Читать интересную книгу Темные кадры - Пьер Леметр

– Я так за тебя рад, приятель. Ты это заслужил!

Услышать такое от Шарля… я в полной растерянности. Так искренне радоваться за другого – никогда еще я не встречал подобной самоотверженности.

– Ты ведь здорово его поимел того типа, как его там Монтана?

– Фонтана.

– Точно! – орет Шарль. И опять веселится вовсю, смакуя мой триумф.

Успех мне кажется несомненным. Встреча, назначенная Дорфманом, сама по себе является приказом об отступлении, едва закамуфлированной просьбой о перемирии. Я освобожу Николь, и мы вместе отправимся домой. Я все смогу ей объяснить. Мы получим компенсацию, на которую имеем полное право. Справедливая цена за все наши несчастья. Закончится наша собачья жизнь. Я хочу, чтобы Шарль был с нами. Николь он очень понравится.

– Вот уж нет, – говорит Шарль, – после такого ты должен побыть со своей дульцинеей, и тебе никто не нужен, чтоб держать свечку!

Я настаиваю:

– Я хочу, чтобы ты пришел, Шарль. Для меня это важно.

– Уверен?

Я роюсь в карманах, разворачиваю бумажку, которую мне дал Фонтана, и читаю ему адрес.

– Погоди, – говорит Шарль.

Потом:

– Эй, повторишь?

Я еще раз называю адрес, что заставляет Шарля взреветь:

– Скажи что это классно я жил в том квартале когда был пацаном ну не совсем пацаном когда был молодой.

Что ж, тем проще.

– Ладно погоди, – продолжает Шарль, – все ж я запишу номер дома а то я не уверен что запомнил.

Я представляю, как он медленно раскачивается справа налево, потом тянется к бардачку.

– Нет!

В его состоянии, если он не сосредоточится полностью на дороге, будет беда.

– Не заморачивайся, Шарль, я тебе пришлю эсэмэску.

– Как скажешь.

– Тогда сделаем так. Скажем, около двадцати тридцати, идет? А сейчас я тебя оставлю. Но я на тебя рассчитываю, ты обещал, да?

На первом фото ее руки, и я разглядываю их особенно внимательно. Наверняка потому, что мои собственные до сих пор очень болят, и, сидя за рулем впервые за много месяцев, да еще при таком вождении, я осознаю, что они уже никогда не будут прежними, некоторые пальцы останутся негнущимися до самой смерти и даже после. Я узнаю ее обручальное кольцо. У меня возникает неприятное чувство: две открытые, беззащитные ладони, словно ожидающие удара молотка. На второй фотографии стоит правильная дата и правильное время, только вот Николь неправильная. Ту, которую я знал, мою всегдашнюю Николь, подменили на женщину лет пятидесяти, с седеющими волосами, осунувшуюся, которая стоит перед камерой со смешанным выражением страха и безнадежности на лице. Николь, изнуренная испытаниями. За несколько часов она превратилась в пожилую женщину. У меня сжимается сердце. Она похожа на портреты заложников, такими их показывают по телевизору, – в Ливане, Боливии, Чаде, с невыразительным взглядом, опустошенные внутренним стрессом. Третья фотография: на ее левой скуле рана, вокруг которой уже наливается лиловый кровоподтек. Удар кулаком. Или дубинкой.

Николь сопротивлялась?

Или попыталась сбежать?

Я до крови прикусываю губу. Подступают слезы.

С криком бью по рулю. Потому что эту Николь сотворил я.

Я не могу себе позволить чувство вины. Я должен собраться. Не время отступать. Сосредоточиться на финальной прямой. Шмыгаю носом, вытираю глаза. Наоборот, пусть ее изображение на экране телефона придаст мне сил. Я буду биться до конца. К счастью, теперь я знаю: то, что я принесу ей, заставит примириться со всем, что произошло, залечит все раны, сотрет все стигматы. Я возвращаюсь за ней и везу ей жизнь с надежным радужным будущим. Я возвращаюсь с решением всех наших проблем, всех до единой.

Единственное, чего я сейчас хочу, – это чтобы время пролетело как можно быстрее, чтобы она получила свободу, вернулась и я смог сжать ее в своих объятиях.

Я должен позвонить ей. Едва прозвучал первый звонок, как Фонтана произносит «нет», жесткое и окончательное. Я собираюсь наорать на него, но он меня опережает:

– Вы не получите больше ничего, пока я не получу инструкций от моего клиента. – И тут же вешает трубку.

Ниточка, которая соединяла меня с Николь, только что оборвалась. Все теперь в моих руках. Освободить ее, спасти. Немедленно.

Я снова давлю на педаль газа.

52

Район Дефанс.

