27
Albérès R.-M. Métamorphose du roman. — Р., 1966. — Р. 11—12.
28
«Роман в ХХ веке, — пишет Т.Л. Мотылева, — яснее, чем прежде, осознал себя как искусство, — следовательно осознал свое право на художественный эксперимент» (Мотылева Т.Л. Роман — свободная форма: Статьи последних лет. — М., 1982. — С. 6—7).
29
В этом смысле весьма значимо, что Т.С. Элиот в своей рецензии «"Улисс", порядок и миф» (1923) на только что опубликованный в Париже роман Дж. Джойса видит во введенном автором «мифологическом методе» формообразующее начало: «Это способ взять под контроль, упорядочить, придать форму и значение необозримой панораме пустоты и анархии, каковой является современная история» (Иностранная литература. — 1988. — № 12. — С. 228).
30
«…Значимость романа (его синтагматический аспект), — пишет Ц. Тодоров, — взаимозависима от используемых им приемов (его парадигматический аспект)» (Todorov T. Poétique de la prose. — P., 1971. — P. 21).
31
Шкловский В.Б. Искусство цирка [1919] // Шкловский В.Б. Указ. соч. — С. 106. Отмеченное здесь В.Б. Шкловским «то, что превращает» несколько десятилетий спустя по-своему определяет Ю.М. Лотман, полагая, что «художественный прием — не материальный элемент текста, а отношение» (Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. — Л., 1972. — С. 24). В развернутом виде многофункциональность и «эффект» приема раскрывается ученым в его «Лекциях по структурной поэтике» (1964): «Художественный эффект «приема» — всегда отношение, например, отношение текста к ожиданию читателя, эстетическим нормам эпохи, привычным сюжетным и иным штампам, жанровым закономерностям. Вне этих связей художественный эффект просто не существует. Любое перечисление приемов ничего нам не даст (равно как и рассмотрение «приемов», вообще вне текста как органического единства), поскольку, входя в различные структуры целого, один и тот же материальный элемент текста неизбежно приобретает различный, порой противоположный, смысл» (Ю.М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. — М., 1994. — С. 72).
32
Macherey P. Pour une théorie de la production littéraire. — Р., 1966. — Р. 53—54.
33
Днепров В.Д. Идеи времени и формы времени. — С. 3.
34
Писатели США о литературе: Сборник статей. — М., 1974. — С. 54.
35
Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. — М., 1997. — С. 3.
36
Понимание С.С. Аверинцевым поэтики, как представляется, не просто «примиряет», но в синтезе исследовательской мысли решает проблему соотношения принципов формальной школы (В.М. Жирмунский, Б.В. Томашевский, Б.В. Шкловский, В.В. Виноградов) и философской поэтики как «эстетики словесного творчества» (М.М. Бахтин).
37
Ортега-и-Гассет Х. Мысли о романе [1930] // Ортега-и-Гассет Х. Эстетика. Философия культуры. — М., 1991. — С. 274.
38
Днепров В.Д. Указ. соч. — С. 5.
39
Уэллек Р., Уоррен О. Указ. соч. — С. 259.
40
Затонский Д.В. Художественные ориентиры ХХ века. — М., 1988. — С. 35—36.
41
Там же. — С. 37.
42
Рымарь Н.Т. Поэтика романа. — Куйбышев, 1990. — С. 4—5.
43
Так, Г.Д. Гачев, полагая, что не определение формы, «весь ход рассуждения призван выяснить это понятие, а не одно предложение, заключающее определение» (с. 15), вместе с тем со всей определенностью говорит, что «форма есть отвердение и закрепление содержания», «миросозерцание», в котором «миропонимание живет вещественно, материально» (Гачев Г.Д. Содержательность художественных форм. Эпос. Лирика. Театр. — М., 1968. — С. 17, 39).
44
Это, собственно, тот особый уровень формы, о котором писал в начале века М. Волошин, осмысливая переводы лирики П. Верлена: «Мы любим его совсем не за то, что говорит он, и не за то, как он говорит, а за тот неизъяснимый оттенок голоса, который заставляет трепетать наше сердце» (Созвучия: Стихи зарубежных поэтов в переводе И. Анненского и Ф. Сологуба. — М., 1979. — С. 160).
