Читать интересную книгу Амфитрион - Анна Одина

– Любопытно: глядя на картину милого оптического обманщика из Лейдена{42}, никому не придет в голову обвинить голландцев в том, что они-де использовали генетически модифицированную сою, чтоб выкормить этих пулярок. Или нитраты, чтоб вырастить эту морковь. Чистые были времена. Так вот.

Тут Дельфина ненадолго отключилась, буквально на пять секунд, а когда пришла в себя, подумала, что шантажист этого не заметил: он все так же смотрел в пейзаж и продолжал говорить. Сознание оставило ее, потому что она вдруг поняла, что́ сделала со своей жизнью, и осознала, что́ мог сделать с этой жизнью ее посетитель – человек средних лет, с непривычно артистической стрижкой, почти с полностью седыми, изначально черными волосами, прямой свободной осанкой и ничего не упускающим взглядом.

– …затем при помощи невинного сочетания пищевых добавок и вовремя озвученной правды об истинном отцовстве дочери добивается у супруга нервного срыва. А он, и без того измотанный подозрением, что юная жена вышла за него по расчету, так и не переживший самоубийства старшей дочери от первого брака, получает инсульт и, представьте, умирает. А вы говорите «вредные привычки». Привычка выбираться наверх по чужим позвоночникам, мадам Монферран, – самая вредная из всех. Уж вы поверьте.

– Вы отсюда не выйдете, – сказала Дельфина пустым голосом. Как пишут в таких случаях, на нее вдруг навалилась кошмарная усталость, но вместе с тем где-то вдалеке забрезжило и облегчение: скоро кошмар кончится. Она убьет этого человека… Потом – послезавтра – Ирэн пойдет в школу. И никто больше не будет им угрожать, потому что раскопать все, что изложил незваный гость, по второму разу невозможно… А ведь он еще даже не начал говорить о переработке просроченных йогуртов.

Затушив, наконец, сигарету в неизвестно откуда взявшейся в Дельфинином кабинете пепельнице китайской эмали, гость обернулся к хозяйке Food Planet:

– Самое время рассказать вам, как сюда можно попасть, чтоб вы не сомневались, что и выйти не составит труда.

Он подошел к ней и остановился, немного склонив голову набок и сложив руки за спиной. Дельфина сделала усилие, чтобы не вжаться в спинку кресла. Нарушитель спокойствия негромко произнес:

– Господа Гримо и Планше, пожалуйста, зайдите к мадам Монферран.

Наверное, где-то на нем был комлинк. Или все это время его омнитек был включен на запись или трансляцию. Но Дельфину поразило не это, а то, что ее предали изнутри. Гримо и Планше стоили очень дорого и были верны, как… пара любимых перчаток. Как могут предать перчатки? За сколько он перекупил их и как до них добрался?

Охранники показались в дверях. Что самое ужасное, на их каменных лицах было написано каменное же удивление: они знали в лицо человека, вызвавшего их в кабинет, но… не имели понятия, что он здесь сейчас находился. Захватчик отпустил их легким кивком. Дельфина тоже кивнула, но головы не подняла: она старалась сконцентрироваться и на всякий случай не смотрела врагу в глаза.

– Я не согласна, – сказала она, наконец, – я не отдам вам мою компанию. И вы ничего со мной не сделаете. Отец уже умер, и никто ничего не знает об Ирэн; вы же не будете его эксгумировать, чтобы делать тест ДНК? Все остальное прикрыто моими людьми в правительстве. Допускаю, вы могли купить кого-то, но не всех. И что вы сделаете, устроите скандал в прессе? В ней и без этого достаточно грязных бездоказательных сплетен. Или вы рассчитываете, что покупатели перестанут потреблять мою продукцию, не желая потворствовать грязной участнице инцеста и злобной стерве? Я представлюсь жертвой насилия, и на волне общественного сочувствия поднимусь еще выше. Все зависит от взгляда на вещи, мсье… – тут Дельфина сжала кулаки и вдохнула поглубже, ибо уже поняла, с кем имеет дело: – Monsieur Dellamorte.

О да. Она молодец. Она не сдается без борьбы, и она еще искренне надеется победить. Шантажист одобрительно приподнял бровь.

– Прекрасно, мадам Монферран! Просто прекрасно. Your… effort is most commendable[76]. Не стану с вами спорить – вы, судя по всему, хотите посостязаться со мной в догонялки, а отказывать женщине невежливо. Вы же, уверен, и без напоминаний знаете, что от меня еще никто не уходил. Я имею в виду на поверхности земли.

