение, глупое и неуклюжее, как любое клише. Но лучше – сразу. Сбить романтический пафос. Расставить все по местам. – Я – лузер. Иван, вам уготована другая судьба: рано или поздно вы станете виннером».
«Lusor, – он смягчает звонкую согласную, делая ее глуховатой. – По-латыни это значит – игрок».
«Латынь – мертвый язык. – Я теряю терпение. – Если угодно, язык мертвых. Иван, послушайте, уже поздно. Мы опоздали. Надо было раньше».
Еще немного, и он меня поймет. Смирится, признает наше общее поражение.
«Вы… Татьяна Андреевна, конечно, вы имеете право. Кто я вам? Никто».
Никто. Аноним. Anonymous call. В моей голове нанизываются бусины: он – НИКТО. А я? Полифем? Одноглазый циклоп, раздраженный зажигательными речами. Если так, это значит, я должна швырнуть в него камень. Проблема в том, что в нашей литературной традиции их не швыряют, а кладут. В протянутую руку…– Да погляди на себя! – Яна кричит, перебивая наши воображаемые голоса. – Это не он, а ты: старуха, которая простит милостыни. Тупая терракотовая старуха. Да к тому же двинутая на своей литературе, – она ходит перед моими глазами, взад-вперед, из угла в угол. – И вообще… Раньше ты была не в пример изобретательнее. Когда лепила образ своего Фридриха. Фу-ты ну-ты! – вертит изящными пальцами. – Эдакий благородный разбойник…
– Оставь его в покое! – в споре, который она затеяла, я всегда буду на его стороне. – Да если бы не он… не они… Это они рванули вперед и выволокли нас всех, и, между прочим, тебя тоже…
– Интересно, откуда?
– Из жопы. Из о-очень глубокой жопы.
Она морщится. Ее коробит это слово.
Впрочем, я тоже сникаю. Мой запал погас:
– И ничего я не лепила. Это не я, это ты врешь. Просто, – я делаю попытку защититься, – не обо всем рассказывала.
– Понятно, не обо всем, – она соглашается на удивление легко. – Но мне хватило и этого, чтобы понять: на тебя нельзя положиться. Поэтому и ушла. Выбрала другого мужа. И нечего тут выдумывать – муравьиных цариц и прочие благоглупости. Ты – одна из многих, кого твой Фридрих использовал. А потом выбросил из головы. Потому что ты – ледыха . Обломок ледяной статуи. Твое счастье, что он никого не убил. Во всяком случае, при тебе. А иначе…
- «Магазин снов» мистера Анимуса - Елена Протас - Русская современная проза
- Синяя рыба. Добрая сказка для всех, кто любит волшебные приключения - Евгения Духовникова - Русская современная проза
- УГОЛовник, или Собака в грустном углу - Александр Кириллов - Русская современная проза
- Укол повелителю галактики, или Психиатрический анамнез - Максим Малявин - Русская современная проза
- Черта ответственного возраста - Сергей Усков - Русская современная проза