«Юность» – в юности, по-моему, он вообще ничего не читал).
– Врешь, – говорим.
– Бля буду! Был такой знаменитый скульптор в Греции, так похоже девушку вылепил, что она, не будь дура, ожила. И полюбила. Пиг миллион его звали.
– Вот и врешь, – снова сказали мы. – Такого имени быть не может. Это же «миллион свиней» по-английски.
И прозвали мы влюбленного парня Пиг миллион.
– Одолжи, Пиг миллион, пятерку.
– Пойдем, Пиг миллион, купаться.
Ничего, отзывается. Мы тоже каждый кличку свою имеем, кто приличную – это еще повезло, а кто такую, что сразу не выговоришь, запнешься. Мы – это кто, вы думаете? Мы – это мы. Мы всегда правильно думаем и нормально живем.
После работы мы с девочками из общежития обнимаемся – летом в парке, зимой, когда подруга из комнаты уйдет. Это еще мягко сказано, обнимаемся. А что? Мы тоже люди, и все у нас по-людски. Правда, девчонки в кустах, как поросята, визжат, если не сказать, как свиньи, так что это у нас Пиг миллион, а не у него.
Идет он по главной аллее, как в кино, под белыми фонарями пустоту обнимает. А что, имеет право. А то бы мы его сразу отвадили, если бы не с нашего двора был. Отец у него в ОБХСС работал. Вот еще почему мы его бить не стали (Женька не раз подбивал, а не стали). Начали мы ее видеть – рядом с ним видеть – и каждый раз другую.
– Ничего себе брюнеточка, – захлебывался Женька Щербатый. – Вчера – родители уехали – к себе вел – на лестнице видел – симпатичная.
– Такая полная крашеная блондинка на балконе у него стояла, – рассказывал Петр по кличке Я Вам Наработаю. – Старше Пига раза в два.
– Тоненькая и зеленая, – отметил Сашка. – Лаборант.
– Нет, ребята, – сказал я. – Видел я ее, как вот вас сейчас, четыре груди, две жопы и коса толстая с кулак. Врать не буду, хотя сам удивляюсь.
– Может, у него каждый раз новая? – предположил Витька Слюнтяй Сопли Подбери.
– Парень скромный, не похоже, – возразил Петр Я Вам Наработаю.
Спросили мы у Пига. Сначала глаза на нас выпучил. Потом засмеялся.
– Да никого у меня нет… (вздохнул). И видно, не будет.
– Кого же мы видели? Ведь мы все видели – и все разных. Красивых.
– Я бы не прочь такую! – мечтательно сказал Вадик Сочинитель Подотрись.
– Ты нас загипнотизировал, – решил Женька Щербатый. – И мы тебя сейчас будем бить.
– А может, вы, ребята, каждый свою – о ком мечтали, того и видели?
– А что? Может, он и прав, – переглянулись мы.
Мы – это кто? Мы – это мы, всякий вам скажет. Мы из биллиардной – мы из пивбара – мы из подвала, что есть, то и видим.
– А ты кого видишь? – спрашиваем. – Все ходишь, выдумываешь, тискаешь, «трахаешь», наверное, а какая она – нам непонятно.
– Да такая… вам не понять, – говорит.
– Нарисуй ее нам, кто тебе мешает.
Он взял и нарисовал – подробно, от туфелек-импорт до черной челки.
Посмотрели мы на рисунок. Поставил я на садовый стол свой двухкассетник «Шарп», нажал клавишу, врубил «битлов» и говорю:
– Пляши.
– Зачем плясать? – не понимает Пиг миллион.
– Дурак ты, Пиг миллион, мечта твоя в новом доме на углу живет. Валентиной зовут, недавно переехали.
– Не может быть! – даже побелел весь.
– Короче, могу познакомить. Полагается с тебя, Пиг, – говорю, а сам не знаю чему радуюсь.
Познакомили мы их… Мы ведь – это сила. Мы со двора – мы с завода – мы из спортзала… Короче, поженились, уже дети бегают.
Одного я понять не могу: материалист он или идеалист? Если материалист, все ясно: видел где-то, начисто забыл, и показалось ему, что придумал такую – с челкой. А если идеалист, так ведь он ее сам сочинил да еще рядом поселил – короче, чудеса, да и только.
Рассказал я про этот случай по пьянке одному писателю во дворе. Толстяк солидный, с американским кокер-спаниелем гуляет, есть порода такая – курносая, лохматая, не кусается. Так вот, писатель мне сказал:
– Может быть, и сочинил девушку, бывает. Приведу я вам (это мне) такой пример. В Гетеборге – давно это было – поспорили два немецких профессора. «Категорически утверждаю, герр профессор, – говорит один, – что способен силой собственного духа родить верблюда, которого, кстати, никогда не видел».
«Категорически возражаю, – смеется другой, – как же вы можете родить верблюда, если вы и сына родить не сумели? Прошу прощения, уважаемый герр, но всем в Гетеборге известно: у вас две прелестные дочери».
Уперся тот, как дуб из германской рощи, мол, дочерей он родил не силой духа, как известно, а философский опыт поставить необходимо.
Поставили они этот опыт. Заперся герр профессор в своем кабинете с вечера, другой герр профессор наложил на дверь сургучную печать. На следующий день дверь кабинета благополучно распечатали – и все увидели: герр профессор исключительно силой собственного духа родил верблюда-дромадера, лохматого, как американский кокер-спаниель, с челкой.
ОРУЖИЕ
1
Алик Абрикосов любил оружие платонической любовью. Никогда не учился стрелять, да и не стрелял никогда. На стене у него висела казачья шашка с оборванным темляком и золоченый морской кортик, доставшийся от покойного деда. Тогда, при Сталине, это было парадное оружие.
Ложась спать, Алик обычно клал под подушку тяжелый плоский пистолет типа Браунинг. Зачем он это делал, спросите? Так было надежней и быстрей засыпать. Сквозь мягкую упруго-податливую толщину подушки он чувствовал скулой плоский металл. Опасный предмет. Это было приятно. Это успокаивало, как голос матери.
А проснуться ночью вдруг от близкого скрипа или мяуканья, еще не подняв головы, нашарить под подушкой оружие. И долго потом сидеть в темноте на постели – паркет холодит босые ноги, – сжав пистолет, вглядываться в смутно белеющее окно.
Кстати, пистолет был заряжен. Алик умел разряжать его. И любил сидеть вечерами за письменным столом, маме говорил, что работает, размышляет. А сам расставлял перед собой в ряд этих медных круглоголовых солдатиков. Каждый из них был готов выполнить свой долг с отменным безразличием. Позавидуешь. Желтые гильзы были гладкие и холодные на ощупь. Можно было их перебирать и класть на бочок. Такие тупые симпатичные поросята, ясные в свете настольной лампы. Это доставляло постоянное удовольствие.
А порой, когда был совсем один, Алик снимал дедов кортик со стены, нажав на шпенек, вытаскивал довольно длинный клинок. И медленно проводил кончиками пальцев по зеркальному с женственной ложбинкой лезвию. Вдруг одним движением загонял клинок в ножны. Щелк, щелк. Вынимал и