— А насчет «Порше»…
— Да?
Нолан хитро подмигнул.
— Не болтай никому. Просто я защищаю честь дамы. Она работает на Капитолийском холме и помогает мне в улаживании кое-каких разногласий с конгрессменами. Видишь, на что приходится идти, чтобы защитить свое министерство?
08 июня 2002 года.
Виленский военный округ, сектор «Ченстохов». ПВД
Хлесткий удар разорвал мутную пелену сна — и сотник, не открывая глаз, повалился с походной кровати на пол, как его учила армия и те шесть командировок, которые он отпахал до этого — честно отпахал! Изнасилованное усталостью и тридцатью часами без сна тело властно требовало своего — но новый удар окончательно выбил из Велехова блаженную истому — и он открыл глаза, по памяти протягивая руку к висящему на тумбочке автомату…
Твою мать, что происходит?!
Новый удар — уже чуть дальше — и почти сразу же глухой хлопок взрыва. Минометный обстрел!
Послышались крики…
Проклиная про себя все на свете, проклиная себя за то что позволил себе расслабиться, сотник напялил шаровары, сапоги, прямо на исподнее накинул лежащую рядом с автоматом разгрузку — и выскочил на улицу…
Горело…
Один из модулей был разрушен прямым попаданием минометной мины в хлам, еще два — повреждены. Горела штабная палатка — кто-то дьявольски точно положил мину по ее разлапистому серому, едва видному в ночи силуэту. Сейчас обстреливали мехпарк — и зловещее зарево на том месте где стояла техника показывало, что обстрел уже дал результаты…
— Всем залечь! Залечь!
— Дым давайте! Хорунжий, давайте дым!
Вдруг прямо на глазах у сотника один из казаков, выскочивший из своего модуля прямо в исподнем и без сапог — но тоже с автоматом, переломился, харкая кровью, и повалился там, где стоял, в разбаламученную казацкими сапогами после вчерашнего дождя грязь. Еще через секунду до Велехова донесся звук, которого он больше всего опасался услышать — звук выстрела из крупнокалиберного — не меньше пяти линий[157]! — ружья.
— Ложись! Всем залечь, так вашу мать! — истошно заорал сотник, богатырским голосом перекрывая шум обстрела, и сам повалился в жирную грязь — всем залечь за укрытия!
Как ни странно — помогло, многие, привыкшие с армейских времен подчиняться командами беспрекословно, повалились на землю.
— К мехпарку! За мной! Певец, Соболь, Чебак! Ко мне! К мехпарку!
Очередная мина вздыбила султаном грязь, визгнули осколки — и снова точно, поразительно точно бьют. А у них нет вообще никакой артиллерии, только броневики, пулеметы да РПГ — все их тяжелое вооружение.
Но и этого немало. Если завести пару броневиков, выехать с расположения, засечь огневые точки да, маневрируя, врезать по ним из пулеметов — тут-то запал у этих гавриков, что их сейчас обстреливают, пропадет окончательно.
Фонтан земли вздыбился прямо у руки сотника, земля плюнула ему в лицо — и только через несколько минут до него дошло, что бьют по нему, бьют прицельно, из тяжелой снайперской винтовки. Но откуда?! До ближайшей горы, с которой можно сюда стрелять — два с лишним километра. Неужели оттуда?!
Невозможно!
Перекатился — наткнулся на кого-то, навалился спиной…
— Атаман, не задави…
Соболь. Голос спокойный — как чай пьет.
— Ты цел?
— Цел. Снайпер бьет, с горы Я примерно засек — но не дотянусь.
— Давай за мной. Где Певец?
— К мехпарку рванул.
— Чебак?!
— Бес его знает…
— Перепорю! Давай за мной!
Выругавшись, сотник поднялся с земли и пригибаясь, петляя как заяц побежал вперед, отчетливо понимая, что как цель он стал на порядок уязвимее. Но если не загасить этих — тогда они будут как в тире лупить пока мины есть. И один Господь знает — сколько так казаков ляжет.
Выскочили к дороге, ведущей из мехпарка к выезду из ПВД, сзади громыхнуло — и тут вспыхнули фары, совсем близко и ослепительно ярко, глухо взревел двигатель…
— В машину!
Певец…
— Соболь! За пулемет!
— Есть!
— Давай к КП и налево сразу выворачивай!
— Есть!
— Чебак где?!
Сидевший за баранкой броневика Певец обернулся, белозубо улыбнулся.
— Дело молодое, атаман…
— Перепорю сучье племя! Гони!
