Читать интересную книгу Ведьмино отродье - Булыга Сергей

— Понял, — недобро отозвался Рыжий. — Но Южный Континент — он же… и вдруг замолчал.

— Ну, продолжай! — сказал Сэнтей. — Я жду. Он, Южный Континент… Какой?

Но Рыжий не ответил. Сэнтей же подхватил:

— Вот то-то и оно! Ни ты, ни я и вообще никто другой сейчас на это ничего не сможет ответить, какой он из себя, тот Континент. А вот теперь представь — ты завершил свой Трактат, всем доказал свою правоту, всех убедил… И этим толпам толп вдруг становится известно, что где-то там, на самом дальнем юге, есть некая огромная загадочная страна; возможно, это величайшее, богатейшее чудо из чудес, но и возможно, ты им говоришь, что там их наоборот могут ожидать ужаснейшие, опаснейшие… И что, ты думаешь, кто-то из них будет тебя дослушивать? Увы! Все эти толпы толп слепых от алчности полузверей немедленно придут в движение и ринутся туда… А может, к тому времени уже и оттуда кто-нибудь, разбуженный тобой, ринется им навстречу — как знать? И вот тогда… Но только зачем мне тебе много об этом рассказывать! Ты ж не они, ты и сам вполне можешь легко представить себе, какие от всего этого могут произойти непоправимые беды и катаклизмы. А посему лучше забудь о нем, об этом Неизвестном Континенте. Ради себя забудь, ради нас, братьев, ради Башни: ведь и она тогда, боюсь, тоже не устоит… Ну, что ты молчишь?!

Но Рыжий так ничего и не ответил, а только злобно ощетинился и посмотрел на старика… Да! Именно на старика, а не на учителя — самого обычного старика — вот такого упрямого, капризного, самолюбивого, как только можно было перед ним когда-то тушеваться?

А Сэнтей…

Подслеповато щурясь, подал Рыжему яблоко и сказал:

— Съешь, оно сладкое. И успокойся. Ведь ты мне брат и, значит, мы снова будем вместе. Сейчас я дам тебе залог, и ты опять начнешь работать. И будешь каждый месяц получать еще. А через год ты принесешь мне книгу.

— О чем?

— О Равновесии.

— Что?! — Рыжий подскочил. — А Южный Континент?

— А я разве сказал, что его нужно отринуть? Ведь без него, насколько я из твоих слов понял, не будет никакого Равновесия. Вот ты и о нем все напиши, и, кстати, подсчитай, что будет, когда вдруг он… А, впрочем, ты и сам в силах решить, что и в каком порядке тебе лучше всего излагать. Ну так что, согласен?

Но Рыжий молчал. Рассеянно взял поданное яблоко, стал грызть его. Да, оно сладкое, душистое… и словно бы хмельное. Да еще как! Вот и глаза уже слипаются, спать хочется — невмоготу. Зурр говорил…

— Что это?! — вскричал Рыжий. — Почему…

Запнулся, сглотнул слюну и часто-часто задышал…

— Ешь, ешь, — насмешливо сказал Сэнтей. — Это не просто яблоко, а Яблоко Забвения. Оно тебе дарует равновесие и заглушит твою великую печаль. Ешь, ешь!

Рыжий отбросил яблоко, шагнул было к Сэнтею… да зашатался и упал. И тотчас словно провалился в темноту…

Глава десятая — КРОНС, ВЕТЕРАН ШЕСТОГО ЛЕГИОНА

Когда он очнулся, уже вечерело. Вокруг него, со всех сторон, были деревья. А, это он, значит, в лесу. И только что проснулся. Но он не лежал на земле — он шел. Точнее, едва брел по косогору. И он был очень слаб. Ф-фу, вот дела, как тяжело ему дышать! А этот лес вокруг…

Какой странный лес! Он в таком странном лесу никогда прежде не был! И вообще, это, может, совсем и не лес? Настоящий лес, он должен быть таким темным, сырым, почти непроходимым. Земля в таком настоящем лесу должна быть сплошь усыпана еловыми иголками, палой листвой, а на полянах, если они есть, должен расти вереск. Ну, и еще земляничник. В голодный год, когда в лесу совсем нет дичи, порой приходится есть ягоды, а то даже и листья. А те, кто половчей, ищут сладкие коренья. Да это, в общем-то, легко. Вот Хват учил…

Хват! Кто это такой? Нет, он Хвата не знает. И лес… В лесу он, кстати, никогда прежде не бывал, он про лес знает только по книгам да по чужим рассказам. А вот по чьим, он это помнит, нет?

