Читать интересную книгу Время не ждёт - Ваграм Апресян

Документы о подотчетных суммах не сразу нашлись. Игнатьев часто по рассеянности совал разные бумаги в такие места, что потом находил их с большим трудом. Он перерыл все бумаги в ящике стола, на подоконнике, в книжном шкафу. Почти на каждой полке за книгами лежали свернутые трубками бумаги. Вдруг он обнаружил среди этих свертков то, что всеми считалось потерянным. Сердце застучало... Нет, не финансовые это были документы — они нашлись в другом месте, а эскизы лентосварочной машины. А он, горемыка, искал их в Берлине. Вместе с эскизами оказались и две расписки чертежника Броунера о получении им денег за работу и фотокопии эскизов, на которых аккуратный немец-фотограф поставил дату съемки. Забыв все свои неприятности, изобретатель передал денежные отчеты «Электростали», а сам спешно выехал в Берлин.

Суд состоялся в начале 1929 года. Из двух ответчиков пришел один — Шредер. Это был тощий немец с бегающими, глубоко сидящими глазами. Он начал упорно доказывать, что в чертежах истца не было схемы «ток перпендикулярен давлению» и что схема эта была внесена в чертеж Броунером по его, Шредера, указанию. Броунер сказал гневно — «пусть его выгонят с завода «Гефей», но он не отступит от истины: схема «ток перпендикулярен давлению» в конструкции господина Игнатьева была». В защиту русского ученого выступили также рабочие его лаборатории Венцель и Кайбер. Шредер выставил против них десять свидетелей, среди которых был рыжий Гельмут. Он показал суду заявку Шредера и Крумбюгеля на лентосварочную машину с датой более ранней, нежели дата первого посещения Игнатьевым завода — «Гефей». Адвокат Весниг заявил, что дата поставлена задним числом, поэтому заявку следует рассматривать как фальшивку. Адвокат Шредера и Гельмут заявили протест против поведения Веснига, требуя от него доказательств своих слов. Весниг сказал, что Гельмут был некогда выставлен Игнатьевым из лаборатории за непристойное предложение, поэтому он не может считаться объективным свидетелем. Шредера же к его адвоката Весниг не раз ставил втупик, а под конец нанес им удар, решивший исход дела. Он представил судьям найденные эскизы, их фотокопии и расписки Броунера. К ним была приложена судебно-техническая экспертиза, подтверждающая, что эскизы эти соответствуют схеме изготовленных заводом «Гефей» лентосварочных машин. Фотокопии были помечены более ранней датой, чем заявка Шредера и Крумбюгеля.

Перед лицом неопровержимых фактов и документов имперский суд вынужден был признать приоритет русского ученого. Согласно решению суда Игнатьев получил германский патент на лентосварочную машину и пресс за номером 500624.

Глава седьмая

Горизонты расширяются

оллегия Главметалла рассмотрела заявление Игнатьева о его освобождении от работы в тресте «Электросталь». Недостойное поведение Бабурина было единодушно осуждено, но в вопросе о строительстве цеха мнения разошлись. Раздались голоса. о том, что стальные ленты для резцов прокатывать можно, но само по себе производство резцов на металлургическом заводе — явление несуразное. Александр Михайлович поддержал эти голоса, говоря, что изобретение его находилось в тресте на положении пасынка. Денег, полагающихся по договору, не выдают, лаборатория задыхается от непомерных долгов. Инструментальный цех должен быть при инструментальном заводе, дабы люди, подобные Бабурину, не косились на него. А более всего было бы целесообразно на первых порах самостоятельное существование лаборатории в Москве. Коллегия Главметалла согласилась с ним и постановила перевезти лабораторию из Берлина в Москву.

О решении доложили председателю Высшего Совета Народного Хозяйства Куйбышеву. Валериан Владимирович вызвал изобретателя и подробно расспросил о его делах и творческих планах. В конце беседы Куйбышев предложил Игнатьеву назвать израсходованную им на создание лаборатории сумму, с тем чтобы Советское правительство могло возместить ему эти расходы. Игнатьев ответил, что он передает лабораторию в собственность государству, поэтому денег не возьмет. Если товарищ Куйбышев выделит необходимую смету для работы лаборатории, то он будет вполне удовлетворен.

Вскоре — в июле 1929 года — ВСНХ постановил: считать лабораторию режущих инструментов и электросварки системы Игнатьева самостоятельной научно-исследовательской организацией Главстанкомаша; погасить долги лаборатории в сумме 116 тысяч германских марок; выделить 207 тысяч рублей на покупку дополнительного оборудования для лаборатории и ее текущих расходов в 1929 году. Ввиду того, что комиссии по составлению сметы не удалось установить точно все нужды лаборатории, считать смету ориентировочной.

