Многие правительственные чиновники, в том числе А.С. Эрстед и прочие умеренные либералы, трудились на общественном поприще бок о бок с более радикально настроенными деятелями. Однако их совместная работа была затруднена, после того как в 1841 г. О. Леман выступил со своей «Фальстерской речью». В ней он разъяснял крестьянам, что аграрные реформы 80-х годов XVIII в. были осуществлены не столько по воле кронпринца, сколько благодаря духу времени. Эта речь породила среди крестьян более критичное отношение к власти, которое только усилилось, после того как правительство отреагировало на выступление, заключив Лемана на несколько месяцев в тюрьму, чем создало ему ореол мученика. Растаяли и надежды на либерализм нового короля. Дело в том, что при восшествии на престол Кристиана VIII либералы возлагали на него большие надежды, памятуя о том кратком периоде, когда он в 1814 г. являлся норвежским монархом, действия которого определялись Конституцией Норвегии. Хотя петиция либералов от 1839 г. о даровании стране либеральной конституции была оставлена государем без внимания, они все еще продолжали лелеять призрачные надежды на этот счет.
Воспользовавшись недовольством, которое вызвал Крестьянский циркуляр среди вовлеченной в политику общественности, либералы создали в 1846 году Общество друзей крестьян, куда вошли представители различных социальных слоев. Среди первых его руководителей были офицер А.Ф. Чернинг, юристы Орла Леман и Бальтазар Кристенсен, фабрикант И.К. Древсен. В качестве своего печатного органа общество использовало еженедельник «Друг народа». И хотя в конце 1846 г. Крестьянский циркуляр был отозван правительством, данный альянс уже состоялся, и Общество друзей крестьян превратилось в своего рода объединение избирателей, выдвигавших общих кандидатов в сословные собрания. Что касается Расмуса Сёренсена, который еще в 20-х годах обращался с бесчисленными жалобами в школьную комиссию Орхуса, снискав себе репутацию чрезвычайно неуживчивого человека, то он так и не сумел утвердиться в копенгагенском руководстве Общества и вынужден был его покинуть. Между прочим, «Друзья крестьян» были единственной «партией», которую не смущал странный треугольник: речь идет об отношениях, сложившихся между будущим Фредериком VII, Луизой Расмуссен (позже графиней Даннер) и ее любовником Карлом Берлингом. И вовсе не из-за того, что «Друзьям крестьян» было чуждо ханжество. Просто они справедливо полагали, что влияние, которое Луиза Расмуссен имела на Фредерика, во всех отношениях полезно.
В сословном собрании Шлезвига, а постепенно и в прочих собраниях все более сильные позиции занимало национальное движение. Уже в XVIII в. зазвучали голоса против засилья немцев в руководстве страны, а в 1801 и 1807 гг. имел место мощный всплеск датского национал-патриотизма, направленного против англичан. Было бы неуместным вдаваться в дискуссии о национальном самосознании датчан, ограничимся лишь несколькими строчками из стихотворения Грундтвига, чтобы иметь представление о сути дискуссий.
К народу тот принадлежит,
Кто за него стоит горой,
Себя его частицей чтит
И чей язык — ему родной[47].
Проблема, однако, в том и заключалась, что родных языков как раз было несколько. В 1840 г. Кристиан VIII издал так называемый языковой рескрипт, которым предписывал считать датский языком судопроизводства в тех районах Шлезвига, где он уже являлся также языком церкви и школы. Устанавливались также правила использования датского языка в работе тех сословных представительств, официальным языком в которых был немецкий. Один из депутатов, Петер Йорт Лоренцен, в 1842 г. потребовал права выступить на заседании собрания на датском языке, хотя сам он прекрасно говорил и по-немецки. Это сразу же сделало его национальным героем в глазах датскоязычного населения Шлезвига.
Слава Лоренцена докатилась и до Копенгагена, и на национальных праздниках, проводившихся в Скамлингсбаккене, в его честь провозглашались здравицы. В 1844 г. в сословном представительстве Шлезвига было разрешено использование датского языка, однако лишь тем, кто не знал немецкого.
