Читать интересную книгу Амфитрион - Анна Одина

Вскоре Митя отправился ставить чайник просто потому, что нельзя было его не поставить. Через десять минут Алена пришла на кухню и села на свое обычное место, предварительно разложив на столе несколько красных коробочек с желтыми иероглифами, палочки для еды, достав и расставив тарелки и чашки.

– Кстати, сегодня китайский Новый год, Митя, – сказала она.

«Праздник, когда воссоединяются семьи», – подумал Митя с улыбкой, а сам спросил:

– Что же ты делала все это время, Алена?

Он сел за стол, взял палочки и съел немного китайской еды. Гулаожоу оказался очень удачным.

– Я сдала сессию, – доложилась Алена. – Проводила много времени с братом. Он мне накачал на ноутбук аркадных игр, и я в них играла. Не представляешь, как это затягивает. Вот я складывала драгоценности по три, сталкивала вниз артефакты, а сама думала: трачу жизнь час за часом и день за днем, а потом, когда придет время умирать, буду считать последние минуты и вспоминать, что потратила столько… ни на что.

Алена смотрела в чашку с чаем.

– Это ничего, – сказал Митя, помолчав (он не очень понимал, что полагается говорить в таких ситуациях). – Считай, терапия. Значит, так тебе было нужно.

– Да… – протянула Алена и вдруг вскинула глаза на Митю, улыбаясь. – А помнишь, как мы с тобой любили развлекаться в самом начале?

– Нет, – нахмурился Митя, для которого ничто, связанное с Аленой, не подпадало под понятие развлечения.

– Ну как же! – воскликнула Алена, и глаза ее, наконец, привычно и оживленно заблестели. – Мы искали гениальные строчки в пошлых песнях и стихах, помнишь!

Тут заулыбался и Митя.

– Точно! Помню вот это: «Я сошью себе рубаху из крапивного листа», а ты еще объясняла, что автор, видимо, читал в детстве, но забыл потом Андерсена.

– Да-да, я помню. А мне нравилось вот это: «Коротаем мы ночи длинные, нелюбимые с нелюбимыми».

Оба замолчали. Посидев некоторое время молча, Алена встала и пошла в большую комнату, где блестело открытыми клавишами пианино. Митя жил в старом сталинском доме, где не было слышно соседей, здесь можно было устраивать пьяную оргию с множественными жертвоприношениями: никто бы не вызвал милицию не из деликатности, а просто потому, что звукоизоляция была хороша. Далее произошло неожиданное: Алена села к пианино и начала играть. Митя, оставшийся в кухне допереваривать цитату про нелюбимых, сначала даже не понял, что происходит.

– Ты играешь?! – ошарашенно спросил он. Алена не прервалась, тихо улыбаясь.

– Ну Митечка, чего же странного, – из-под ее пальцев лилось, кажется, что-то сольвейговское. – Да, играю. Я вообще-то закончила музыкальную школу. Ты так удивляешься – можно подумать, Рагнарёк заговорил…

Митя не стал комментировать последнее допущение, а подошел и стал смотреть на Аленины пальцы, бегавшие по клавишам. Теперь она заиграла что-то еще более невыносимо прекрасное. Наверное, это тоже был Григ.

– Но почему же ты раньше не играла?!

– Не было случая… – Мелодия продолжалась, – не было времени… Были длинные ногти…

Митя наконец увидел, что Алена избавилась от длинных острых ногтей, которые были ей положены для работы в «Гусе», и не клацала по клавишам пианино так, как имела обыкновение делать это, работая на компьютере.

– Почему же ты обстригла ногти?! – Митя и сам не заметил, что последние три вопроса произнес с вопросительно-восклицательной интонацией: видимо, его навыки общения с Аленой понемногу оттаивали.

Продолжая мелодию, Алена подняла к нему лицо.

– Потому что… я хотела играть на пианино как положено. Отец передал мне ноты прабабушки Марии – семейную реликвию. Они непонятным образом вернулись в Россию после ее гибели.

Митя ничего не знал о прабабушке Марии и не предполагал, что в семье Ордынцевых были какие-то тайные ноты. Но он слушал. Это было важно.

– …И я прочла ноты, и увидела, что это совершенно поразительная музыка, и захотела ее играть, и обстригла ногти, потому что… все равно тебе они никогда не нравились, и хотела прийти к тебе и сыграть эту музыку, автора которой не знаю. Это какое-то Лунное интермеццо. Оно вообще-то для арфы. Но я же не умею играть на арфе, которой у меня нет.

Митя осторожно опустился на диван, глядя на Алену.

– А что еще?

– Еще… я написала тебе статью. Ту, в журнал. Но мне было стыдно ее посылать. И еще я рисовала акварелью. Луковицу нарисовала и папин свитер на спинке стула. И Петла по памяти. «Образ Петла в памяти Алены Ордынцевой». Еще Рагнарёка. С ним, правда, ничего не вышло, потому что акварель не любит белый цвет.

Алена отняла руки от клавиш и закрыла крышку.

– А ты, Митя? Ты работал? И встречался с ним, да?

– Да, – не стал отрицать Митя, хотя не мог взять в толк, как Алена догадалась. – Только не проси меня рассказывать об этом.

