Элеонора вспоминала Сэма, иногда, то с раздражением, то просто так, а то ей казалось, что они тогда в пабе провели в общем-то милый вечер. Она перестала звать его про себя Тевтоном, тевтоны представлялись ей по картинам Альфонса Мухи высокими плечистыми блондинами с мощными скуластыми лицами и суровым целеустремлённым взглядом. «А я не похожа на валькирию!» – думала она. Сэм был тоже высок, но узок в плечах, у него были короткие, волнистые рыжие волосы и веснушки на лбу, щеках и выдающемся нос у. Однако потому, как он нёс от самого дома мешок с молотками и воротами для крокета, Элеонора поняла, что он сильный, и Сэм в светлых бежевых брюках, в джемпере в косую клетку и рубашке с открытым воротом очень гармонично смотрелся на фоне тёплого воздуха, зелёной травы и уходящего вдаль голубого моря.
– Я с ним поговорю, – шепнула Элеонора Джуди, та глянула на неё и вздохнула.
Хозяевами стола были Шон и Мэри. Пили виски с содовой, Шон утверждал, что в этом полезном для здоровья месте можно пить только полезный для здоровья напиток. Беседу вёл Сэм. Они с Шоном обсудили то, что происходит в международной политике, потом и внутренней: досталось и тори и вигам. Шон утверждал, что ни в коем случае нельзя отменять естественного права пэров состоять в верхней палате парламента. Сэм на это ухмылялся. Потом Шон расставил ворота и предложил Джуди и Мэри поиграть в крокет. Сэм обратился к Элеоноре и рассказывал ни о чём – о новостях в редакции. Новостей не было, и Элеоноре стало казаться, что всё-таки Сэм по-своему симпатичный мужчина.
Она встала и пошла к морю. Сэм взял стакан, поджёг сигарету и пошёл за ней. Элеонора спустилась с невысокого обрыва и по песку дошла до опрокинутой кверху килем, старой, давно брошенной лодки и села на неё. Когда с моря не было холодного ветра, она иногда бывала здесь. Сэм тоже сел, близко, под ветер, так чтобы дым не шёл на Элеонору.
– Я люблю дым от сигарет, когда хороший табак, – сказала Элеонора.
– Я хочу бросить курить, – сказал Сэм.
– Вы надолго сюда?
– Завтра утром уезжаю в Манчестер…
Элеонора поняла, что её волнения оказались напрасными, но при этом не почувствовала ни огорчения, ни облегчения.
– У вас там дела?
– Да! Встреча с промышленным магнатом и сделка.
Элеонора смотрела на него.
– Хочу продать развалины замка предков в Чешире.
Элеонора удивилась – как всё сходилось в этом заколдованном или волшебном месте! Че́шир!
– Почему? – спросила она почти без интереса, из вежливости.
– Хочу перебраться на время в Европу.
Она смотрела на него.
– В Баварию, там сейчас интересно.
– Что именно?
– Я думаю, что Гитлера должны вот-вот выпустить из тюрьмы. По слухам, он пишет какую-то очень серьёзную работу, что-то вроде библии для национал-социалистов.
– Что это такое?
– Пока не очень понятно, но это серьёзная фигура. В Лондоне – и на Флит-стрит и в Сити – к нему проявляют интерес. А в Мюнхене у меня остались друзья и знакомые.
«Спросит он о моей книге?» – подумала Элеонора, про Гитлера она почти ничего не знала, только слышала, и ей это было неинтересно.
– А у вас какие планы? – спросил Сэм.
– Ещё неделю я хочу побыть здесь! Тут хорошо пишется, спокойно. Вернусь, сдам первую часть рукописи и к осени запрошу визы в Китай и в Японию.
– Надолго?
Элеонора вздохнула и не ответила.
Они провели приятный вечер. Мэри первая устала от крокета и вернула всех за стол. Шон выпил и снова завёл разговор с Сэмом. Джуди переглядывалась с Элеонорой.
Сэм сделал, как сказал. Или почти как сказал.
Оставшуюся неделю они провели, как предыдущую: Джуди гуляла с Мэри или играла в карты с Мэри и Шоном, Элеонора обработала письма, те, которые привезла из Лондона и которые ей успели переправить в Холихэд, и выстроила план второй половины книги. Когда пришло время уезжать, они попрощались с хозяевами, с грустью обошли дом и в понедельник 12 мая в полдень сели в поезд.
Через четыре часа в Манчестере в вагон зашёл Сэм.
«Что с ним случилось? – думала Элеонора, уже почти подходя к редакции. – Неудачная сделка?»
В поезде она увидела другого Сэма, ей даже показалось, что он жалел, что оказался с ними в одном вагоне. Он прошёл в своё купе и выходил из него только курить. Конечно, он поздоровался, но не подходил. Джуди даже заволновалась. Когда он появился, они сразу поняли, что всё это было подготовлено заранее, и приготовились к отражению, однако не понадобилось.