В авангарде борцов за национальную идею выступал Орла Леман, в лице которого видели объединение национального начала с позицией либералов, чьей главной целью по-прежнему оставалось принятие либеральной конституции. Поэтому здесь уместно употреблять понятие «национал-либеральный». На вопрос о том, должна ли новая конституция распространяться на королевство и герцогства, на одно лишь королевство или, как говорили, на «Данию до реки Эйдер», ответ национал-либералов был однозначен: они выбирали последнее. Подобному решению проблемы благоприятствовал тот факт, что Шлезвиг, где проживало преимущественно датскоязычное население, не входил в состав Германского союза и, таким образом, мог стать частью Дании без риска вмешательства извне. Тем не менее возникали затруднения, в основе которых лежала исторически сложившаяся общность Шлезвига и Гольштейна, на чем особо настаивало местное рыцарство и набиравшее силу шлезвиг-голштинское сепаратистское движение. Печатными органами, распространявшими идеи национал-либералов, были «Данневирке» и «Отечество».
Другим щекотливым вопросом, затрагивавшим национальные чувства, был вопрос о престолонаследии. Кому предстояло занять его после смерти бездетного Фредерика VI — представителю глюксбургской династии или члену августенбургского дома, который пользовался поддержкой рыцарства? В 1846 г. Кристиан VIII издал разработанное специально созданной для этого комиссией так называемое «Открытое письмо», где провозгласил свой, отличный от всех вариант решения данной проблемы: порядок престолонаследия, сформулированный в Королевском законе 1665 г., продолжал действовать в королевстве, Шлезвиге и Лауэнбурге, тогда как по поводу Гольштейна оставалась определенного рода неясность. Король, однако, пообещал обязательно устранить ее, что было реверансом в сторону поборников единого и неделимого государства и выпадом по отношению к шлезвиг-голштинскому сепаратизму. В то же время, обращаясь к своим подданным в Шлезвиге, монарх обещал, что хотя и не собирается ограничивать их самостоятельность и вмешиваться во взаимоотношения герцогства с Гольштейном, однако считает Шлезвиг неотъемлемой частью своего королевства. Этот реверанс был обращен к национал-либералам, сторонникам установления границы по Эйдеру.
Постепенно обстановка накалялась, и вскоре разгорелся национальный конфликт, в котором фигурировали недвусмысленно сформулированные категорические требования и образ врага.
И наконец, последним течением было движение скандинавизма. Его приверженцы исходили из существования изначальной духовной общности между братьями-скандинавами — главным образом общности литератур. Вдохновленные идеями романтиков, последователи скандинавизма провозглашали, что лишь ошибочные действия правительств стран Скандинавии на протяжении веков не позволяли в полной мере реализовать данную связь. Свои историко-литературные изыскания они публиковали в журнале «Браге и Идун»[48]. Несколько позднее О. Леман и А.Ф. Чернинг выступили с изложением взглядов на политическое объединение Севера и принятие единой конституции по образцу норвежской. Такое объединение должно было противостоять Германии и России. Постепенно в скандинавизме стали звучать все более агрессивные нотки; сторонники этого течения мечтали о едином северном государстве, которое должно было включать в себя и защищать помимо прочих стран не просто Данию, а «Данию до Эйлера» — но не Гольштейн. На встречах студентов Скандинавских стран, первая из которых состоялась, что символично, в 1843 г. в Кальмаре, а затем (1845) в Упсале и Копенгагене, страстные речи произносили редактор газеты «Отечество» Карл Плоуг и Орла Леман. Выступление последнего носило столь общий характер, что на него можно было ссылаться каждый раз, когда требовалась помощь скандинавских соседей. Однако местами тон его был столь резок, что датское правительство, опасаясь за свою «дружбу» с Россией, сочло уместным подвергнуть оратора судебному преследованию; впрочем, в конце концов его оправдали.
В итоге может показаться, что все политические движения и общественное мнение страны в тот период представляли одни и те же деятели, и смещение политических акцентов обусловлено лишь различиями в темах, по которым они высказывались. Однако не все так просто. Действительно, основной фигурой политической жизни Дании того времени являлся О. Леман, но по мере того как дебатировалась очередная доктрина, его окружение менялось.