Получив текст этого решения, Игнатьев вызвал Белоцерковца в гостиницу Метрополь, где снимал просторный номер, — он давно ушел с квартиры Шведчикова, который вернулся из-за границы. Анатолий Петрович застал друга в возбужденном состоянии, счастливым. В помолодевших серых глазах его ярко горели знакомые Белоцерковцу «игнатьевские» огоньки, которые вспыхивали у изобретателя в минуты рождения большой идеи, жажды творчества. Александр Михайлович ходил из угла в угол мелкими, частыми шагами и рассказывал сидящему на диване Анатолию Петровичу о своих делах. Говорил о Горьком, о победе над фирмой «Гефей», об уходе из «Электростали», о встрече с Куйбышевым и о результатах этой встречи. Белоцерковец с выражением изумления на лице слушал его, приговаривая: «Здорово, здорово, прекрасно!» В заключение изобретатель показал гостю постановление ВСНХ. Анатолий Петрович прочел текст и сказал:

— Драгоценный документ! Это то, о чем ты мечтал.

— Ты понимаешь, Толя, что теперь у меня будет, если сам Куйбышев заинтересовался моим изобретением? — спросил Игнатьев и сам же ответил: — Будет простор, широта, настоящий размах исследований и опытов. До сих пор меня заставляли делать только резцы. А это ведь неправильно, — правда, я пробовал делать еще бритвы, ножи, но это пустяки, — неправильно потому, что надо было двигаться более широким фронтом: изготовлять разнообразнейшие инструменты по камню, дереву, горному делу — поскорее развивать производство тех видов, которые наиболее удались и нужны промышленности. Резцы же по металлу оказались самыми капризными, самыми трудными в изготовлении из-за точности их лезвия, строгости режимов работ, разнообразия физических свойств обрабатываемых материалов.

Игнатьев жестикулировал обеими руками и говорил о своих планах так горячо, что Белоцерковец заразился его энтузиазмом и начал сам развивать отдельные его мысли.

— Насчет камня и горного дела ты прав, надо заинтересовать соответствующие организации и поставить их опыты, — сказал он.

— Разумеется, инструменты горные и по камню работают как бы в точильной среде, осуществить их самозатачивание, очевидно, будет легче, нежели у инструментов по металлу.

— Надо привлечь внимание строителей, архитекторов, горных инженеров, нефтяников, нужно тебе организационно развернуться, а то Главметалл зажал тебя в узкой проблеме, и ты не видел просторов...

— Толя, знаешь, зачем я позвал тебя? — перебил Александр Михайлович, — чтобы уговорить тебя перейти ко мне на работу. Ты ведь по образованию путеец-электрик, а по опыту строитель. А у меня электросварочные работы займут половину объема всех дел лаборатории; что же касается строительства, то будешь строить завод, как мы раньше уговорились. Но я хочу, чтобы ты возглавлял всю организационную и административную работу в лаборатории. Давай работать вместе, Толя, согласен?

Белоцерковец ожидал этого вопроса. Он подумал и ответил:

— Я строю завод, где дел мне хватит еще года на полтора.

— Ах, досада!

— Что делать? Бросить стройку сейчас никак не могу.

— Не надо... Ну, потерплю, Толя, если ты даешь слово.

— Потерпишь? Тогда я буду попрежнему весь твой.

Говоря «попрежнему», Анатолий Петрович имел в виду далекие годы юности, когда они были неразлучными друзьями. Александр Михайлович понял это и был очень тронут. Крепким рукопожатием они молча скрепили "договор. Снова союз, прочный, сцементированный большими творческими замыслами, тозарищеский союз на всю жизнь!..

В дверь постучали. Вошел курьер, вручил Игнатьеву конверт со штампом Наркомфина и ушел.

— Что это? — удивился изобретатель, — не успел я еще перебазироваться в Москву, а Наркомфин уже налогов хочет?

В конверте оказались две выписки из решения коллегии Наркомфина. В первой выписке говорилось о том, что согласно указанию Советского правительства Игнатьев премируется за свои изобретения деньгами в сумме 100.000 рублей. Вторая выписка была справкой для местного финотдела о том, что премия Игнатьева освобождается от государственных налогов.

— Не было ни гроша, и вдруг алтын! — воскликнул ошеломленный изобретатель.