45
См. Николаева Т.М. Теория текста // Лингвистический энциклопедический словарь. — М., 1990. — С. 508.
46
И в примечании к этой мысли из «Диалектики художественной формы» (1927) А.Ф. Лосев добавляет: «Лик художественной формы сияет этими подвижными и устойчивыми, как бы вращающимися сами в себе световыми лучами смысла, смысловыми и умными энергиями невыразимого» (Лосев А.Ф. Форма — Стиль — Выражение. — М., 1995. — С. 45, 198).
47
Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. — 3-е изд. — М., 1972. — С. 179. Этой мысли М.М. Бахтина созвучны убеждения одного из значительных писателей современности Саши Соколова, чей экспериментально-постмодернистский дар в равной мере проявился и в «Школе для дураков», и в «Палисандрии». Традиция, говорил он в лекции, прочитанной в Калифорнийском университете (Санта-Барбара), «в искусстве играет роль истины». «Без традиции, без коллективной эстетической памяти, без коллекции старых ценностей — возможно ли создать новое? Традиция — это почва и дух искусства. …Традиция обеспечивает развитие. Другим необходимым его условием видится мне свобода» (Другие берега. — 1992. — № 1. — С. 5—6).
48
Уэллек Р., Уоррен О. Указ. соч. — С. 242—243. В научной мысли последних десятилетий эта истинность подтверждена в исследованиях Ж.-И. Тадье. См.: Tadié J.-Y. Op. cit. — P. 82—83.
49
Аверинцев С.С., Андреев М.Л., Гаспаров М.Л., Гринцер П.А., Михайлов А.В. Категории поэтики в смене литературных эпох // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. — М., 1994. — С. 33.
50
См.: Затонский Д.В. Искусство романа и ХХ век. — М., 1973.
51
В этом направлении мысли представляет определенный интерес исследование О.М. Райта. Представитель неоаристотелевской критики чикагской школы О.М. Райт основополагающим в прозе считает сюжет (фабулу), определяющий жанровую форму романа в его цельности. Обосновывая свою теорию формы, исследователь доказательно раскрывает ее принципы и при анализе как «традиционных» романных текстов, так и «экспериментальных» («Женский портрет» Г. Джеймса, «Шум и ярость» У. Фолкнера, «Человек-невидимка» Р. Эллисона, «Бледный огонь» В. Набокова). См.: Wright Austen M. The Formal Principle in the Novel. — Ithaca ; L.: Cornell University Press, 1982.
52
Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. — С. 450.
53
И.Г. Хангельдиева в статье «Искусство: выразительность формы и художественный синтез», используя этот термин наряду с «полижанровостью» и «полистилистикой», объясняет его смысл как «эстетического понятия, служащего для определения современного явления художественной культуры, характеризующееся органическим единством в рамках одного художественного произведения средств выразительности двух или более пространственно-временных видов искусства» (Вестник МЭГУ. — 1994. — № 2. — С. 84). В этом смысле логично говорить о полисинтезе, допустим, «Завтрака для чемпионов» К. Воннегута или «Маятника Фуко» У. Эко, в которых соединяются словесно-художественный текст и графические изображения, и как органично вписанные в романное повествование, и в качестве «графических комментариев».
54
Vanbergen P. Pourquoi le roman? — P., 1974. — P. 173.
55
Ibid. — P. 190.
56
В западных исследованиях осмысление модернизма как гуманизма или нового гуманизма, можно сказать, — устойчивая традиция, правда, особенно возобладавшая в постмодернистскую пору. См., например: Postmoderne: Zeichen eines kulturellen Wandels. — Hamburg, 1986; Brown D. The modernist self in twentieth-century English literature: A study in self-fragmentation. — Basingstoke; London, 1989. В большей мере о гуманистической «реабилитации» модернизма следует говорить относительно отечественной критики. Так, Н. Анастасьев в статье о постмодернизме со всей определенностью утверждает: «Решив, что гуманистический замысел Нового времени не воплотился и связь между личностью и миром безнадежно распалась, модернизм принялся возводить в образовавшейся пустоте величественный монумент Культуры» (Вопросы литературы. — 1996. — Выпуск IV. — С. 14).
57
Кривцун О.А. Указ. соч. — С. 411.
58
Там же. — С. 410.
59
Зверев А.М. Дворец на острие иглы. — С. 85.
60