Продолжаем возиться с машиной, но она не заводится. Помпотеху удалось связаться с тылами полка, он узнал, что скоро к нам должна прийти ПЗС для подзарядки аккумуляторов. 3 апреля
Пошел дождь и вдруг стал замерзать на лету. Ничего подобного я никогда не видел еще. Ветви деревьев и кустов как в хрустале и позванивают мелодично даже при легком прикосновении. Сверкает, переливаясь, все: и стволы деревьев, и столбы, [275] и плетни, и броня. Изумительная, сказочная картина! Потом как-то сразу запасмурнело, повалил густой снег.
Кисну. Голоса давно нет. Объясняюсь шепотом. Настроение мрачное. Николай нервничает, даже слишком. Это злит меня: как будто остальные, кроме него, радуются вынужденному «загару». А полк наш с каждым днем все ближе к границе Румынии...
Нас, по нашей просьбе, расселили с помощью сильрады по разным хатам, чтобы не обременять постоем гостеприимных хозяев. Мы с командиром остались на прежнем месте, у стариков Бабий. Дид Андрий и титка Ганна — хорошие люди. При них две дочери: Галя — учительница начальной школы и глазастая Маринка — нескладный, голенастый подросток. Третья, старшая их дочь, Валентина, еще до войны вышла замуж за лейтенанта и жила в военном городке недалеко от польской границы. Каким-то чудом она с маленькой дочуркой успела эвакуироваться под обстрелом и теперь находится где-то в Средней Азии. Старики показали нам ее письмо, которое получили за день до прихода немцев в Багву.
У титки Ганны строгое худое лицо, малоподвижное, как это обычно бывает у людей, страдающих глухотой, и зоркие, внимательные глаза. Она энергична и стройна, несмотря на почтенный возраст, и вечно занята делом.
Дид Андрий, бывший когда-то бравым черноморским военным моряком, добродушно-лукав и, должно быть, ленив, очень любит «потравить». Он явно побаивается жены и всегда, прежде чем отпустить «соленое» моряцкое словцо, предварительно убеждается, нет ли жинки в хате, и на всякий случай понижает голос. Особенно осторожен дед стал после того, как его Ганна, возившаяся возле печи, оглянулась на наш гомерический хохот и, прочитав по движению дедовых губ что-то предосудительное, тотчас пустила в ход скалку.
Однако, невзирая на суровый нрав, тетя Ганя — добрейший человек. Она сразу же взяла нас с командиром в работу. Мы вымылись в горячей печи (так давным-давно, в детстве, мне приходилось иногда мыться в деревне зимой). Потом долго-долго вываривала наше белье в щелоке, уничтожая надоевших до чертиков паразитов — неизбежных спутников солдата на войне. На следующий день она всерьез занялась моим горлом, которое с конца января не может издавать никаких звуков, кроме кашля, шипения и хрипа. Для лечения требовалась [276] кружка молока, но раздобыть ее было делом отнюдь не легким: во всем селе на пятьсот дворов после хозяйничанья фашистов почти не осталось коров, а на всех уцелевших, кроме двух или трех, пахали и боронили землю, так как начался весенний сев, запрягали коровенок и в повозки. Молоко у несчастных животных начинало доиться с кровью, а то и вовсе пропадало. Хорошее же молоко распределялось в строгой очередности между малыми детьми. Как удалось нашей хозяйке вклиниться в ту очередь — мы не имеем понятия.
Но вот драгоценная жидкость в маленьком глечике поставлена в печь, и титка Ганна колдует над снадобьем из горячего молока, растопленного лоя (внутреннего свиного сала) и еще из чего-то. Предварительно заставив меня до изнеможения надышаться горячим картофельным паром, домашний лекарь подносит мне стакан отвратительнейшего на вкус питья. После троекратного повторения этой процедуры голос постепенно у меня «прорезался», а кашель пропал. Слава добрым докторам!
9 апреля
По всему селу, в нашей хате тоже, царит большое оживление. Дид Андрий, и титка Ганна, и Галина со своей неразлучной подругой радостно обсуждают колхозные дела. Начинается сев! Дед обувает высокие сапоги, привязывает к решету старый рушник и долго подгоняет перевязь так, чтобы удобно было захватывать и разбрасывать семена. «Эх, невжэ ж у нас у колгоспи так сиялы до вийны? — вздыхает он. — Ну да ладно. Война себе войной, а хлеб на земле расти должен. На то и человек к ней приставлен».
