— Не знаю, — честно признался Джон. — Это, должно быть, связано с Убежищем, может, в тех детях есть нечто особенное...
У Джона внезапно перехватило дыхание, когда он осознал, что только что произнес.
Нечто исключительное, что было только у них.
Нечто особенное в детях из Убежища и других детях из лабиринта, которых признали «негодными» для участия в Крестовом походе.
Нечто, не дающее им поддаться чарам Дудочника с его музыкой.
Сердце Джона забилось быстрее, он понял, в чем дело, в чем должно быть дело. Но как обернуть это знание в свою пользу, не убив никого?
Ход его мыслей прервал крик. Лилит наконец нашла брешь в обороне Эвин и нанесла ей удар в бок. От боли Эвин упала на колени, левая рука ее безжизненно повисла, рубашка окрасилась кровью.
Лилит бросилась вперед, чтобы добить ее, но гармоничная трель в мелодии удержала девочку на месте.
— Нет, — сказал Дудочник. — Не сейчас. Ты ее одолела — и хорошо. Теперь нас некому остановить.
Эвин с усилием поднялась на ноги, а Лилит заняла свое место близ Дудочника.
— Нет, — промолвила Эвин хриплым от боли голосом. — Ничего не кончено.
— О, а я считаю иначе, — усмехнулся Дудочник.
И вновь он поднес флейту к губам и сыграл несозвучную мелодию, и внезапно Стефан бросился вперед и пинком свалил мать на землю. Он поставил ногу в сандалии ей на затылок и вдавил лицо Эвин в песок. Все это время его лицо было абсолютно пустым — для мальчишки имела значение лишь музыка и иллюзия, которую та рисовала в его голове.
Мелодия изменилась, Стефан поднял ногу и повернулся к кораблям-драконам.
— Рассказать тебе о сыне? — Голос Дудочника был жесток и насмешлив. — Рассказать о всех тех ужасах, которые он совершит, о смерти, которую принесет в мир? Хочешь узнать о том, что он уже натворил? Не желаешь ли узнать и лучшую часть? — продолжал Дудочник, голос его становился тише, но все еще сочился злобной радостью. — Он понимает. В глубине души, где-то глубоко внутри, он все еще тот мальчик, которого ты помнишь. И когда он по моему приказу ведет вперед мою армию, неся миру разрушение, он знает, на что его толкают, — и не может этому помешать. Он мой, отныне и навсегда.
Эвин не шевелилась, она плакала, уткнувшись лицом в песок.
— Мой сын пропал, — бездумно пробормотала она. — Пропал. Мой пропавший мальчик.
«Пропавший мальчик, — подумал Джон. — Пропавшие Мальчишки». Вот оно. Питер знал. Ведь он же сам был Дудочником когда-то — и должен был знать, как одолеть чары панфлейты. И Джейми тоже должен знать, иначе зачем с самого начала было посылать к нему Лору Липучку?
— «Оставь надежду, всяк сюда входящий», — процитировал музыкант. — Так было предрешено, это неизбежно. А теперь, — он опять поднес флейту ко рту, — пора положить этому конец и отправляться на Великую Войну, которую мы готовили семь сотен лет.
— Стойте! — выкрикнул Джон, как он надеялся, не совсем слабым голосом. — Будьте милосердны. Дайте ей хоть проститься. Позвольте попрощаться со своим сыном.
Эвин уставилась на Джона. Ни усталость, ни боль не могли скрыть ее удивления. Что за игру он ведет?
Дудочник кивнул и жестоко улыбнулся, словно почувствовав возможность продлить пытку.
— Последнее прости ребенку, — произнес он. — Пусть не говорят, что я не милосерден — до определенной степени.
Он сделал знак рукой, и Стефан повернулся на пятках и снова встал над распростертой на песке матерью.
Джон всеми силами старался казаться спокойным и придать голосу твердость.
— Эвин, — сказал он, — прими милость Дудочника. Попрощайся с сыном. Скажи ему «прощай»... и подари последний поцелуй.
«Пожалуйста, — думал Джон. — Пожалуйста, Эвин. Пойми. Разгляди связь. Ради всех нас, прочитай это в моих глазах и пойми, что ты должна сделать.»
Эвин поняла.
Она взглянула на Дудочника, изобразив молящую и уже скорбящую мать, которая нуждается лишь в одном, жаждет одного.
— Могу я подарить сыну поцелуй? — спросила она.
Дудочник приосанился, заслышав жалобные, почти отчаянные нотки в ее голосе.
— Да, — прошептал он. — Раз такое дело, и ты в последний раз видишь сына, я разрешаю поцелуй.
Эвин слегка склонила голову, благодаря за проявленное милосердие. Покачнувшись, она встала на ноги, слабая от потери крови, и медленно, превозмогая боль, шагнула к сыну.
Стефан равнодушно смотрел на мать, скрестив на груди руки. Взгляд его не был мертв, он просто не отражал никаких чувств. Не было искры, только цель. Человек без души, и пустота в его глазах выдавала это. И через считанные минуты хозяин мальчика собирался использовать его, чтобы разжечь пожар, который поглотит весь мир.
Эвин подавила рыдание.
Она подалась ближе, будто бы для того, чтобы поцеловать Стефана в щеку, — а затем, пряча движение покалеченной левой рукой, правой она быстро вытащила что-то из кармана.
Эвин поцеловала сына и в тот же самый миг вложила ему в ладонь маленький серебряный наперсток.
На мгновение показалось, что ничего не происходит. А потом глаза Стефана распахнулись и он вздрогнул.
Дудочник прищурился. Творилось явно что-то не то.
Эвин смотрела, как мириады эмоций пронеслись по лицу сына, у него вырвался тихий стон, как от боли. А потом взгляд Стефана прояснился. Глаза расширились, взгляд сфокусировался и стал прежним.
И сын Эвин улыбнулся матери.
— Матушка, — тихо сказал он, — ты же знаешь, я не люблю, когда меня целуют на глазах у подданных.
Дудочник зарычал и снова схватился за флейту.
Прежде чем Эвин сумела сделать хоть одно движение, Стефан закрыл ее собой и на развороте метнул в Дудочника длинный нож.
Лезвие угодило последнему в горло до того, как он начал играть, и Дудочник испустил удушливый крик.
Раздался удар грома, небо содрогнулось. Фигура Дудочника взорвалась обрывками тьмы.
* * *
Ведомый тенью, которая разыскала его и привязалась к нему, Джек направил «Индиговый дракон» над последним из Бродяжьих островов в шестой и последний район Подмира, к последнему острову.
Девятый круг, если верить Данте. Центр ада. Явно не то место, куда отправляются по собственной воле. Но Джек отправился, не потому, что тень его заставила, а потому, что считал, что ей это нужно. Тени нужна была помощь, и она нашла его. Не одного из взрослых. Джека. Юного Джека. Тень доверилась ему, и он не мог предать ее доверие.
В это трудно было поверить, но девятый остров был маленьким и непримечательным. На нем и было-то всего несколько чахлых деревьев и нагромождение камней, напоминавшее не то пирамиду, не то вход в пещеру.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});