— Ну, а при чем тут автомобиль?
— Пошли дальше, видим, на дороге стоит автомобиль, испортился. Ну, как вы удержите ребят? Конечно, они все бросились к автомобилю. Шофер оказался очень любезным, он стал объяснять ребятам устройство автомобиля.
— И зачем она этот автомобиль в отчет поместила? — волновались другие учителя.
Тульские власти ревизовали сельское хозяйство, музей. Незнакомые люди мелькали то в поле, то в лесу, они ходили по всей Ясной Полине, разговаривали подолгу с рабочими, со сторожами музея, с ребятами в школе. А как только кто–нибудь из нас подходил, сознавая свою силу, подло ухмылялись и отходили.
Здесь были разные типы; один был с тупым И порочным лицом беглого каторжника, другой — высокий, черный, с лохматыми волосамй и претензией на интеллигентность: товарищ Чернявский, Заведующий Тульской совйартшко–лой. Днем и ночью за нами следили, в чем–то нас улавливали. Мы потеряли покой.
— Мария Петровна, Мария Петровна! — кричал какой–то карапуз учительнице физики. — Давеча этот чернявый, какой из Тулы ездит, знаете что меня спрашивал?
— Ну?
— А бьют ли вас, говорит, учителя?
— Что?! Не может быть! Какое безобразие!
— Ну, как же не может быть? Бьют ли вас, спрашивает, ребята, учителя?
Мальчик остановился, наслаждаясь растерянностью маленькой нервной учительницы.
— А я ему: «Ну, да, говорю, бьют. Учительница физики у нас злющая».
У рабочих, у ребят появились новые нотки в разговоре. Авторитет сотрудников и мой постепенно подтачивался. При звуке приближающегося автомобиля все нервничали: «Новая ревизия!»
— Мама, мама! — кричала моя крошечная внучатая племянница. — Опять мафтабиль лиехал, дади нехолосие!
По установившемуся обычаю каждую весну школа и музей устраивали праздник леса. Учащиеся вместе с учителями шли в лес, выкапывали молодняк и сажали около школы, по дорогам, перед крестьянскими избами, в парке. В 12 часов ребятам раздавались бутерброды, чай, угощение, и после полудня устраивались игры: горелки, лапта, бары. В 1924 году праздник наш прошел так же дружно и весело, как всегда.
В этом же году Лесотдел вместе с местным подгородным лесничеством с большим опозданием устроил свой праздник лесонасаждения. Были приглашены крестьяне Ясной Поляны. А так как школа и музей уже отпраздновали этот день, от нас пошли только несколько человек — из любопытства.
Митинг открыл заведующий гублесотделом политической речью. С доклада о международном положении он очень скоро перешел на Ясную Поляну. «Граждане и товарищи! — выкрикивал он. — Нам нужно напрячь все силы для строительства нашей страны. Сейчас, когда международные капиталисты точат зубы на пролетариат, нам особенно важно обратить внимание на наших внутренних врагов. Товарищи! Мы не расправились еще с гидрой контрреволюции! Они здесь, среди нас! Незачем нам далеко ходить, товарищи! Уничтожайте эти контрреволюционные элементы у себя под боком! Вот сейчас, перед нами (и он указал на темнеющие липы парка усадьбы Ясная Поляна), в этой самой усадьбе приютилась вся эта сволочь со сволочью, бывшей графиней Толстой во главе. Граждане Ясной Поляны, вы должны помочь нам искоренить…»
И опять эта речь передавалась сотрудниками из уст в уста. Волнение дошло до крайних пределов. Что же дальше? Разгром всего дела. Чека? Среди технических служащих началось разложение, только старики были с нами. Меня еще слушались, но учителям и сотрудникам музея грубили. Если надо было учителю среди ночи ехать на станцию, чтобы попасть в Москву на конференцию, кучер отказывался запрягать:
— Это тебе не старый режим, людей по ночам будить… коли надо, запрягай сам.
Учитель настаивал, но, кроме гадкой ругани, ничего не мог добиться.
Кучера я уволила, но местные власти, профессиональный союз вступились, требуя, чтобы я взяла его обратно.
Хозяевами, следя грязными сапогами по чистым полам, в шапках, коммунисты входили в Дом–музей, в отцовские комнаты.
— А любил старичок водочку, — говорили они, мерзко помаргивая на стоявший на полке среди других лекарств спирт.
Я стискивала зубы.
По ночам по парку ходили взрослые ребята. Они демонстративно проходили под окнами, ругая нас и сквернословя. Тетенька Татьяна Андреевна в ужасе вскакивала:
— Мерзавцы, как они смеют! Я сейчас им скажу… Но я умоляла ее сдерживаться. Трудно было. У меня самой спирало дыхание, темнело в глазах… Но я знала, что каждое неосторожное слово раздуют, разнесут, донесут куда следует, и тогда все пропало. Откуда взялась у меня такая выдержка, я и сама не знаю.
Оставалось одно средство борьбы — Москва. До сего времени, за исключением статьи в «Правде», вся травля исходила от местных властей. И я опять поехала в ВЦИК.
Калинин и Смидович выслушали меня и обещали прислать ревизию от ВЦИКа. По их тону я прекрасно поняла, что на Ясную Поляну уже сыпались доносы в Москву.
Мы ждали ревизии со дня на день. А между тем нападки на нас не прекращались. Тульский губоно решил дать яснополянской Опытной станции генеральный бой на учительской конференции. Мой заместитель, зубастый молодой человек, долгое время работавший в профессиональном союзе, и несколько учителей вызвались ехать на конференцию. Я осталась, потому что нам сообщили, что сейчас же после конференции будет еще одна ревизия, и мне хотелось привести в порядок всю отчетность.
Не было, кажется, ни одной гнусной клеветы, которой бы не возвели на Ясную Поляну на этой конференции. Мой заместитель, хороший оратор, говорил больше часа, опровергая все возведенные на нас обвинения. Учителя вернулись взволнованные, но торжествующие, — районное учительство было на нашей стороне.
За эти несколько месяцев мы отвыкли спать. Измученные, издерганные учителя бродили по ночам по парку, шептались, обсуждая положение, готовые ко всевозможным ужасам, и только надеялись на ревизию ВЦИКа.
А у меня что–то странное делалось с сердцем: прыгало, билось скачками, приостанавливалось, дышать было трудно. Я ложилась спать, стараясь унять эти жуткие скачки, напрасно. Часами я лежала в той самой комнате, где был кабинет отца в 70‑х годах, и смотрела на желтую перегородку, ту самую, куда он хотел захлестнуть петлю, когда безысходная тоска мучила его — арзамасская тоска…
Я пробовала читать философские книги — «Круг чтения», Шопенгауэра —- напрасно; если и удавалось унять сердце, успокоиться, крики из парка, стук в дверь снова выводили меня из равновесия.
Кто там?..
Несколько сотрудников вваливались в первую комнату за перегородкой.
— Митинг в парке. Чернявский показывал антирелигиозный фильм, а потом говорил речь, призывал молодежь громить буржуев Ясной Поляны. Ребята очень возбуждены. Траву всю вытоптали, дорожки заплевали подсолнухами, все наши посадки поломали, на скамеечки нагадили.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});