Парфеновичу всяческую помощь. Он восстановлен в правах. И в документах…
— И это ничего не меняет, — произнесла Маруся. — Мама с ним развелась…
— И развод признан недействительным.
Таська сунула палец в ухо, поскольку показалась, что она ослышалась. Как такое возможно…
— Я ведь не имел возможности присутствовать на заседании суда, — со скорбным выражением лица произнес Духовный Гуру. — В то непростое для себя время я вынужден был бежать, спасая жалкую свою жизнь…
— И это…
— И это вполне себе основание для признания развода недействительным и восстановления моего клиента, — Дымов выглядел мрачным и говорил так, будто каждое слово приходилось вымучивать, — в правах.
— Сроки…
— Вскоре после развода мой клиент был признан умершим. Соответственно лишен возможности подать апелляцию и выразить свое несогласие с решением суда. Восстановление его в правах влечет за собой и восстановление упущенных возможностей. С чем суд и согласился.
— Мы… не получали… повестки, — выдавила Маруся.
— Она была отправлена по последнему месту регистрации Любимы Вельяминовой.
Вот только не дошла.
— Ваша матушка имеет возможность снова начать бракоразводный процесс… — Дымов говорил спокойно, медленно, но почему-то складывалось ощущение, что разговор этот даётся ему непросто. — Но я настоятельно рекомендовал бы подумать о заключении мирового соглашения.
Маруся не просто побледнела — она сделалась серой. И кажется, Иван что-то такое ощутил, если в зале вдруг потянуло…
Силой?
Иною силой, совершенно нечеловеческого толка. И люди, до того стоявшие рядом, кто-то продолжал снимать происходящее, вдруг сами попятились, расступились, освобождая проход. А Иван молча подхватил Марусю на руки и сказал:
— Знаете… поговорим об этом в другой обстановке.
— Он прав, Тась, — произнес Бер. — Это просто спектакль и…
— Не уходите! — возопил новоявленный папенька. — Я запрещаю вам! Как старший в роду я требую подчиниться и…
— В жопу иди, — Таська выразительно погладила кулак.
— Я-то пойду… но я могу начать другой процесс… скажем, инициировать признание моей дорогой супруги недееспособной… а доказать её недееспособность будет несложно. Как и доказать…
— А сам не боишься? Тоже под суд попасть. За…
— Не боюсь, — вот теперь выражение его лица изменилось, исчезла маска благостности. — По моим делам сроки вышли… по всем пунктам вышли. А вот вы… думаю, мне будет несложно доказать, что две безголовые девицы не могут управлять родом. И что обязаны подчиняться решениям главы, которые идут только во благо этому роду и этим девицам…
Тварь.
Какая же он тварь…
— Но у вас есть выход, — это сказал Свириденко и тихо, и кажется, услышали его только Таська с Марусей. — Вы ведь знаете, что выход есть всегда…
— Мне говорили, что будет сложно. Что боль и ярость, и пережитые невзгоды очерствили души моих близких, а потому порой мне придётся быть жёстким, даже жестоким. Но всё, что делаю я, я делаю во благо и спасение невинных душ… — этот голос снова пел, обволакивая и лишая рассудка. И Таська заткнула уши. А потом не стала сопротивляться, когда и её на руки подхватили.
— Чего? — спросила она.
— Ничего… просто вот… Ванька носит, и я хочу.
— Я тяжелая.
— Зато красивая… ой… я должен был сказать, что пушинка…
— Чугунная, — Таська не удержалась и хихикнула. Наверное, это было нервное, потому что ситуация такая… такая… дерьмовая.
А ей все равно весело.
— Я ж Волотов… нам только такие и носить, — Бер улыбался. И от этого на душе становилось легче. Даже верилось, что все будет…
— Бер, — Иван остановился на пороге. Задерживать или удерживать их никто не пытался. — Ты снимок сделаешь? Хотя… лучше бы еще кто-то был… человека три хотя бы в кадре. Надо было сразу, как приехали.
Он осторожно поставил Марусю и заглянул в глаза.
— Помочь? — на лестницу вышел Волотов. — Мелкий, ты бы предупредил, что тут такие страсти. Я Палыча, конечно, дерну, но сам знаешь, до чего он не любит, когда вот так срочно и сюрпризом.
— Сашку еще позвать надо…
— Это ваш кучер? Мне Вадик докладывался, что там какой-то конфликт возник… сейчас позову. И Вадика тоже. Сколько людей надо?
— Чем больше, тем лучше, — Иван все еще придерживал Марусю за руки. — Свидетели…
— Тогда лучше нам прогуляться, — Ведагор спустился со ступеней. — Тут до домика охраны недалеко…
Иван снова подхватил Марусю.
Чтоб вас…
Ведь знали же, знали, что Свириденко гадость приготовил, но чтобы такую…
— Держись, — Бер вот взволнованным не выглядел. — И не хмурься. Если Вед Палыча дернет, он ваших местных сожрёт без соли чисто за то, что от отдыха отвлекают… это наш семейный адвокат. Я его боюсь. Честно говоря, только его и боюсь. У него глаза такие… и как говорить начинает, появляется ощущение, что ты редкостный идиот. Так вот…
Сидеть на чьих-то руках было приятно.
Особенно, когда этот кто-то просто нес, а не пыхтел и жаловался, что Таське бы скинуть пару килограмм, а лучше пару десятков…
— Пришли, — сказал Ведагор. А Бер тотчас заорал: — Сашка, выходи! Нам сваливать пора!
Глава 27
О том, что маму волновать не стоит
«Доктор, не молчите, скажите правду… почём я болен?»
Из диалога в одном коммерческом медицинском центре
Снимки получились так себе. Дело даже не в разбитом и опухшем Сашкином носе, который вполне себе гармонировал с парой свежих фингалов, отчего вид Его императорского Величества был далёк от величественного. Причем Император наотрез отказался уступать место, сказав, что момент исторический и требует высочайшего присутствия.
В знак расположения.
Благословения.
И всяческого высочайшего одобрения творящегося беспредела.
Так же дело было и не в нарядах.
Боярские смотрелись роскошно и выделялись на фоне черных костюмов охраны, а все вместе подчёркивали хрупкую красоту эльфийского платья. Хорошо получилось. Контрастно.
Лицо вот у Маруси было таким… заледеневшим.
Нехорошим.
И Таська, на сестру поглядывая, хмурилась. Но улыбку для снимка выдавила. И переделать бы, но… Иван сильно подозревал, что изобразить счастье с должным градусом достоверности не выйдет ни у кого.
Сойдет.
Пользуясь наличием сотовой связи, он сбросил снимки бабушке. И, подумав немного, в свою ленту тоже кинул. Вполне себе публичное заявление по нынешним-то временам.
«Моя прекрасная невеста».
Надпись тоже кривоватая, пошлая в своей обыкновенности, но в