Идём вверх по Удюму. Хакте только по рассказам знает, как попасть с нагорья на реку Маю. Однако это его не беспокоит. Он ни разу не сбился с пути, привёл нас, как намечали, к стыку Станового с Джугджуром. В его способностях хорошо ориентироваться в тайге он убедил нас с первого дня путешествия.
Истоки Удюма глубокими шрамами врезаются в северные склоны гор, расчленяя их на многочисленные отроги. С нами вместе поднимается к перевалу лес. Тут он на береговой наносной почве стройнее и гуще, нежели на холмах, и когда погружаешься в этот зелёный мрак, невольно теряешь представление о времени и месте.
Караван пробирается сквозь заросли, уводит нас в глубь гор. Мы давно уже устали. Где-то впереди бежит Кучум. В ущелье меркнет летний день. Пора бы остановиться на ночёвку. Но за лесом неожиданно обнаруживается ерниковая степушка. Что-то знакомое в контуре отрога, нависающего над ущельем с запада. Я внимательно осматриваю место.
Узнаю: тут мы были в прошлом году в середине апреля. Степушку тогда покрывала наледь и кругом лежал снег. А вот на том, чуть заметном гребне, справа, мы с Василием Николаевичем добыли круторога. Узнаю и ельник слева — под ним прячется звериная тропа, по которой можно подняться на перевал.
Пересекаем степушку. Сворачиваем влево к ельнику и тут решаемся заночевать.
Над горами густой вечерний сумрак. В тишине сбивчиво поют колокольчики да звенит холодный ручей. Дым костра поднимается над лесом, прячет ельник от загорающихся звёзд. Мы долго пьём чай. У каждого свои думы. Трофим грустными глазами смотрит, как плавятся угли, как беспомощно вспыхивает и гаснет пламя.
— Устал, Трофим? — спрашиваю я, смотря в его простодушное, доброе лицо.
Он зябко вздрогнул и потянулся руками к огню.
— Нет, не устал. Нину вспомнил, вот и грустно стало: как она там одна с Трошкой?
— Надо было ехать к ней сразу после больницы — и не было бы грустно.
— Может, и надо было… — ответил Трофим не без сожаления.
Он поправил костёр, подсел поближе к теплу.
— У меня предложение есть, — обрадованно говорю я, — послать кого-нибудь за Ниной и Трошкой. Пусть переезжают в Зею. В октябре и мы заявимся туда, вот и праздник будет.
—Подождём, разве вот после Маи?
— Опять — после! Ты слишком долго ждал, чтобы ещё откладывать.
— Подуправимся, работу закончим, сам съезжу, — упорствовал Трофим.
— С тобою, кажется, не договоришься. Утром дам команду Плоткину, пусть организует её переезд, — и я пожалел, что раньше не подумал об этом.
На второй день мы поднялись на перевал. Тут геофизическая граница: справа к седловине падают тесные отроги Станового, а слева поднимается Джугджур. Седловина длинная, она делит узкой щелью большие горы на два хребта, отличающиеся друг от друга только названием. Горы лежат и впереди нас, к югу. Но там мы видим не линии хребтов, а хаос вершин, разбросанных по огромному пространству. Зарождающаяся над перевалом Мая пронизывает их узкой щелью и по ней уползает к далёкой Удской равнине, чтобы сбросить свои воды в Охотское море.
Я решаюсь подняться на верх отрога и осмотреться. Мне надо увидеть, хотя бы издали, уже отстроенные на вершинах гор геодезические знаки и их расположение.
Полдень. Со мною Кучум. Хактэ с Трофимом и оленями спускаются вниз. Всё, что видит глаз, я осматривал зимою, тогда горы утопали в снегу. Теперь другое: нет бесформенной белизны, гладких откосов, ледопадов. Хребты возвышаются предо мною в нищенском одеянии, прикрытые ржавыми лишайниками, обломками гранита да полосками зелени, просачивающейся сюда со дна провалов.
Горизонт затянут лёгкой дымкой — где-то далеко горит тайга. Но мне удаётся увидеть на господствующих вершинах конусы пирамид. Как приятно сознавать, что люди недаром топтали ногами эту скудную землю. След их труда уйдёт в века.
Мы уже собрались покинуть вершину, как на нашем следу послышался стук камней. Не медведь ли? Я сбросил с плеч карабин. Вижу, на верх гребня, словно ветром, выносит чёрный комочек. Узнаю Бойку. Она мчится по нашему следу. Где-то близко наши.
Обрадованный, спешу на перевал.
На седловине у маленького дымокура сидит Василий Николаевич. Машу ему шляпой. Он идёт навстречу.
— Наконец-то! Чего это вы так задержались? — говорит он, переводя дыхание.
— Торопились, а время обогнало нас. Надо было попасть к Сипотенко, но разыскать его оказалось не так просто в этих пустырях. Что у вас тут нового?
