Стопки акций, которые некогда стоили десятки тысяч долларов, превращались в бумагу, которую можно было раздавать детям, чтобы они делали из нее самолетики. Каждый четвертый американец стал безработным, города наводнили бездомные, еще вчера – вполне респектабельные люди, которые после «черного четверга» кутались в мятую, рваную одежду на уличных лавках и поднимали с земли яблочные огрызки, чтобы не умереть с голода. Крах Нью-Йоркской фондовой биржи стал предвестником Великой депрессии в США. Финансовый кризис подобно болезни распространился затем и на страны Европы, жителям которой тоже пришлось «затягивать пояса потуже» (Франция – не исключение). Роковым образом пострадала и Германия, которой США давали ссуды на восстановление послевоенной экономики. Это спровоцировало рост числа недовольных среди немцев – и Адольф Гитлер получил надежный инструмент для укоренения своей власти. На смену сытым 20-м пришли голодные 30-е, и этот упадок стал одной из причин развязывания Второй мировой.
События на Уолл-стрит ударили по экс-чемпиону мира Хосе Раулю Капабланке, который добивался матча-реванша с Александром Алехиным. Ему кровь из носу требовались 10 000 долларов, однако найти организации (как это сделал Алехин, заключивший контракт с Аргентинским шахматным клубом), которые согласились бы профинансировать матч, стало трудно. Куба вошла в число стран, которые плохо переносили мировой финансовый кризис; Капабланка даже на время лишился своей доходной дипломатической должности, а вскоре на острове стало нечего есть, и начались повальные аресты, поскольку в экстренных случаях режим становится шатким, и усиливается госнадзор. Обвал биржи в США повлиял на личное финансовое благополучие экс-чемпиона: кубинец, как и миллионы других, понес существенные убытки.
Впрочем, после сенсации в Буэнос-Айресе Алехин и без событий на Уолл-Стрит стал для Капабланки чашей Грааля – буквально недосягаемым. Первое время деклассированный кубинец находился в не свойственной для себя депрессии. Много лет он считался украшением шахматного мира, знатным послом игры, человеком, за которым приятно наблюдать, кого интересно слушать. Но появились тревожные сигналы, показывавшие, что Капа перестал быть образцом, идеалом. Напротив, он пребывал в глубочайшем кризисе. Его неровные, импульсивные послематчевые интервью, в которых ощущалось метание души, показывали: Алехин смог поколебать колосса, размозжить его глиняные ноги. Капабланку, который позволял себе некоторые слабости в высказываниях, даже самобичевание, с радостью винили во всех грехах, а самое главное – в том, что он, оказывается, совсем не любил шахматы… И действительно, могло сложиться ощущение, что в какой-то момент они стали для него чем-то наподобие шелкового носового платка в нагрудном кармане пиджака – элементом антуража, который требовался для привлечения восторженного внимания публики. Дошло до того, что все еще элитному игроку на полном серьезе задавали вопрос, что он любит больше – шахматы или, скажем, домино? А быть может, бильярд? Но постепенно лев зализывал раны, и, вернувшись на Кубу, начал все чаще и смелее говорить о матче-реванше, хотя Алехин и не обязан был соглашаться на него так быстро. Настойчивость Капы начинала граничить с навязчивостью, при этом прежде чемпионский матч-реванш играли лишь раз – попытка Вильгельма Стейница отомстить Эмануилу Ласкеру закончилась конфузом американца. Между Капой и Алехиным на почве переговоров насчет повторного матча пробежала искра напряжения, которая стала предтечей многолетней распри.
Новый чемпион мира резонно возмутился, что Капа позволил себе сразу же заговорить о необходимости менять регламент матча, чтобы игрокам не приходилось доводить себя до исступления бесконечным марафоном. Алехин напомнил, что выиграл титул в честной борьбе, на условиях, которые придумал и предложил на подпись в Лондоне сам Капабланка. Кубинцу ничего не оставалось, кроме как вернуться к игре и доказывать свое право называться лучшим претендентом.
В 1928 году в немецком Бад-Киссингене, где не играл Алехин (они с Капой вообще избегали теперь турнирных встреч друг с другом – русский эмигрант даже запрашивал повышенную сумму гонорара, если приглашали кубинца), экс-чемпион показал второй результат – то есть возвращение в шахматную реальность после Буэнос-Айреса получилось немного скомканным. На очко его опередил Ефим Боголюбов, проигравший очную партию. А вот 3–4-е места разделил в очень солидной компании учитель из Амстердама Макс Эйве, который как раз в это время совершил приличный скачок в мастерстве! Голландец не проиграл первым двум игрокам турнира и при этом сразил таких шахматных «силачей», как Акиба Рубинштейн, Рихард Рети и Фрэнк Маршалл. Он стал самым молодым участником турнира, но уже носил гордое звание чемпиона мира среди любителей (выиграл шахматную олимпиаду, которую провела ФИДЕ).
Капабланка не мог знать, что Алехин будет играть матчи с Боголюбовым и Эйве, а не с ним – причем по два раза с каждым! Но вскоре начал догадываться, что русский эмигрант ускользает от него безнадежно. Снова бросив вызов чемпиону и заверив, что играть они будут согласно лондонским протоколам и что у него есть 500 долларов, необходимые для стартового взноса, Капабланка узнал, что Алехин… уже вызвал к барьеру Боголя! С этого момента кубинец будет тщетно добиваться согласия на матч от чемпиона, множить письма-запросы, делать гневные высказывания в печати, но у русского эмигранта имелись на корону свои планы. Он сам когда-то долгие годы ждал матча, составляя финансовый план, как собрать деньги, конкурируя с другими видными шахматистами за право сразиться за титул. И поэтому имел веские основания по своему разумению выбирать претендента. Тем более что Боголюбов в 1929 году выглядел совсем даже не мальчиком для битья! В конце концов, он не раз опережал на турнирах самого Капабланку.
Незадолго до первого матча с Боголюбовым вышла в свет книга Алехина о турнире 1927 года в Нью-Йорке, в которой чемпион провел прямую и очень злую атаку на Капабланку, разобрав игру кубинца по косточкам и выставив ее не в лучшем виде – возник еще один повод для конфронтации. Хосе Рауль мог в ответ взять первый приз на супертурнире в Карлсбаде-1929 (Алехин выступал на нем в роли репортера New York Times), но уж если что-то идет не так, то надолго. Заигрывание Капы с симпатичной девушкой, чему имелось несколько свидетельств, обернулось в сцену ревности, которую кубинцу организовала жена Глория. Итог: разделенные с Рудольфом Шпильманом 2–3-е места, а победителем стал Арон Нимцович, набравший на пол-очка больше дуэта звездных коллег. Зато имелся солидный перевес над Боголюбовым как повод позлорадствовать над «кандидатом Алехина».
Вот что написал чемпион в одном из своих репортажей для американской газеты о выступлении Капабланки, обратив внимание на его ляп в игре против Фридриха Земиша: «Такие ошибки никогда не допускали мастера менее высокого уровня – Нимцович из Дании или доктор Видмар из Югославии. Небрежность Капабланки уже почти вошла в