– Причем для этого требуется до смешного мало, – Виталий подхватывает. – Сыграть на их стремлении к сытой жизни, тем более что сытость, как наш народ ее себе представляет, обеспечивается простейшим набором продуктов. За это они готовы чувствовать себя благодарными: Господу Богу или лидеру. И тот и другой это понимают и, главное, эффективно используют. Разве можно их за это осуждать? Пора отдать себе отчет: и боги, и лидеры – из народа и для народа. Короче, – он обводит стол сытыми глазами, – из этого надо вынырнуть… Любой ценой.
– Вы имеете в виду уехать на Запад?
– Ну… – Родион тянет, – как частный случай. Но вообще… Перейти на следующий уровень. Как в компьютерной игре: другие возможности, другие скорости. Не каждый выдержит, но кто-то же должен: почему не мы?..
Его глаза затягиваются поволокой, как будто он чувствует смертельную усталость. Я думаю: этим детям не хватает выносливости. Никто из них не жил в условиях нашей вечности , когда спор ведется десятилетиями.
– Нас-то вы в чем обвиняете? – представитель отцов складывает руки.
– Как в чем? В том, что вы упустили время. Ваша перестройка давала возможность сделать решающий рывок. Если бы родители обеспечили мне приличный стартовый капитал…
– Родик хочет сказать, что печься надо было не о народе, а о собственных отпрысках. Но сначала – о себе, – на этот раз даже Марго выступает на их стороне.
– Народ – это те, кого используют. Вот и вся несказанная тайна. Кстати, по нынешним временам, интеллигенция и есть – народ. Жалкий и обездоленный. И нет никого вроде вас, бывшей советской интеллигенции, чтобы встать на вашу же защиту: пожертвовать собой, превратиться в потерянное поколение, не ожидающее воздаяния при жизни.
– Я не понимаю… – бывший интеллигент смотрит на свои руки, как будто его плоть тает на глазах. – Что? Что именно вы собираетесь сделать?
– Лично я собираюсь вписаться в мировую цивилизацию, потому что эта – гибнущий корабль. Большая, но маргинальная система. Возрождение великой державы – смехотворный миф. Паши не паши, никакой европеизации не будет. Если такая возможность и была, она безнадежно упущена. И знаете когда? Когда ваш Петр Первый поставил на личное дворянство, а не на родовое дворянство. Парвеню помнит, чего он может лишиться. Вывод: новая элита всегда будет выслуживаться.
– Вы… все так полагаете?
– Ну что вы… – Родион отвечает подчеркнуто вежливо. – Такие, как мы, слава богу, в меньшинстве. Большинство наших сверстников как раз таки предпочтут выслуживаться. Так что не беспокойтесь. Великого переселения не будет.
Я знаю, о чем он думает: в свое время он тоже был в меньшинстве. Среди тех, кто любил отчизну странною любовью, замешанной на чувстве стыда: за марксизм-ленинизм. За танки, ползущие по чужим улицам. За мокрые губы целующихся старцев. За джинсы, сшитые из отечественной холстины. За вечное верещание соек… В каком-то смысле этих детей можно назвать его наследниками.
Бывший интеллигент смотрит беззащитно. Нет. Эти дети , так похожие на сирот, другие. И говорят о другом.
– Вы хотите… стать капиталом, которому все равно, где работать? Лишь бы получать прибыль…
Родион пожимает плечами:
– Можно сказать и так. Пока все не рухнуло, есть уникальная возможность: не жертвовать собой, как ваши эмигранты, а стартовать в привычных условиях. Чтобы потом, когда жареный петух клюнет, вписаться в западные реалии – перетечь… – он ищет правильное слово, – как деньги. Со счета на счет.
– А вы, – представитель отцов медлит, собираясь с мыслями, – не боитесь, что вас тоже разворуют?.. Как когда-то – нас…
Я смотрю выразительно: родителям пора знать меру – оставить детей одних. Пусть поговорят о своем, обсудят насущные проблемы. Тем более отец именинницы изрядно выпил.
Он выбирается из-за стола.
Гости тоже встают, прощаются вежливо:
– Спасибо.
– Всего вам доброго.
– Приятно было познакомиться.
Он идет к двери, машинально ощупывая карманы. В одном из них лежит его верная книжица. Сегодня так и не сумел воспользоваться.
– Руккола… При чем здесь руккола? – его язык заплетается. – Ты тоже… думаешь, что я… проиграл?
Я молчу. Дожидаюсь, пока он наденет ботинки.
– А где… табуретка? Завязать шнурки… – Он садится на корточки. – Заморочили голову. Интеллигенция… Декабристы.
– Ну, взял бы и сам заморочил. В конце концов, декабристы – твоя специальность. Или, как ты выражаешься, поприще.