Не помнит! Остановившись, он широко, нервно зевнул и посмотрел по сторонам. Вокруг росла трава — высокая, душистая. И еще было много цветов. Зато деревьев было очень мало, они стояли поодаль одно от другого, как в парке. А что такое парк? Парк — это там, возле дворца. А во дворце живет король, дряхлый старик: точнее, прежде жил. И как только он умер, так парк в тот же день и сожгли. И он ходил смотреть, как этот парк горит. Там тогда огромная толпа собралась; шумели, спорили и напирали все ближе и ближе. А королевские стражники отгоняли их от огня, кололи пиками, кричали, чтобы расходились, и обзывали их мародерами. А что такое мародер?

Р-ра! Что это?! Он падает!..

Упал, закрыл глаза…

Открыл. Теперь он не в лесу, а в ярко освещенной комнате. Слезинка воска катится по свечке. Он смотрит на нее и ждет, когда теперь следом за ней сбежит еще одна слезинка. И вот она уже бежит. А вот еще одна. Еще… Надоело на это смотреть. Тогда он медленно, с большим усилием переводит взгляд в сторону. Теперь он видит стол, а за столом сидит мрачный старик. Этот старик берет из вазы яблоко, о чем-то говорит, но его голоса не слышно. Кто это?

Как кто? Да это князь! И князь уже сидит не за столом, а на полу, на шкуре чудо-зверя, и, улыбаясь, говорит:

— Так не ходи! Вот так ходи!

И ты, смотрящий этот сон, послушно зажимаешь в лапе фишку, а после ходишь так, как тебе указали. Смотришь в окно. Ночь за окном, метель… А в княжьем тереме тепло. В печи трещат поленья. А ты играешь с князем в шу. Пьешь сладкое вино. Грызешь орехи. Думаешь. О чем? Это важно! Это очень, очень важно! Ну, вспомни! Ну! Ну…

Нет, так и не вспомнил. Встал и пошел. Его шатало. Споткнулся, чудом удержался на стопах. Внутри горел огонь. Пить! Пить! Пошел — скорей, скорей!

И, наконец, нашел ручей, торопливо спустился к нему по камням, склонился над водой, увидел в ней свое отраженье…

И сразу вспомнил, кто он такой и откуда, и как его зовут, и даже как он здесь, в этом лесу, оказался. Он — это Рыжий Кронс, второй трубач Шестого Легиона, шулер и пьяница, бретер. В прошлом году, когда форсировали Эрру, он первым выскочил на мост — и был представлен к званию, возглавил полусотню. Потом… за сущую безделицу, за драку на посту сразу попал под трибунал, а там, как водится, забрали белый офицерский шарф, вернули в трубачи и даже лишили надбавок за выслугу лет. И он опять клыкачил, только теперь уже не так, без рвения, и, затаившись, ждал. Когда была Амнистия, подал в отставку — отклонили. Тогда, когда этой зимой опять вступили в горы и начались бои, и вроде даже потеснили Претендента, но настоящего успеха так, правда, и не было, и не кормили еще, и генерал кричал, что с дезертиров будут живьем драть шкуру… Тогда он, как и многие, бежал. И еще как — ого! Тогда были веселые деньки. Но об этом молчок! А дальше было так: спустились с гор и начали сбиваться в шайки. Быр звал его с собой, Быр верный, старый друг, но он ему твердо сказал: — «Нет, хва, я больше не воюю». Тогда Быр начал над ним насмехаться, да и другие тоже насмехались, а он… да он и прежде никого не слушал! Так и тогда сделал по-своему: продал кольчугу, выбросил ремень, — все это сделал искренне, без сожаления, и также искренне, желая все начать сначала, пришел в ближайшее селение, работал на хозяина: колол дрова, чинил забор, копал колодец. И так целых семь дней… Но больше он тогда не выдержал — ушел не попрощавшись, расчет — и тот не взял. Шел, думал… Нет! Он ни о чем тогда еще не думал, а просто взял да и прибился к плотогонам, спустился с ними по реке, продали груз, три дня кутили — и в эти дни он весел был, и вообще, он был тогда, как все… А возвращаться на делянки отказался. Расстались холодно; они ушли, а он до темноты как неприкаянный бродил по городу… А ночью понял, что с собой не совладать, что нужно быть самим собой, не врать хотя бы самому себе — и вышел за ворота, лег при дороге в обочину и затаился…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});