Медленно, медленно. Идти и идти, переставляя ноги. «И я тебя люблю, Андрюша». Ответила Лара в трубку на его понятные слова. Вот только что, за столом, в метре от меня. Полчаса не прошло. Нет! Кыш! Ничего не знаю про это.
Егор остановил меня.
— Лола, ты ведь что-то думаешь обо мне, наверняка. Скажи, для меня это важно, — сильные пальцы сжали мое плечо через мягкий платок.
Я зачем-то прижалась щекой к его руке.
— Я думаю, что ты не путаешь врачебный долг с постелью. Потому, что ты профессионал и дорожишь своей репутацией. Перед самим собой в первую очередь. И если ты берешься за что-то, то доводишь дело до конца. Потому, что ты добрый, милосердный, порядочный человек. Хотя в том, что ты попал в историю с Кристой, виновата конечно я. Если бы мы не трахались, как кролики, в моей комнате на втором этаже, то ты вообще никогда не заметил бы, что живет на свете такой хороший человек с таким ужасно больным сердцем. Возможно, я вру и фантазирую сама себе всякие глупости про порядочность и долг. А ты на самом деле гад последний, предатель родины и младенцев ешь живыми на завтрак. Но я не могу по-другому. Тупо не хочу! Не могут же все вокруг быть лживыми свиньями… — я не рыдала над убитой собой. В бессчетный раз. Не гнала истерику, как привыкла за все последнее время. Даже не собиралась. Говорила спокойно, задумчиво. Удивлялась сама себе.
— Не ожидал, ей-богу, что ты лучшего обо мне мнения, чем даже я сам. А у меня с самооценкой всегда был перебор явный. Спасибо, золотце. Можно я тебя обниму? — Егор держал руки вокруг меня в секунде буквально от кожи.
— Ты раньше никогда не спрашивал об этом, — я заставила себя улыбнуться.
— Раньше и не требовалось, ты всегда успевала первой. Так да или нет?
— Ладно. Только чур, не лезть целоваться.
Он обнял меня и прижал к себе. Это было приятно. Я здорово замерзла.
— Поехали ко мне, а? Вон там посмотри: мы скинулись всем обществом и построили подъемник. От пляжа до поселка. Я еще ни разу им не пользовался. Давай прокатимся, — доктор честно выполнял условие. Никаких поцелуев. Щекотал дыханием мою щеку, тянулся осторожным желанием.
— А еда есть у тебя? — я понимала, что пройти назад мимо свадебной гулянки я не смогу. Сил не хватит никаких. Громкие народные звуки тамошнего веселья дотягивались по воде всюду.
— Найдется пара сухих корок, — ответил Егор. По голосу было слышно отчетливо, насколько он рад.
— Условие старое. Не целоваться и не приставать, — я обхватила его рукой за талию, чтобы было удобнее шагать в обнимку по мелкой гальке.
— Я, все может быть, предатель родины и пожиратель старушек, но не насильник точно, — смеялся доктор, отпирая своим ключом железную дверь шахты лифта. — Хотя, кто может быть уверен в себе до конца?
Щелчок замка. Точки солнечных фонариков из-под низких лап голубого шанхайского можжевельника. Стекло дверей. Знакомое равнодушие прохлады сплит-системы. Мне нравилась балтийская пустота местных хором всегда. Потому, что я с севера, что ли?
— Можно я залезу под горячий душ? Я замерзла ужасно, — я не слишком интересовалась ответом. Знала все здесь. Ничего не изменилось в доме безупречного доктора, пока я пропадала, бог знает, где.
Обжигающе-горячая вода понеслась из широкой блестящей лейки душа прямо в меня. Я вспомнила, как не уворачивалась от самой себя.
— Да, любимый!
— Как твои дела? Как здоровье?
— Все хорошо! Просто прекрасно! Ты как поживаешь?
— Все нормально. Что за шум?
— Лариска замуж выходит. Помнишь ее? У нее еще есть мальчик. Кирилл.
— Я помню. Смотри не пей. Ты мне обещала. Тебе же нельзя.
— Ты с ума сошел! Я капли в рот не беру. Мне же нельзя.
— Молодец! Приглядывай хорошенько за собой и ребенком! Не пей! Я люблю тебя.
— И я люблю тебя, Андрюша! Я приглядываю. Возвращайся скорей, мой любимый и единственный!
— Я вернусь.
Вот и весь разговор по розовому айфону. Ровно такому же, как у меня. Ничего страшного. Ничего нового. В первый раз, что ли? Лицо умыла горячая вода. Вытащила из длинного навесного ящика чистый халат. Плиты пола приятно грели ступни.