До первого июня Элеонора работала дома. Она запланировала довести написанное до первой редакции и сдать не позже середины июня. Сегодня было 10-е, и она шла на Флит-стрит. За всё это время Сэм ничем о себе не напомнил.
Не особо о себе напоминал и Михаил Сорокин. То, что он писал, было не очень интересно, потому что он ничего не писал о себе: так, что-то о поездках, о каком-то друге и каком-то лесе, как будто бы она не знала, что это за лес и что он называется тайга; даром, что ли, она проехала по ней тысячи миль. И ничего из того, о чём она просила. Элеонора была на него зла. Она даже подумала, что больше писать не будет, и даже если он ей напишет, она не ответит! Всё равно из Харбина он куда-нибудь уедет, скорее всего в Америку или в Канаду, как многие. Об этом она знала от Ива́нова, Всеволод Никанорович регулярно ей писал, а она ему. Когда у неё однажды возникала мысль спросить его о Сорокине, то она эту мысль сразу и «саломала», это слово ей хорошо запомнилось.
Элеонора улыбнулась, когда вспомнила странное русское слово, так замечательно объяснённое этим чудесным фельдфебелем – Огурцовым. «Милый овощ!» – подумала она.
Подходя к редакции, она отключила слух и сузила зрение. Это очень нужно было сделать, потому что в противном случае она бы не дошла до нужной двери.
«Привет, Элеонора!», «Как дела, Элеонора?», «Давно не было видно, Элеонора!», «Как книга, Элеонора?», «Ты ещё в Лондоне, Элеонора?», «Как морской воздух, Элеонора?», «Когда снова на восток, Элеонора?».
Когда она подошла к парадному подъезду, на часах над дверями редакции было без шести минут двенадцать. Главное было успеть пройти через большой холл, дойти до лифта, и чтобы в лифте никого не было. Через холл она прошла, но в лифте ей пришлось ответить на все эти вопросы. Однако там особенно не разговоришься, и она подошла к кабинету шефа редакции политических новостей ровно в двенадцать.
Её уже ждали – шеф, начальник архива и шеф службы редакторов. Она вошла, коллеги сидели в креслах, в пепельницах дымили недокуренные сигары. Она не опоздала.
Разговор был в общем-то коротким. Она подала папку с рукописью своему шефу, тот сразу передал её начальнику архива, тот развязал тесёмки и посмотрел несколько страниц, вложил обратно и передал шефу службы редакторов. Последний сказал только, что отдаст рукопись своему лучшему, и откланялся, он не курил, начальник архива спросил, нужна ли помощь, докурил и тоже откланялся.
Шеф предложил ей на выбор виски или шерри, она выбрала виски.
– Лёд, содовая?
– Содовая!
Он налил ей, она добавила из сифона газированной воды и поставила стакан на стол.
– Вы будете ждать тираж? – спросил шеф.
– Мне бы хотелось, но, если не дождусь, перешлёте мне?..
– Сколько экземпляров?
– Пятьдесят будет достаточно, наверное.
– Хорошо! На сколько вы думаете поехать?..
– В Китай на полгода, может быть, на год и полгода в Японии!
– Согласен! Как намерены добираться?
– Через Россию, хочу проверить свои впечатления… – А что в Китае?
– Там начинается большая война между генералами друг против друга и всех против Сунь Ятсена. В Харбине у меня есть источник, русский журналист из белых, он держит меня в курсе дела.
– Там действительно интересно? Как вы справитесь без языка?
– Нет ничего сложного, потому что в Харбине не требуются переводчики, там главным является русский язык… Мне сообщили, что губернатор трёх северо-восточных провинций Чжан Цзолинь приглашает в свои войска русских военных…
– Они хорошо знают своё дело, это правда. Десять лет войны за плечами, это неоценимый опыт! – Шеф подлил виски себе и Элеоноре и закурил. – А скажите, дорогая Элеонора, можно рассчитывать на репортажи от вас или это будет только книга?
– Я хочу, чтобы было и то и другое, я постараюсь!
– Хорошо! – подвёл итог шеф и, когда Элеонора стала подниматься, добавил: – Это вам передал наш удивительный Красный Сэм, просил из рук в руки.
Элеонора немного растерялась.
– Он уехал три дня назад, возьмите.
* * *
Она открыла конверт уже дома.
«Дорогая Элеонора!
Я не стану извиняться за своё поведение в поезде. Оно не могло быть иным. Если вы и Джуди подумали, что я был расстроен неудачной сделкой, то вы и правы и не правы. Сделка была действительно неудачной, тем не менее я согласился. Дело в другом – в вас! Или во мне. Но об этом поговорим в Токио.