Сеятелями сильрада назначила не кого-нибудь, а стариков, имеющих дореволюционный опыт ручного сева. Старый Бабий медлительно важен от сознания всей значительности поручения. И нам всем это очень понятно, а Ефим Егорыч даже попросился деду в подручные. 12 апреля
Помпотех наш что-то задумчив. Должно быть, втюрился в Галину, а она сегодня уходит пешком в Умань, куда созывают всех уцелевших во время оккупации учителей на какой-то учебный сбор. [277] 13 апреля
Ходили к экипажу тридцатьчетверки. Товарищи по несчастью живут за речкой. Перейдя ее, поднимаемся по узкой крутой улочке и на самом верху бугра упираемся в тот самый «Артштурм», который не успел удрать от наших артиллеристов в день освобождения Багвы. Башня немецкой самоходки разметана взрывом. Обе хаты, слева и справа, стоят без крыш, а у правой еще и две стены обрушились, так что с улицы видна вся ее внутренность. На глиняном полу, перед печью, валяется нога в немецком солдатском ботинке и низкой брезентовой краге. «Еще четверо арийцев не добрались до своего фатерлянда, — подбил итог учитель Георгий Сехин, любящий во всем точность. — У них боезапас рванул». Вскоре мы разыскали голубовато-белую мазанку, где обосновались танкисты. Начался техсовет. У аварийного Т-34 не заводится двигатель, и было решено попробовать завести его с помощью восьми аккумуляторов. Не откладывая в долгий ящик, все отправились в поле к машинам, перетащили на тридцатьчетверку наши аккумуляторы и подсоединили их параллельно. Механик прокрутил дизель несколько раз, но тот даже не чихнул. Танкисты помогли отнести обратно тяжелые ящики с батареями и пригласили вечером к себе: горе, как они сказали, утопить. Мы не стали отнекиваться и в назначенный час явились всем экипажем. Нас ждали: гармошка весело грянула «Трех танкистов». За столом сидели дружно, травили и загибали, сплетая быль и небыль, пели песни. После какой-то по счету чарки водитель тридцатьчетверки, воодушевившись, спел новую для нас на разудалый гуляйполевский мотив из кинофильма про Пархоменко: бой был трудный и неудачный, бригада потеряла много танков, в одном из экипажей уцелел только командир танка. И вот безусого лейтенанта, едва очухавшегося после контузии, «...вызывают ночью в особый вдруг отдел: «Отчего с машиною ты вместе не сгорел?!» Чтобы их утешить, глухо говорю: «В следующей атаке обязательно сгорю!»
Сюжет песни традиционен, но концовка ее наводит на тягостные размышления...
Словом, веселились, как умели, А на душе у меня все равно как-то муторно: мы бессильны что-либо сделать для своей больной машины. При чем же здесь песня? [278] 14 апреля
Яранцев рано утром отправился на своих на двоих в Умань выяснять, как он заявил перед уходом, нашу дальнейшую судьбу, но мы с Николаем подозреваем, что не только это понесло туда нашего «помпу». 17 апреля
Возвратился из полка на «Студебеккере» «подогретый» помпотех со старшиной Казаковым, тем самым, что угробил мне левый бортовой, когда нам пришлось в феврале буксировать к передовой сразу два грузовика со снарядами. Как раз перед приездом наших все работы на машине были уже закончены и даже снаружи блеск наведен. Яранцев привез устный приказ зампотеха полка: «Ждать буксира!» Ничего себе: дожили!
За обедом Геннадий со смехом рассказал, как в Умани, на площади, гоняют строевой учительниц, даже тех, что в летах. Наша Галина среди них выделяется завидной выправкой и, должно быть, заделалась отличником боевой и политической подготовки. Интересно, какая умная голова это придумала? 20 апреля
Завести двигатель не смогли, хотя потратили на это два дня, зато с досады соединили гусеницу вручную. Попотели. Хочется подвести машину к селу, чтобы была под рукой. И стыдно тащиться в полк на буксире, несмотря на то что вины в этом на тебе совсем нет.
После работы побывали с Николаем у экипажа с «Генерала Гранта». Гостеприимные хозяева обстоятельно познакомили нас с ленд-лизовской техникой. Начали с наружного осмотра танка. Он двухпушечный. Странно выглядит этот иностранец, высокий и узкий, — неуклюжая помесь танка с самоходным орудием. Его высокий корпус с вертикальными бортами — удобнейшая мишень для вражеских артиллеристов. Должно быть, в виде компенсации за этот недостаток просторные люки расположены в бортах и распахиваются, как двери. Если подобьют машину, выскочить легко. Все катки с резиновыми ободами. Танкисты с «Гранта» своеобразно «расхваливают» свою машину. Двигатель у нее дизельный. Это хорошо, хотя он и [279] маломощный. Броня на диво вязкая: попадет в нее бронебойный снаряд — она не крошится и не поражает экипаж своими осколками, зато сам снаряд внутри разрывается. И болванка экипажу нипочем: прожжет один борт и вылетит наружу с другой стороны. Только башку или еще что в этот момент под нее не подставь. Вооружение у танка, если можно так выразиться, трехэтажное. Самая мощная, 105-миллиметровая, пушка установлена справа (по ходу) в специальной полуцилиндрической выпуклости корпуса и имеет только вертикальную наводку, а та, что установлена во вращающейся башне и служит основным оружием танка, значительно меньше калибром — всего 75 миллиметров. На главной башне — еще одна вращающаяся башенка, пулеметная.