Поднимаю глаза. Наверху стеклянной отсвечивающей башни вращается вокруг собственной оси огненно-золотая вывеска с логотипом и названием «Эксиаль-Европа». Следует ожидать, что по ночам она превращается в знамение Божье и огромным сияющим лучом озаряет мир.

Машина Поля Кузена оборудована устройством, которое дистанционно открывает въезд на паркинг. Уже около 20:00, но на втором уровне, отведенном для руководящих работников, большинство мест еще занято. Бокс номер 198 автоматически освещается при приближении моей машины, алюминиевый столбик уходит в пол. Паркуюсь и решительным шагом направляюсь к лифту. Камеры отслеживают каждое мое движение. Они повсюду, просто невозможно сосредоточиться. Нужное направление не вызывает у меня никаких сомнений, поэтому я без колебаний нажимаю кнопку, которая направляет кабину на последний этаж небоскреба. Со времен Сотворения мира именно там располагаются боги.

Стильный лифт, постмодернистский дизайн, роскошь, мягкий отраженный свет, ковры. В своем помятом отжившем костюме я выгляжу оборванцем. По мере мелькания этажей меня охватывает тревога.

Вот так проигрывают битвы.

Правила менеджмента гласят: выявить в собственном поведении фантазматические элементы и всегда отдавать предпочтение реальному и измеримому.

Я делаю глубокий вдох, но ничего не помогает. Александр Дорфман, ведущий французский предприниматель, столп европейской промышленности, назначил мне встречу. Встретиться лицом к лицу с человеком, олицетворяющим такую власть, – да, меня это впечатляет. Мысленно перебираю все свои аргументы. Одно сомнение гложет, не давая покоя: зачем он решил меня увидеть?

В этом нет никакого смысла.

Ему достаточно было передать инструкции, причем вполне анонимно. Это безумная неосторожность с его стороны – предложить мне встречу. Я уверен, что он не в курсе деталей похищения Николь, он достаточно платит Фонтана, чтобы иметь право ничего не знать и таким образом избегать любой юридической ответственности.

Откуда же взялась эта потребность лично выйти на арену?

Наверняка есть что-то, о чем я не подумал. Какая-то карта в колоде крапленая, а я ее не заметил. Внезапно возникает уверенность, что он раздавит меня одним ударом кулака. В порошок сотрет. Нагишом по миру пустит. Абсолютно невозможно с такой легкостью победить, когда тебе противостоит подобный человек. Никогда такого не бывало. Я поднимаюсь на эшафот. Вот в каком расположении духа я пребываю, когда дверцы лифта открываются. Я уже наполовину побежден. Перед глазами будто легкая дымка, сквозь которую проступает лицо измученной Николь. Я сам выхожу на последнем этаже совершенно опустошенным.

На этом уровне в секретарях мужчины. Молодые и дипломированные. Их называют советниками, помощниками. Один из них принимает меня с улыбкой выпускника Национальной школы администрации, крайне профессиональной. Лет тридцати, из тех, кто каждый год с друзьями отправляется на «Ночь пожирателей рекламы»[45]. Он в курсе. Президент сейчас меня примет.

Приемная вся в стеганой коже, коврах и обивках; я остаюсь стоять. Я знаю правила ожидания: долго томить посетителя на медленном огне. Стараюсь дышать глубоко и спокойно, но мой пульс наверняка зашкаливает за сто двадцать ударов в минуту. Нет, я не знаю правил ожидания, потому что их не существует: полминуты спустя дверь распахивается.

Меня просят войти.

Молодой советник испаряется.

Первое, что мне бросается в глаза, – невероятная красота освещенного города за огромными застекленными проемами. У бога неплохой вид на мир. Наверняка поэтому ему и нравится его работа. Александр Дорфман неохотно выбирается из-за письменного стола, слишком поглощенный содержанием папки, от чтения которой его оторвал мой приход. Августейшим жестом снимает очки. Его лицо преображается, он посылает мне улыбку, тонкую, как клинок.

– А, господин Деламбр!

Его голос сам по себе является инструментом подчинения. Идеально отработанный, вплоть до мельчайших оттенков интонации. Дорфман делает несколько шагов ко мне, тепло пожимает руку, придерживая меня за локоть другой рукой, и ведет меня в тот угол, где устроена небольшая гостиная со стенами, заставленными книгами, подбор которых гласит: «Я великий босс-гуманист». Я сажусь.

Дорфман садится рядом. Без церемоний.

То, что я ощущаю, неописуемо.

У этого человека сумасшедшая аура.

Бывают такие люди – электризующие. От них исходят волны.

Дорфман воплощает мощь, так же как Фонтана воплощает угрозу. Дорфман – пульсация чистого господства.

Если бы я был животным, я бы зарычал.