— Иди скорее есть, золотце мое. Я приготовил тебе яичницу. Выпьешь? У меня есть бутылка белого асти. Честная Италия, — Егор ждал меня у украшенного тарелками овала стола. — Или все-таки виски?
— Корабли постоят — и ложатся на курс,
Но они возвращаются сквозь непогоду.
Не пройдет и полгода, как я появлюсь,
Чтобы снова уйти на полгода…
Я села на высокий знакомый табурет. Егор изумленно глядел на меня с непочатой бутылкой в руке:
— Стихи? Лола, ты сегодня поражаешь меня в самое сердце. Еще один фокус в таком роде и я, ей богу, женюсь на тебе! — рассмеялся доктор. Раскладывал еду по фарфоровой тарелке. Кобальт и золото по ободу. Подглядывал реакцию на моем чисто вымытом лице.
— Пф! Напугал ежа голой жопой, — усмехнулась я в стиле своих квазисестер. Цинично и грубо. Для доктора специально, что бы глупостей не думал. Хватит с меня высокой мелодии любви. Наслушалась досыта.
Егор явно не ожидал. Руки, нарезающие холодную телятину, застыли на миг, потом продолжили дело.
— Не понял? Кто-то уже сделал тебе предложение руки и сердца? — осторожно спросил он, опуская без комментов мой последний пассаж. — Что-то случилось?
— А, забудь. Проехали, — я пригубила прохладное вино. Золотой виноград с мускатной нотой. Перевела тему: — сладкое игристое и мясо. Я тебя не узнаю, милый.
— Ничего лучше у меня нет. Ты же не станешь пить порто или мадеру? — Егор сел строго напротив меня.
Его тарелку украшала только гроздь черного винограда. Ничего не ест в это время суток. Пять минут двенадцатого ночи.
— Боже упаси, я выжить хочу назавтра, — засмеялась я. — Вкусно очень. Спасибо.
— У тебя подруги есть? — мужчина аккуратно налил себе виски на палец в знакомый хрусталь.
— Да, — ответила я согласно.
Широкий ломоть мяса на белом. Слегка остывшая, истекающая желтком яичница сверху. Красная аджика, жгучие капли упали с деревянной узкой ложки. Не хватает, очевидно, зеленого цвета. Кинза.
— Много? — он следил за моими руками, не отрываясь. Только веки прикрыл, спрятался.
— Нет. Одна Кристина, пожалуй, — я завернула натюрморт в тонкий лаваш и откусила.
— Значит, ты ей открываешь душу? Или совсем никому? — он налил мне еще немного вина.
Привкус жаркого лета. Прозрачный мускатный воздух синих склонов Апеннин. Смуглые крестьянки смеются и давят ягоды стройными ногами, подоткнув юбки к поясу, в такт песням вечного Челентано. Жаль, что ночь вокруг теплая, южная. Дома, на бедном севере моем, этот аромат произвел бы впечатление. Сыграл бы с ледовитым дыханием океана какую-нибудь шутку. Неужели я соскучилась по холоду? Я? Пора?
— Лола, ау! Ты не слушаешь меня, — пробился сквозь ностальгический бред мужской голос.
— Послушай, Егор. В твоем доме есть свободная комната? Я хотела бы лечь спать. Я очень устала, — я не хотела разговаривать. И даже есть.
Давно, не помню, когда.
Клик-клик-клик. Щелчки клавиатуры. Точно. Я открыла глаза. Темно абсолютно. Ночь.
Выбралась из-под чужой ноги и теплого одеяла. Пол под ногами встретил гадким холодом. Я вслепую нашарила тапки, всунула себя в толстый длинный свитер. Тот обдал запахом чужого парфюма и моих сигарет. Царапал шнуровкой у горла голую кожу, прикрывал попу в белых трусах почти до колен. Пить и писать.
В конце черного коридора светит лампа. Зеленый абажур и человек за кухонным столом. Сидит в профиль и стучит быстрыми пальцами по клаве ноутбука. Женщина. Серый платок на плечах. В углу рта незажженная сигарета. Холодно.
— Ой! — женщина подпрыгнула от неожиданности, когда я появилась привидением в дверях. — Ты кто?
— Здрассте, — не нашла ничего лучшего я сказать.
— Господи! Как ты меня напугала! — она подобрала со стола выпавшую изо рта сигарету. Смотрела уже спокойно светлыми большими глазами на бледном в зеленом искусственном свете низкой лампы лице.