— Скажу прямо — дела неважные. Ходил от Кунь-Маньё вниз по Мае, насмотрелся на неё, не река, а чёрт бешеный.
— Видно, напугала она тебя, Василий, А идти придётся.
— Только не на оленях. Щель узкая, скалы стоят над рекою тесно с двух сторон, не пропустят и не обойти их, горы страшенные. Вот разве на лодке рискнуть!
— Ты думаешь, проплывём?
— Кто его знает! Лодку сделал большую, добротную, попробуем.
— Табор ваш где?
— Под перевалом, пришли недавно с Кунь-Маньё. Там олени корм выбили, стали далеко уходить, вот мы и решили передвинуться сюда, навстречу вам. С оленями беда: в тайге появились грибы, как отпустишь их — ну и прощай, бегут, как очумелые, один перед другим, ищут грибы… Да что же это мы места другого не найдём для разговора?! — спохватился он. — Пошли. На таборе ждут нас.
Мы спускаемся на дно долины. Чувствую, ноги уносят меня навсегда от этих хребтов, от этих мрачных расщелин, от их немого покоя. Что ж, мы расстаёмся друзьями….
По высоким гребням уже золотится мелкий ёрник, прихваченный первыми осенними заморозками. В ветерке, случайно набегающем на нас, уже нет прежней ласковости, и небо кажется выцветшим, полинялым.
Вижу палатки у слияния двух ключей — истоков Маи. Улукиткан идёт навстречу с протянутыми руками. Он хлопает загрубевшей ладонью по моей спине, смотрит ласково в глаза и что-то шепчет на родном языке. Затем я здороваюсь с Лихановым.
Сегодня мы — гости. За нами ухаживают, нам подкладывают лучшие куски баранины. Последнее время мы питаемся только консервами. Ну и вкусным же показалось нам свежее мясо!
После обеда прощаемся с Хакте. Он возвращается на Алданское нагорье, а мы вьючим оленей, спускаемся вниз по Мае к устью Кунь-Манье, к исходной точке нашего предстоящего путешествия.
Путь проходит по знакомой долине. Тут мы тащили прошлую зиму нарты. И хотя сейчас нас окружает летний пейзаж, привычный глаз находит знакомые контуры гребней, утёсов, памятные излучины реки. Становой уплывает в голубеющую даль и постепенно скрывается за ближними отрогами Джугджура. Только отдельные вершины как будто тайком следят за нами с высоты.
Вот и Кунь-Маньё. У края наносника стоит большой лабаз с продовольствием и запасным снаряжением для полевых подразделений экспедиции, которым предстоит работать в верховье Маи. На дверках ещё висит пломба. Но за продуктами уже приходили непрошеные гости. Они оставили на столбах следы когтей и острых клыков. Узнаю медведей. Хорошо, что строители предусмотрительно ошкурили столбы, на которых стоит лабаз, по ним даже самому ловкому молодому медведю не взобраться.
Дня ещё много. Трофим и Василий Николаевич устраивают баню. Меня мучает нетерпение. Беру карабин и отправляюсь вниз по Мае: надо ж взглянуть на реку, прежде чем окончательно определить маршрут.
От устья Кунь-Маньё Мая срезает левобережный отрог, и у переката впервые зарождается её непримиримый рокот. Я поднимаюсь на утёс. Впереди, куда стремительно несётся река, сомкнулись береговые отроги. Долина выклинилась, и Мая, с гулом врываясь в скальные ворота, прикрытые сторожевым туманом, как будто уходит в глубину земли.
Я долго прислушиваюсь к этому предупреждающему гулу. Василий прав, с оленями по ущелью не пройти. На лодке — так на лодке!
Чувствую, всего меня захватывает профессиональное любопытство. Знаю, путь будет трудным испытанием и в то же время будет полон заманчивой неизвестности, необыкновенных приключений, представить которые реально невозможно, но можно предвидеть.
В лагере уже готова баня, Василий Николаевич льёт на раскалённые камни воду, палатка от пара раздувается, как жаба. Я забираюсь внутрь, нещадно хлещу себя горячим стланиковым веником. После длительного пути, утомительных переходов баня — большое удовольствие.
Все собрались у костра. Наступила ночь окончательных решений. Улукиткан мрачен. Он не согласен, он молчит, посматривая на нас не то с упрёком, не то с сожалением.
— Послушай, Улукиткан, мы должны непременно обследовать реку, иначе нельзя начинать здесь работы. Вы пойдёте кружным путём на оленях, а мы на лодке. Ты лучше подумай, где нам встретиться, чтобы можно было выбраться к населённым пунктам на оленях, в случае, если по Мае не пройдём до устья.
Старик долго думает, о чём-то советуется с Лихановым и опять молчит.