– За это вас и прозвали Dellamorte, – пробормотала Дельфина, разглядывая кольцо из белого золота с бриллиантом на правом безымянном пальце. – За то, что проворачиваете операции лично, методически и с… артистической любовью к делу – добавили Магистр. А за то, что при общении с жертвами у вас неминуемо возникают художественные ассоциации – вот как с этой морковью, – уточнили: «искусств».

Магистр немного отступил от Дельфины, словно для того, чтобы получше ее разглядеть. Дельфина поставила на своем игровом поле еще один плюсик.

– Кто мог подумать, что молва распространилась так широко, – проговорил он задумчиво, – и так романтично объясняет происхождение моего скромного префикса.

– Вовсе не широко, – признала Дельфина, для которой опознание оппонента стало символом небольшой победы. Ей оказалось достаточно двух туманных свидетельств: от переехавшего в Южную Африку немецкого фармацевтического магната (перед тем как заняться охотой на носорогов, он поставлял ей бифидобактерии) и от американского банкира (через его банки Дельфина работала в Штатах и Канаде), перед выходом на пенсию заменившего большую часть преданного совета директоров загадочными кандидатами, о которых отказывался говорить. Перед ней стоял тот самый человек, о котором твердили они оба, – якобы за ним тянулся длинный шлейф уничтоженных и отобранных компаний, а о нем самом не было известно решительно ничего, кроме каких-то сказок. С учетом компромата, имевшегося на FP, встреча с этим метеоритом смерти сулила «Планете еды» гибель.

– Как бы то ни было, – сказал незваный гость с легким раздражением, которое Дельфина поспешила приписать эффекту своих слов, – боюсь, стилистические красоты вам не помогут. – Делламорте направился к двери в личные апартаменты Дельфины, где у нее была спальня, гостиная и ванная комната, как будто раздумывая, где лучше совершить ритуальный акт уничтожения. – Пресловутый артистизм не помешает мне оставить от вас одно лишь воспоминание. Вы напрасно думаете, будто сделать это можно, лишь апеллируя к чувству справедливости широких масс, уверяю, массы в наше время решают не намного больше, чем при Спартаке. Рассказ об отце и муже был использован лишь для иллюстрации ваших методов. Мои куда менее топорны. Да, гиганта сокрушить сложнее, – будничный тон, которым это было сказано, предполагал, что гость пришел к Дельфине по дороге, выложенной фрагментами сокрушенных гигантов, – но, единожды упав, он издает оглушительный грохот и уже не встает.

Дельфина вскочила. Лоб ее покрывала холодная испарина, а сухость из горла распространилась уже, кажется, на пищевод.

– Довольно! Скажите, чего вы хотите – ведь не просто разрушить Food Planet, опозорить и разорить меня, оставить Ирэн сиротой? В чем смысл?

Магистр обернулся к Дельфине с ленивым интересом, как боа-констриктор.

– Сиротой? Вы хотите сказать, что в случае разоблачения не вытерпите бесчестья, отравитесь… каким-нибудь просроченным йогуртом, предназначенным жителям Мали, и оставите сиротой любимую дочь?

Он посмотрел на Дельфину еще пару секунд и, видимо, понял, что так и будет. Разве что умрет она более красиво. Делламорте вздохнул.

– Не люблю сирот, мадам Монферран. У меня застарелая аллергия на детей без родителей: они вырастают слишком самостоятельными и неизбежно травмированными, а меня мало что утомляет так, как детские травмы. И даже если эти дети, как ваша дочь, располагают прекрасной бабушкой в Нормандии и еще более прекрасным дедушкой-академиком в Париже, ничего хорошего это не сулит. Да и ваше бесчестье станет событием такой разрывной силы, что не пощадит никого из них. А я… – тут он открыл дверь в комнаты Дельфины, и она увидела Ирэн… Девочка, встретившись взглядом с Магистром, вскочила с ковра, где строила невообразимых размеров кукольный город, подбежала к нему и, уцепившись за руку, вперила в него взгляд сияющих глаз, как дети делают всегда, когда ожидают развлечений, радости и игр. Магистр улыбнулся, а Дельфина беспомощно подумала: «Какой идиот решил, будто дети интуитивно отличают добро от зла? Для ребенка в конфете с ядом важно лишь то, что это конфета».

– ¡Hola, Magister! – воскликнула Дельфинина пятилетняя дочь, – сегодня вы обещали рассказать мне про итальянский!

«Черт, – почему-то подумала Дельфина, – надо было учить ее итальянскому, а не немецкому».

Магистр удивительно спокойно вытерпел цепкий хват пятилетней девочки, как будто не ее матери он только что показал светящийся указатель к пропасти и любезно обозначил ведущую к ней дорожку, сказал девочке: Hush… plus tard, ma petite mademoiselle[77], легко похлопал ее по руке и отправил назад играть. Тихо закрыл дверь.