привычку. Но со спортивной точки зрения поражение Капабланки имеет и плюс: оно не позволит появиться новой легенде о его незыблемости. <…> До этого он дважды был обречен на поражение и должен отблагодарить своих беспечных соперников за спасение»1. А вот провал Боголюбова Алехин воспринял куда более снисходительно: «Конечно, это ни в коей мере не соответствует его реальной игровой силе».
Очевидно, Ефим Дмитриевич сыграл в Карлсбаде столь неудачно (восьмое место), поскольку мандражировал перед экзаменом от доктора Алехина. Зато претендент выступал… «чемпионом ФИДЕ»! Организация долгое время хотела провести чемпионат мира под своей эгидой, но лондонские правила установили непомерно высокий призовой фонд, который ФИДЕ потянуть никак не могла (и даже просила Капабланку пересмотреть этот пункт правил, чего кубинец делать не стал)… Тогда организация затеяла матч чемпионата ФИДЕ. Ее президент голландец Александр Рюэб уже пытался провести такой матч в 1926-м между Алехиным и Боголюбовым, но успехом эта затея не увенчалась. Двумя годами позже все сложилось как надо: соперником Ефима Дмитриевича назначили соотечественника Рюэба – восходящую нидерландскую звезду Макса Эйве. В этом имелся свой резон: все-таки голландец оказал героическое сопротивление Алехину в 1926 году, когда будущий чемпион готовился к стычке с Капабланкой. Впрочем, в интервью La Nacion Алехин выразил скепсис в отношении такого решения ФИДЕ: «Почему выбрали Эйве, хотя у него не было ни одного реального успеха на международных турнирах? Почему не Нимцовича, Видмара, Рубинштейна, Тартаковера, Рети, Маршалла, Шпильмана? Или причина в том, что президент ФИДЕ той же национальности, что и соперник Боголюбова? Мне бы не хотелось в это верить»2.
Как бы то ни было, Боголь выиграл матч у Эйве, но с великой натугой, включившись только под конец и одержав две победы кряду – перевес составил всего очко. Когда Алехина спрашивали, что он думает о титуле Ефима Дмитриевича, шахматист в ответ лишь посмеивался, отмечая, что ничего общего со званием чемпиона мира это не имеет. А потом сам вступил в бой с Боголюбовым, чтобы доказать свое превосходство.
Эмануил Ласкер был назначен судьей матча за шахматную корону 1929 года между Александром Алехиным и Ефимом Боголюбовым. Игры 12–19 проходили в кафе «Кёниг» в Берлине
Их первый матч проходил с 6 сентября по 12 ноября 1929 года. В этот раз дуэлянты играли не в частном порядке, как в Буэнос-Айресе, а публично, чтобы организаторы собирали деньги с продажи билетов. Лондонские правила все-таки были изменены (например, надо было набрать 15,5 очка для победы). Были и другие «отклонения». Алехин дал Боголюбову немало времени, чтобы киевлянин внес стартовый депозит в 500 долларов (Капабланка уже имел такую сумму), хотя правила гласили, что претендент должен сделать это сразу после того, как чемпион примет вызов и будут решены некоторые организационные вопросы3. О задержке с внесением денег стало известно вот как: Алехин принял вызов Боголюбова в 1928 году, а о выплаченных 500 долларах сообщили в прессе лишь на излете января 1929-го. Вероятно, Боголюбов не смог обеспечить и главный фонд в 10 000 долларов, хоть и не обязан был изыскивать именно такую сумму. Это следовало из того, что Алехин в любом случае получал 6000 долларов, «а все, что больше, – его соперник».
Игры состоялись в Германии (Гейдельберг, Висбаден, Берлин) и Голландии (Гаага и Амстердам). Те партии, которые проводили в Берлине, судил лично Эмануил Ласкер. Но не обошлось и без Хосе Рауля Капабланки, который умудрился вызвать Алехина на бой прямо во время матча (пусть и в эпистолярном жанре). Его тропический темперамент требовал немедленной сатисфакции – он просто не умел ждать своего часа, как это делал Алехин. Он будто стал назойливой (и смертоносной) мухой це-це, громко жужжавшей возле лица чемпиона, который терпеливо отмахивался от нее. Эта каменная невозмутимость Алехина, игнорировавшего наскоки Капабланки, вскоре начнет сводить бывшего чемпиона с ума.
До матча Алехин заявил, что Боголюбов опаснее Капабланки, сам претендент тоже поставил себя выше кубинца. Однако Боголь, при всей остроте своего шахматного ума, стал для чемпиона удобным соперником. Алехин внешне легко его переигрывал, но это не значит, что Боголюбов оказался слаб, – его победы на супертурнирах говорили сами за себя. Просто, в отличие от Капабланки, уроженец Киева стремился к разнообразию дебютов, осложнению позиций, и тут Алехин чувствовал себя полностью в своей тарелке, хоть и стремился в цейтноты. Их шахматная философия вообще оказалась родственной, и складывалось впечатление, что партии этого матча больше приправлены остреньким, чем удушливые игры в Буэнос-Айресе. Эдакая комбинационная рубка двух шахматных армий с воеводами, любящими тактические увертки, неожиданные жертвы ради создания качества. В чем было сходство с предыдущим матчем, так это в личном присутствии музы Алехина Надин и более легковесном отношении его противника к событию.
Первую партию, как и в случае с Капой, Алехин выиграл. Его укусила оса, на что крыленковское издание «64» отреагировало шаржем: чемпион с перекошенным от боли лицом взлетел со стула, схватившись за бедро4. А вот что писал об одной из партий в Гааге специально для советского журнала «Шахматы» голландский обозреватель: «Играющие опять на той же стеклянной веранде, но в прошлый раз дверь туда была открыта, теперь закрыта, так как Алехина раздражает всякий шум. После победы в 18-й партии Боголюбов в прекраснейшем настроении. Когда не его ход, он все время прогуливается и охотно разговаривает. Алехин – наоборот – сосредоточен. Он почти не встает со своего места, все время пьет чай. Боголюбов не выпускает изо рта толстую сигару»5.
Теперь зарисовка из Амстердама: «11 часов вечера. Алехин записал свой ход в 21-й партии. Почти все зрители разошлись. Алехина уже нет. Лишь несколько энтузиастов обсуждают с журналистами партию. Боголюбов совершенно один сидит за своей доской и рассматривает возможные продолжения партии. Вот он смешал шахматы – и опять расставляет. “Пойдемте, господин Боголюбов!” – говорит ему председатель шахматного клуба доктор Левенбах. Боголюбов опять смешал шахматы и опять расставляет позицию, в которой партия прервана. “Господин Боголюбов, мы вас ждем”. Никакого впечатления. Наконец Левенбах прибегает к последнему средству. “Пойдем играть в бридж!” – “Сейчас” и, убедившись наконец, что партия его совершенно безнадежна, он удаляется с подошедшим Эйве»6.
Журнал «Шахматы» вскоре после этой публикации закрыли – слишком мало политики, слишком много шахмат. Совсем другой, «правильный» тон задавался в «Шахматном листке» (№ 23, 1929). Левенфиш не стеснялся в эпитетах, назвав в своей статье Алехина и Боголюбова «политически враждебными». «Два лучших представителя русского шахматного искусства, прямые продолжатели