По броне что-то щелкнуло — но видимо уже все, слишком велика дальность, пуля была на излете и пробить выдерживающую пулеметный огонь броню не смогла. Броневик прыгал на ухабах дороги подобно взбесившемуся жеребцу, откинув люк и пытаясь установить в турель ПКМС, Велехов на одном из ухабов приложился так, что в голове ослепительной вспышкой полыхнула боль, а с носа и разбитых губ на подбородок засочилась кровь…
— В креста твою мать!!!
Страшное, богохульное ругательство помогло — тяжелый пулемет встал-таки на свое место в турели, пальцы привычно откинули крышку, нащупали хвост ленты на двести пятьдесят — из коробки…
— Шлагбаум!
— Гони!
С треском — шлагбаум мог выдержать таран грузовика, но не разогнавшегося под горку шестнадцатитонного броневика — их АМО проломился через КПП, стрелять в них не стали — свои все же. В лихом заносе Певец развернул броневик, колеса провернулись в грязи — но в канаву таки не слетел, выправился.
— Гони! Фары выключи, не видно ни хрена!
Фары — коварная штука. Если их включить ночью — то что они освещают видно, зато все остальное, что выходит за грань узких световых конусов, пронзающих ночь, не видно ни хрена. Лучше уж по вспышкам садить, в полной темноте — да и их не так видно.
Оглушительно стукнул — словно кувалдой — короткими ДШК — раз, другой третий. Стоявший за крупнокалиберным пулеметом Соболь — снайпер, в одночасье вынужденный переквалифицироваться в пулеметчика — короткими злыми очередями прочесывал гору, возвышающуюся левее от их пункта временной дислокации. Расслабились — не заминировали, не выставили там заставу, не поставили никакие датчики — вот теперь и огребаем…
— Командир, свои!
Велехов, уже заправивший ленту в пулемет повернул турель до предела вправо — над горой медленно опускались, покачиваясь пьяными звездами, две ракеты — зеленая и красная. Старый армейский способ опознания — свои. Или наоборот — отвлекают внимание, готовятся к отходу? А если и в самом деле свои?! Если по казакам вдарим — сами же себе потом не простим!
— Отставить огонь! Соболь, давай на связь прощупай нашу частоту!
— Есть!
Любой снайпер в числе прочих талантов, должен уметь обращаться с рацией.
Оставив пулемет, Соболь нырнул вниз, в защищенное броней чрево машины, к рации.
Да кто же там…
Решив на всякий случай проверить, сотник взял прицел чуть выше, нажал на спуск — пулемет стуканул очередью, стеганул трассером — норма! Ночью, в прыгающей на ухабах машине запросто можно заправить ленту в пулемет неправильно и в решающий момент схватки остаться безоружным. Теперь же — проверено, пулемет работает…
По ноге стукнул Соболь, сотник наклонился вниз.
— Что?!
— Там Чебак! Он с сербами! Сербы преследование ведут! Просит не стрелять!
— Сукин сын! Пусть к дороге выходит! Пусть к дороге выходит, сукин кот! Певец, давай по дороге!
И снова — тряская гонка-ралли, словно дикая скачка на необъезженном жеребце, только вместо запаленного храпа коня — утробный рев непрогретого толком дизеля…
— Стой!
Певец тормознул так, что всех бросило вперед, а сотник еще раз приложился рукой об пулеметную установку, правда, не сильно. На обочину дороги выскочили двое — плохо было видно кто. Правда, сотник и так догадался.
— Перепорю!!! — обрушился он на лезущего через люк в кузов Чебака — в самоволку пошел сукин кот! Устанавливай пулемет!
— Добра ночь, рус… — молодой, звонкий, девичий голос был как нельзя более неуместен в этом безумии.
— Спрячься и не высовывайся! Спрячься под броню, не суйся наверх!!! Чебак, докладывай!
— Мы обстрел услышали! Радован чету повел, перехватить пытаются! Они бой не приняли, отходят!
— Куда отходят?!
— К границе!
— Пан казак, их перехватить можно! Я знаю где!
— Сиди уж! — сотник ляпнул и сразу понял что зря — добре, показывай! Садись вперед! Соболь, давай за пулемет!
Бронеавтомобиль снова прыгнул вперед, потом соскочил шоссе, перевалился через канаву и рванул, натужно рыча мотором по целине. Видно не было ни хрена — только проклятый лес, какие-то холмы…
— Белград, я Дрина! Мы на правом фланге, отсекаем отход! Не стреляйте!
И подумать только — такая пигалица, и на армейской рации работать умеет.
Снова долбанул ДШК — и по его трассам открыли огонь еще два пулемета. Целей по-прежнему не было видно.