даже не было роздано делегатам съезда. Сталин по предложению Зиновьева и Каменева был подтвержден XIII съездом в должности генерального секретаря.
Ленин умер, не приходя в сознание после долгой болезни, 21 января 1924 года. У него никогда не было друзей. Всех близких ему людей, которых он сам выдвигал, таких, например, как неразлучный с ним в предвоенные годы и позже в Швейцарии Зиновьев и особенно ценимый им Каменев[290], рано или поздно он смешивал с грязью при малейшем несогласии с вождем. За официальной декорацией «принципиальной непримиримости» сквозила бешеная нетерпимость вождя к малейшему несогласию с ним. Опубликованная после XX съезда переписка Ленина со Сталиным в последние дни его жизни, когда он находился еще в сознании, говорит, по сути дела, о том же, что и «завещание» — он не признавал сколько-нибудь серьезно ни одного авторитета во всей созданной им партии.
Доведя контроль и проверку в последние годы своей жизни до уровня мании преследования, Ленин бесконечное количество раз показывал, что он не верил никому, не верил в людей вообще. Нельзя отбрасывать это его отношение к человеку, как к таковому, наблюдая в последние годы его жизни и власти спешную отстройку партии в централизованный аппарат в руках внутрипартийной диктатуры, где выборы, дискуссии, свобода мнений и другие элементы, формально оставшиеся в партии от демократии принесенной Февральской революцией, постепенно заменяются запрещением серьезной критики, созданием послушного Политбюро и секретариата ЦК, и нетерпимостью к несогласным по тем или иным вопросам даже в ЦК.
Глава 22
Троцкизм
Потеря большинства ключевых позиций Троцким и его сторонниками в 1921–1922 гг. и совершенно очевидное господство триумвирата в партии со времени начала болезни Ленина толкнули Троцкого на решающую борьбу за власть в первый, показавшийся ему подходящим момент.
Троцкий вынужден был торопиться, ибо мартовский удар 1923 года окончательно лишил Ленина способности речи и движения. Надежды на «блок» с вождем, предложенный, по свидетельству Троцкого[291], ему Лениным для борьбы с партийной бюрократией, вплоть до Оргбюро, больше не оставалось. Уже в феврале 1923 года, как сообщает сам Троцкий[292], Ленин требовал себе яда через Сталина и этот вопрос обсуждался в Политбюро.
Удобным моментом оказалась осень 1923 года, когда новые попытки разжечь революцию в Германии, несмотря на тайную миссию Бухарина, Пятакова, Радека и др. окончилась неудачным гамбургским восстанием. Ответственность за несвоевременность этого восстания, равно как и за все неудачи политики Коминтерна 1921–1923 гг., ложилась, главным образом, на Зиновьева. Троцкий видел, в первую очередь, в Зиновьеве конкурента на первое место в области «интернационального марксизма», а удар по нему был в то же время ударом по триумвирату.
Наконец, тяжелый экономический кризис, острая безработица в стране, ярко бросались в глаза осенью 1923 года на фоне жизни хорошо устроенной и живущей порой «по-нэпмански» партийной бюрократии.
Троцкий, всегда подчеркивавший свою «революционную готовность» в вопросах «пролетарского интернационализма», рассчитывал не только на близкую ему часть партийного аппарата, признававшую в нем военного вождя гражданской войны, но и на многочисленную партийную молодежь, приехавшую или посланную теперь, после гражданской войны, учиться в вузах и партийных школах Москвы и Петрограда.
Будучи, однако, осторожным, опасаясь обвинения в организации фракции, этого дамоклова меча, повешенного ленинской резолюцией над серьезной критикой политики большинства в ЦК, Троцкий обращается в ЦК с письмом сначала один. В этом письме (от 8 октября 1923 года) он утверждал, что практика назначений в партии даже в самые острые периоды гражданской войны не достигала и десятой части того, что делается теперь. Назначение секретарей областных (губернских) комитетов стало правилом.
15 октября, вслед за письмом Троцкого, в ЦК было подано «заявление 46». Его подписали: Преображенский, Серебряков, Пятаков, Антонов-Овсеенко, Н. Муралов, В. Косиор, В. Смирнов, Н. И. Смирнов, А. Белобородов, Дробнис, Осинский (Оболенский), Сапронов и другие.
«Заявление 46» можно разделить на две части. Первая часть посвящена экономическому положению в стране. Забастовки, нарастающая безработица, остановка многих заводов, нерентабельность большинства заводов тяжелой промышленности, огромные наценки на производимые промышленностью товары — все это говорило о кризисе, который охватил еще далеко не восстановленную промышленность и грозил ей полным параличом. Заявление признавало тот факт, что частичная свобода в области экономики и инициатива частного сектора создали заметное улучшение жизненного уровня в первые годы нэпа, но эти успехи, как подчеркивает «заявление 46», были достигнуты «стихийно, не благодаря руководству, а несмотря на неудовлетворительное руководство, или, вернее, на отсутствие всякого руководства»[293].
Заявление констатировало неспособность партии справиться с управлением промышленности, направлять ее согласно плану. То, что делалось в этой области фракцией большинства Политбюро — говорится в заявлении — служит лишь иллюстрацией «случайности, необдуманности, бессистемности решений ЦК, не сводящего концов с концами в области хозяйства». Говоря далее о продолжении политики большинства Политбюро (речь идет о блоке Зиновьева-Сталина-Каменева, хотя «заявление 46» не раскрывает личного состава «большинства». — Н.Р.), заявление указывало на неизбежность «необычайно острого хозяйственного потрясения, связанного с внутренними политическими осложнениями и полным параличом нашей внешней активности и дееспособности»[294].
Вторая часть заявления была посвящена положению в партии. В силу важности для дальнейшего изложения, приведем главнейшие положения, высказанные 46-ю:
«Партия в значительной степени перестает быть тем живым, самодеятельным коллективом, который чутко улавливает живую действительность, будучи тысячами нитей связанным с этой действительностью. Вместо этого мы наблюдаем все более прогрессирующее, уже ничем неприкрытое разделение партии на секретарскую иерархию и „мирян“, на профессиональных партийных функционеров, выбираемых сверху, и на партийную массу, не участвующую в партийной жизни …
В наше время не партия, не широкая ее масса выдвигает и выбирает губкомы и ЦК РКП; наоборот, секретарская иерархия партии все в большей степени подбирает состав конференций и съездов, которые все в большей степени становятся распорядительными совещаниями этой иерархии. Режим, установившийся внутри партии, совершенно нетерпим, он убивает самодеятельность партии[295]. Он подменяет партию политической машиной»[296].
Самое замечательное в «заявлении 46» это, однако, признание того, что «настоящее положение, создавшееся благодаря режиму фракционной диктатуры, объективно развилось после X съезда …»[297]. Иными словами, заявление с опозданием на два с половиной года констатирует, что ленинский режим внутрипартийной диктатуры был окончательно установлен на X съезде. Желая снять с себя ответственность за установление этого режима, голосовавшие в своем большинстве за него в марте 1921 года, 46 партийных лидеров в 1923 году заявляли, что этот режим теперь «пережил свою необходимость»[298], т. е. поставили вопрос об отмене пресловутой резолюции «О единстве партии».
В заключение, «заявление 46» характеризовало положение в партии как «кризис фракционной диктатуры»