– Я вижу, что вы, христиане, считаете друг друга соседями и друзьями.
– Мой отец приказал мне в случае удачи привести также женщин-язычниц и их детей, – ответил Готфрид.
– Тогда полонят других, – заметил Инграм.
– Мы посланы в мир для возвышения заповедей царя небесного, исполненного милосердия. Каждому из нас он уготовляет счастье и спасение как на земле, так и на небесах. И когда все последуют велениям его, тогда никто не будет продавать брата своего, как теленка или быка, но станет взирать на ближних, по сказанному: по образу и подобию Божьему создан человек и должен он прямо ходить среди зверей, с наклоненной головой несущих свое ярмо.
Несколько мгновений Инграм молчал.
– Всего золота гномов, которому, как говорят, нет числа, не хватило бы для освобождения всех узников, а между тем, ты – не воин, а хочешь принять на себя такой труд?
– Я воин, только ты не видишь этого, – ответил Готфрид. – Смиренный перед господом моим, но более сильный, чем ты думаешь. Господи, прости меня, что похваляюсь перед ним! – прибавил он.
Инграм измерил его глазами и сердце его тронулось нежностью. Он тихо промолвил:
– Много таинственных знаний – так полагал и Буббо, вожак медведей, – досталось нам в удел. Опасаюсь только, что вы можете их употребить и на пользу и во вред другим.
– Быть к каждому – ласков и никому не вредить – таков завет моего Господа, – торжественно ответил Готфрид.
– Такая заповедь подобает светлому богу, – заметил Вольфрам, до сих пор молчаливо управлявшийся с пивом и мясом дикой козы, а теперь спокойно растянувшийся у огня. – Не трудно с таким учением ездить по лесам. Поверь, чужеземец, и здесь есть сверхчеловеческие существа, у которых те же помыслы, которые ты восхваляешь в своем боге. Видишь ли там на скале нависший холм? Там обитает племя добрых карликов, маленьких ласковых человечков. Никто никогда не слышал, чтобы они принесли кому-то вред. Но счастлив путь того, кто оставляет им что-либо из своего дорожного запаса. Многих они подзывали к себе, давали сухие листья и орехи, превращавшиеся ночью в золото.
– Много непристойного, в речах твоих, Вольфрам, – возразил монах. – Бог христиан не дарит ни листьев, ни орехов, и он не дает даров, сохраняющих счастье в доме человека.
– Однако такая охрана есть, – сказал Инграм. – Я знаю одного человека, в род которого жены судьбы дали дар. Мне известно даже место, где он скрыт, и я знаю, что в течение многих поколений он сохраняет силу.
– О, не доверяй чарам! – пылко увещевал Готфрид. – Обманчивы дары лукавого! Они вселяют в человека высокомерие и гордыню, но настанет пора, когда тщетны окажутся его надежды и Господь смирит его заносчивость.
Инграм улыбнулся.
– Пусть каждый хранит в сердце то, что сообщает ему мужество, но как добрые товарищи, мы не станем добиваться, где каждый из нас таит свое сокровище. Падает роса, а завтра нам предстоит ехать по диким дорогам. Вольфрам, разбуди меня после полуночи.
Следующим утром всадники увидели перед собой безлесную страну. Недавно срубленные деревья были сложены на опушке леса в засеку. На зеленой земле стояли пни, окруженные молодыми порослями и дикими кустами. Проникнув один за другим в узкое отверстие засеки, путники увидели множество вершников, которые сперва зажгли сторожевой огонь, поднявшийся высоким столбом дыма, а затем, закричав с большого возвышения и потрясая оружием, поскакали к путникам. На воинах, несмотря на летнюю жару, были длинные полотняные кафтаны, отороченные мехом, и большие меховые шапки. Оружие у них составляли палицы и роговые луки. Это был мелкий, проворный народ с широкими лицами, большими усами и черными прямыми волосами. Они неистово вопили и грозили путникам палицами. Вольфрам выехал вперед и произнес на их языке:
– Мы туринги, мирные путники, витязь Инграм и я, его слуга. А это Готфрид, посол владыки Винфрида.
Всадники столпились вокруг них, заговорили с неистовством, наконец один из них – то был Славик прозванный Соловьем, потому что пел на пирах Ратица, – подъехал к Инграму и вежливо приветствовал его на языке сорбов. Когда же туринг ответил тем же, то сорб поклонился и высоким голосом, точно девушка, мягко сказал, что он очень рад. Так они и остановились, а сорбы между тем загородили засеку.
– Чистые дети, – вскричал Инграм. – А ограда их подобна детской игрушке, через которую легко перескочит конь.
Понявший его сорб ответил на германском языке:
– Я знаю день, когда ворон из земли турингов не мог перелететь через ограду, которую обнесло железо сорбов.
– Ты прав, – с улыбкой ответил Инграм. – Я врезался было в плетень и тернии истерзали мое тело.
И мужчины приветствовали друг друга рукой. Около часа еще пришлось прождать путникам, прежде чем с возвышенности понесся, словно туча, сильный отряд всадников на маленьких и горячих лошадях. Со всех сторон окружили они пришельцев, и по знаку Соловья толпой понеслись вперед по невысокой мураве с чужеземцами посередине. Перед ними расстилалась широкая долина, окаймленная одиночными старыми деревьями, под сенью которых сорбы и их кони укрывались летом. В долине был возведен вал из земли и дерна, а за ним находились соломенные избы, кровли которых достигали почти до земли. Похожа была деревня на воинский стан. Посреди нее возвышался крутой холм, также увенчанный валом, окружавшим дом Ратица и хижины его двора. На длинном шесте поднималось его знамя, развеваясь навстречу чужестранцам. И с зардевшимися щеками Инграм закричал Готфриду:
– Клянусь головой, если не удастся увести той, которую мы ищем, то я не буду знать ни отдыха, ни покоя, пока не увижу горящей пакли на моей стреле и пока сама стрела не будет торчать в этой крысиной норе.
– Не сердись товарищ, но молись теперь, чтобы был милостив к нам Господь!
Деревенские ворота отворились и всадники понеслись по улице и по круглой площади, находившейся перед холмом. У деревенского пруда скорчившись сидела толпа полунагих женщин и детей, с бледными лицами и всклоченными волосами. Инграм пришпорил коня и выехал из отряда, направляясь к воде, но сорбские всадники с гневными криками загородили ему дорогу, схватились за оружие.
– Не забывай, что берущий товар, прежде чем он куплен, должен дорого заплатить, – предупредил его тихо Вольфрам.
И вновь путники быстро понеслись вверх по холму. Отворились ворота, конский топот раздался на обширном дворе и чужестранцев ввели – к Ратицу.
Славянин сидел, словно князь, среди своих верных подданных, на высоком стуле с ручками, а вокруг него – у стола, на скамейках помещались предводители его рати – со свирепыми, изборожденными шрамами лицами. На широком лице начальника наискось сидели глаза, у него была коренастая фигура с короткой шеей, а борода – жидкая и жесткая. Чужеземцы поклонились, но Ратиц едва кивнул головой, продолжая неподвижно сидеть со своими дружинниками.