Марко ухмыльнулся. Старый распутник никак не угомонится.
— Понятия не имею. Если хотите, сейчас выясню.
— Вот-вот, выясни. Может, старик еще кое на что сгодится?!
* * *
В аэропорту Дарио пришлось взять такси. За ним даже не прислали автомобиль. С какой стати? Он всего лишь сын, кому до этого дело?.. Дарио весьма кстати запамятовал, что не удосужился сообщить о своем приезде.
— Я слышал, — разглагольствовал таксист, — что в это заведение вбухано больше денег, чем в «Цезарь» и «Хилтон» вместе взятые. Как по-твоему?
Дарио не хотелось разговаривать. Он смотрел в окно и думал о своей жизни. Ему приходится крутиться на жалкие двести пятьдесят баксов в месяц. Раскатывать на «порше» пятилетней давности. Квартирная плата и еще кое-какие расходы покрывались за счет фирмы. Но от этого не легче. Мать вашу!
— Сам-то я предпочитаю «Серкус Серкус», — как ни в чем не бывало продолжал водитель. — Вот где можно повеселиться на всю катушку! Хочешь девочку или мальчика — ради Бога! Никто не помешает.
«Да, — думал Дарио, — мне никто не мешает, пока я не стою у них на дороге. Я волен жить так, как хочу».
После Эрика у него не было никого постоянного. Ему нравились беспорядочные связи. Без любви. Без привязанности. Голый уличный секс с черноволосыми парнями. Эрик был единственным блондином в его жизни. Не очень-то много радости — трахаться со своим зеркальным отражением. Дикие оргии постепенно сошли на нет. Не хватало, чтобы его окончательно отлучили от кормушки. Случись что, Коста с Лаки не постесняются выполнить угрозу.
— Ты не против выйти здесь? — спросил таксист. — Если я попаду в ту колонну, мне до завтра не выбраться.
Дарио расплатился и вылез из машины, держа на согнутой в локте руке свой смокинг. Такси фыркнуло и укатило. Он залюбовался купающимся в неоновых огнях зданием отеля. Да уж, сюда вложены миллионы, а ему подают милостыню — двести пятьдесят баксов в неделю!
Но сегодня все это изменится.
Он решительным шагом направился к отелю.
* * *
Лаки было не так-то легко вывести из равновесия. Но сегодня — особый случай. Она волновалась, словно четырнадцатилетняя девчонка на первом в жизни свидании.
Когда позвонили в дверь, она так и подскочила.
— Кто там?
— Коста.
Лаки открыла дверь и, обняв дядю, воскликнула:
— Как я тебя люблю! Ты дал мне шанс показать, на что я способна.
Он ласково отстранил ее, и она закружилась по комнате. Коста еще не видел ее такой неотразимой. Она вся сияла.
— Шампанского? Я знаю, ты не пьешь, но ради меня! Только сегодня!
— У меня от газа бывает расстройство желудка.
Лаки не слушала.
— Давай выпьем за «Маджириано»! Пусть его казино приносит больший доход, чем любое другое в Лас-Вегасе!
Они чокнулись. Коста предложил:
— А теперь — за Джино. Ведь это его задумка.
Лаки отвернулась. На ее лицо набежала тень.
— Не пытайся испортить мне праздник.
— Лаки, — мягко произнес старик, — если бы не твой отец, ничего этого не было бы. Нельзя же всю жизнь дуться.
— Почему?
— Потому что в один прекрасный день он вернется и потребует все назад. И тогда тебе придется приспосабливаться к нему и его методам.
— Он не вернется, — беспечно заявила она. — Вон уже сколько времени прошло. Его не впустят.
— Я приложу все усилия, чтобы впустили.
Она воззрилась на дядю. Как убедить его, что лучше всего будет, если Джино навсегда останется там, где он сейчас?
Новый звонок в дверь помешал ей ответить.
— Это Скип, — раздалось из-за двери. — Пришел справиться: может, ты уже готова? Там куча знаменитостей — все жаждут сфотографироваться с тобой.
Лаки рванула дверь и холодно поглядела на своего помощника по общественным связям.
— Я же тебе говорила: никакого шума вокруг моей персоны!
— Да, но сегодня… открытие!
— Нет, Скип. Определенно нет, — и она хлопнула дверью у него перед носом. И дернуло же ее переспать с этим ничтожеством! Он кончил так же быстро, как выстреливает фразы… Лаки повернулась к Косте и протянула руки. — Идем посмотрим, все ли в порядке. Всю прошлую неделю меня преследовали кошмары: отель обрушился, а я сижу среди руин — голая, а кругом орут: «Размазня! Мы предупреждали, что женщине нельзя доверить такое дело!»
Коста предложил ей руку.
— Лаки, — торжественно произнес он. — Чем-чем, а размазней тебя никто не назовет, это я тебе обещаю.
Марко смотрел, как они приближаются. Лаки — в эффектном, электризующем черном платье, в глазах пылает восторг победы; груди частично обнажены. И Коста — гордый старик, жестом собственника прижимающий к себе ее локоть.
Он пошел навстречу. Вечер уже начался, и на каждом шагу попадались впечатляющие фигуры суперзвезд, продюсеров, магнатов, знаменитых спортсменов, дорогих проституток, шулеров и артистов. Марко подошел к Лаки и целомудренно чмокнул в щечку.
— Ты выглядишь… как всегда, — пошутил он.
Лаки ухмыльнулась.
— А где Елена?
— Как ни странно, ее нет.
— Почему?
Он вперил в нее многозначительный взгляд.
— Ты прекрасно знаешь почему.
— Я знаю?
— Разве сегодня не особенный вечер?
— Ты все еще женат.
— Слушай, — он придвинулся ближе и понизил голос. — По-моему, сегодня как раз подходящий момент, чтобы сделать исключение.
Сердце у Лаки колотилось так, словно она только что десятикратно обежала вокруг Таймс-сквер. Голос охрип.
— Я никогда не делаю исключений, — но в глубине души она знала: сделает. Сегодня!
— Все когда-нибудь случается в первый раз.
Между ними как будто произошло короткое замыкание.
— Что, Энцо еще не приехал? — с нетерпением спросил Коста. Он кое-что заметил, и ему это не понравилось.
— Приехал — несколько минут назад. Я как раз собирался вам звонить.
— Идем, Лаки, навестим его.
Она улыбнулась.
— Само собой, — и легко коснулась руки Марко. — Потом…
* * *
Уоррис Чартерс выбрал удобную позицию возле стойки бара, откуда можно было наблюдать за всеми. Он постарел и еще больше озлобился. Ему исполнился сорок один год, и он был не похож на себя прежнего. Волосы выкрашены в черный цвет, брови и ресницы — тоже. Под глазами набрякли мешки. Между некогда идеальными зубами образовались безобразные прорехи.
Судьба не жаловала его последние девять лет. Когда его с позором изгнали с виллы в Канне, бушевала гроза, и это отразилось на его здоровье. У него развилась тяжелая форма пневмонии, так что эта история закончилась в местной больнице, существующей на пожертвования. Он чуть не отправился к праотцам. Да если бы и отправился — кто пожалел бы о нем?