Алена замотала головой, закрыв глаза и сжав губы, и Митя на секунду испугался, что вот уж теперь-то она точно заплачет. Только этого им сейчас не хватало.

– Можно, я останусь, Митя? – вместо этого спросила Алена. – Не надо меня прощать, понимать… жалеть, даже любить не надо – ничего. Просто давай я останусь. Я не могу. Без Петла не могу я. Это же наш ребенок. И вообще.

Митя кивнул. Когда Алена пришла, он почему-то и не подумал, что она уйдет. «Что же будет с нами?» – подумал он. «Нет никаких “нас”, – ответил он сам себе. – Есть Алена, есть я и есть Пётл. Будем работать».

– Ты читал Бунина? – вдруг спросила Алена.

Митя удивленно посмотрел на нее:

– Ну, Алена, я же все-таки школу заканчивал в Москве, а не в городе Кожикоде. Конечно, читал!

– И рассказ «Митина любовь» читал?

– Читал, – Митя опять забыл, что родители называли его Митей, а не Димой, именно по-бунински.

– Я вот не помню… там ли это было или в какой-то пьесе? Катя там говорила Мите… вроде «это будет летом», а он ей отвечал – «до лета еще дожить надо». Вот я и предлагаю тебе, Митя. Давай доживем до лета.

Митя молчал, вспомнив, что бунинский Митя до лета не дожил, потому что застрелился. Алена посмотрела в черное окно, иссеченное снегопадом.

– Ничего не было, Митя. Ничего не было.

– Я знаю, Алена, я видел.

Алена вскинулась и посмотрела на Митю, закусив губу. Митя улыбнулся (одному Богу известно, как это далось ему).

– Я видел… что было гораздо хуже. И лучше. У тебя в голове. Я согласен, милая. Давай доживем до лета. И до лета, и до осени, и до любого другого сезона, до которого нам захочется дожить. Только ты будешь мне помогать писать книгу и делать журнал. Теперь давай мне свою статью и пойдем выпьем за китайский Новый год.

Они вернулись в кухню и выпили немного сливового вина. Скоро дедовы часы пробили двенадцать раз, наступил китайский Год быка, а Митя даже и не понял, как рассказал Алене о своей книге. Она – для маскировки – будет писаться о недалеком будущем. В ней будут действовать Митя и Алена, только под другими именами. В ней будет будущее – немного, чуть утопически, в ней будет прошлое… это самое сложное. В ней будет все то, о чем они не могут говорить. Алена, выслушав, с неподдельным воодушевлением обещала помогать, выполнять обязанности информационного редактора и переводить с английского на русский.

Тут омни сделал «пип!», и Митя, не любивший пропускать входящие, схватил хитрый наручник, ввел пароль и открыл письмо. Письмо гласило:

Mitya:

Herewith my inputs to Filè1, which may be useful for your book. Make what you will of it.

By the way, good to know that you recognized me in that painting, but as you understand, it couldn’t possibly have been me. I was in Europe at the time.

Believe me etc.,

B’hrian Fear Dearg[69]

12.02.2020

В приложении были кое-какие записи. Но что это за файл такой – «номер 1»? Следующее письмо отвечало на вопрос:

Caro Signor Selvaggio,

Le invio il file numero uno. In esso è contenuta la storia del Maestro d’arte Dellamorte, da me ideata, nonché quella parte di storia della sua famiglia che mi ha visto coinvolto in prima persona. Penso che questi materiali non saranno privi di utilità per il Suo libro.

Man mano che Lei prenderá conoscenza del testo, esso cesserà di esistere; in tal modo il file, una volta letto, scomparirà del tutto. La pregherei pertanto di accertarsi a tempo opportuno di aver fissato tutto ciò che serve. Le chiedo inoltre di non pubblicare i materiali sul Maestro fino al momento del suo ritorno. Egli è entrato nell’Ur, dove lo attendono prove che minacciano con la morte non solo lui, ma anche altri. Lì è stato ucciso già due volte, e noi non possiamo ammettere che ciò avvenga ancora.

È stato interessante lavorare con Lei, Mitja, e La ringrazio di questo. Sono consapevole del fatto che, dopo aver letto il testo, Le rimarranno non poche domande. Ciò è sempre inevitabile.

Addio.

– Rodolfo Strattari

12.02.2020[70]

Алена вопросительно смотрела на Митю. Митя улыбался; в письме он понял далеко не все, но фраза «Egli è entrato nell’Ur» показалась ему ключевой, и почему-то ему стало очень легко. Магистр вошел в Ур, и, наверное, все было не зря.

27. Отличница

11.30 a.m.

Представьте, что с высоты птичьего полета вы озираете океан. Правда, речь идет об очень далеком и глубоководном океане, и птицы не долетают сюда. Но все-таки представьте этот панорамный вид: мы летим над волнами и видим сине-белую воду, блики солнца в выемках волн, белые барашки на гребнях, тени рыб, движение морских течений, видим, что горизонт равен кругу, и этот синий круг вод накрыт хрустальным колпаком неба. Наконец мы видим взрезающий воды и небеса корабль.