Он выпрямляется. Стоит, держась за косяк.
– Разговаривать с дилетантами?
– С дилетантами. Которые тебя сделали , – последнюю фразу я произношу с удовольствием.
На это ему нечего возразить.
Хозяйка имеет право заняться кухонными делами. Я счищаю кости, сбрасываю в помойное ведро. Раковина завалена грязной посудой.
– Проветрилось. Закрой.
Из окна несет холодом.
Моя подруга опять за спиной. Берет из моих рук, вытирает чистые тарелки:
– В сущности, эти дети правы. Если у нас с тобой будут общие внуки… Пусть знают с младых ногтей, готовятся заранее.
– К чему? – мне неприятно это слышать.
– К тому. Большинство населения составляют рабочие особи: строят, доставляют пищу, кормят молодь. Вот, – она стоит на сквозняке, – как я.
– Ты?!
– Не сейчас, раньше, когда мы с тобой были вместе…
– А я? Я – что? Не доставляла? Сидела сложа руки?
– Ты, – Яна тянется к рюмке, – доставляла, но считала себя муравьиной царицей. А меня – рабочей самкой. Так, подай-принеси…
– Закрой! Холодно!
– Бывают случаи, – она не слушает, – когда несколько самок основывают новый муравейник. Сообща ухаживают за личинками, но потом между ними начинается ожесточенная борьба. В результате в живых остается одна… Угадай, – она грозит пьяным пальцем, – которая из нас осталась в живых?..
Раньше она так не пьянела. Во всяком случае, не так быстро.
– Хватит, – я прошу, – убирай бутылку.
– Да осталось-то… – Яна разжимает пальцы. Рюмка катится по полу. – Ой, – она смотрит внимательно, – чуть не упала! Ничего… А мы возьмем и подбере-ем… Уже-е подобрали… Что плохо лежало… Один муравей – находчив, – она лезет под стол, шарит неловкими пальцами, – но нетерпелив. Другой может повторять однообразные действия… Надо же, – вылезает с рюмкой, – не разбилась… Одни становятся разведчиками. Или охотниками. Другие, муравьиные колхозники, разводят тлей…
Миллион, миллион, миллион алых ро-оз…
Из окна, из окна, из окна видишь ты-ы…
Кто влюблен, кто влюблен и всерье-ез…
Свою жизнь для тебя преврати-ит в цветы-ы…
Из комнаты доносится советская песня. К своему хеппенингу Александра подготовилась серьезно. Подобрала достойный репертуар. Я поправляю тяжелые розы. Когда гости уйдут, их надо положить в ванну…
Я помню тот разговор. Как будто его сняли скрытой камерой, чтобы потом меня шантажировать.
«Ну при чем здесь это: царицы, разведчики, колхозники… Все изменится. Надо немного подождать». – «Старости? – В Янином голосе проступила пьяная серьезность. – Ну, дождемся, и что?.. Кстати, занятия муравья не связаны с возрастом. Значительная часть особей может исполнять одни и те же обязанности. Всю жизнь. Например, няньки или училки. Кастовый принцип. Как у индусов… Вот, например, взять меня. Работаю в школе. Зарплата – одна тысяча. Рублей. И ни в чем себе не отказывай. Причем, заметь, это – полторы ставки. У тебя – сто. Тысяч рублей. Ровно в сто раз, – она упирается локтями. – Вот я и думаю: а может, все послать ?» – «Если хочешь…» – я боялась ее обидеть.
«Нет, – она сказала, – нельзя. Одичаю и взвою. И так-то… – Ее локти соскользнули с клеенки. – Все, сеанс окончен. Надо пожрать, а то совсем расклеюсь… И тебе будет меня… не хватать», – ее глаза тлеют.
В свое время от этого глагола образовалось существительное тлен . В федеральных вариантах ЕГЭ такой вариант предусмотрен. Из предложений 1–6 выпишите слово, образованное суффиксальным способом. Часть 2; вопрос В1.
– Уже не хватает. – Один из двоих должен быть умнее. На этот раз пусть это буду я.
– И мне, – Яна отвечает трезвым голосом. – Знаешь, иногда мне кажется… Ты – единственное, чего мне не хватает.
– Не чего , а кого . Ты путаешь. Одушевленные с неодушевленными.
– Да какая разница! – Она машет воображаемой рукой.
– Одушевленные существительные обозначают лиц и животных, неодушевленные – предметы, растения и явления неживой природы.
– Ты в этом уверена? – она роется в сумочке, выкладывает на стол.
– Это моя профессия. Кусок хлеба.
Пудра, помада, блеск для губ.
– Неживой? А… например… литературные персонажи?
Я усмехаюсь:
– В наших краях уж точно одушевленные. Живее всех живых.