Читать интересную книгу Темные кадры - Пьер Леметр

Ален?

Николь где-то там вместе с убийцами. Она плачет. Они сделают ей больно. Они ей тоже вывернут все пальцы?

Поль Кузен неуловим.

У меня ни сантима, ни телефона.

Ни машины.

Я один. Поднимается ветер. Скоро пойдет дождь.

Я совершенно не представляю, что делать.

Ален?

Где ты?

49

Дойти до Сарквиля, слоняться по улицам – какой смысл? Как если бы я надеялся, что Поль Кузен сейчас в городе, посещает кладбище перед битвой. Я остаюсь на месте, переминаясь с ноги на ногу.

Автострада тянется вдоль всего завода. Движение становится более плотным. В преддверии завтрашней демонстрации машины жандармерии начинают прочесывать местность. За ними – машины Республиканской бригады безопасности. Все стекаются к городу, чтобы заранее расположиться по маршруту демонстрантов. А с моей стороны, в направлении завода, мертвый покой. Чуть позже, после 18 часов, начинается дождь.

Через несколько минут хлынул ливень.

Я на ничейной земле.

Мне обязательно нужно поговорить с Николь.

Нет. С Фонтана.

Я должен найти причину, чтобы отсрочить платеж.

И ничего не могу придумать.

Дождь усиливается, я поднимаю ворот пиджака и снова иду к заводу, на ходу ломая голову. Пытаюсь что-нибудь почерпнуть из технического арсенала менеджмента.

Создать гипотезы. И если… и если… но это не пройдет.

Список возможностей. Стараюсь прикинуть, но ничего не приходит в голову.

На самом деле мой мозг отказывается нормально функционировать. Я стою перед будкой, по которой хлещет дождь. У меня вид безработного, выпущенного из тюрьмы. Этакий Жан Вальжан[39].

Охранник смотрит на меня сквозь стекло, по которому струится вода. Он не делает ни одного движения. Я встаю на цыпочки и стучу в стекло. Он даже не шелохнулся. Просто стоит. Да что ж это такое… Стучу снова. Он решается. Открывает дверь. Без единого слова. Я сразу не заметил, он приблизительно моего возраста. И моего роста. У него живот, ремень проходит под ним. У него усы, но, не считая этого, мы более-менее похожи. Более-менее. Дождь проник за ворот моего пиджака, промокшего насквозь. Он заливает мое лицо, мне приходится щуриться, чтобы разглядеть охранника, который, стоя на пороге открытой двери, продолжает разглядывать меня не шевелясь.

– Послушайте…

Дождь, мой вымокший костюм, то, как я стою перед ним с перевязанной рукой, сжимающей воротник без галстука, моя приниженность – все громогласно обличает во мне жалкого неудачника. Он наклоняет голову, я не знаю, что это должно означать.

Он охранник. Лет шестидесяти. Мы одного возраста.

Ален?

У меня осталось полчаса. Я не знаю, что еще могу сделать, чтобы спасти ситуацию. Единственное, что я знаю: так или иначе это связано с ним. Он – единственное живое существо между мной и жизнью.

Последнее.

Где ты?

– Послушайте… – повторяю я. – Я должен позвонить. Это очень срочно.

Я нашел. Батарейка вышла из строя. Мой мобильник сломался. Сквозь грохот дождевых струй о будку он меня не расслышал. Он подходит к двери. Немного высовывает голову наружу, чтобы наклониться ко мне. Несколько капель воды, упавших на шею, заставляют его подскочить. Он резко отступает и гневным движением подносит руку к затылку. Снова смотрит на меня:

– Убирайтесь вон, вы! И сейчас же!

Так он мне говорит.

А потом с силой захлопывает дверь. Ему не понравилось, что несколько капель воды попали ему на воротник рубашки. Это его взбесило.

Значит, никакой помощи, ни телефона, ни одного движения. Пусть страдает Николь, пусть я сдохну, пусть всех уволят с завода, пусть опустеет город, пусть хоть весь цивилизованный мир провалится в тартарары. А он закрыл дверь. Он наверняка относится к тем, кого увольнение не коснется.

Кончено. Через тридцать минут Фонтана подойдет к Николь, наставит на нее свой стальной взгляд. Я кругом проиграл. Я в двухстах километрах от нее. Она будет ужасно страдать.

Охранник делает вид, что вглядывается в даль сквозь стекло, залитое дождем, как капитан грузового судна. И во мне назревает уверенность: он олицетворяет все то, что я ненавижу, он воплощает мою ненависть.

Единственное осмысленное действие, которое мне остается, – убить его.

Я ослабляю воротник, перескакиваю две ступеньки, открываю дверь, этот тип отступает на шаг, я кидаюсь на него.

Это враг; если я убью его, то спасу нас.

Мой кулак врезается ему в морду в тот самый момент, когда образ сидящей, связанной Николь с широким скотчем, заклеивающим рот, проносится перед глазами. Кто-то держит ее за руку и сейчас выкрутит ей все пальцы, охранник падает навзничь и ударяется затылком о консоль, его кресло катится к двери. Фонтана смотрит Николь в лицо, говорит: «Что до вашего мужа, то, как вам известно, не стоит на него рассчитывать» – и разом выворачивает ей все пальцы, Николь заходится в крике. Крик животный, доисторический, какой издаю я, когда охраннику удается заехать мне коленом по яйцам. Николь и я, мы кричим вместе. Мы оба в поту. Мы вместе корчимся от боли. Мы умрем вместе, я это знал с самого начала. С самого начала. Умереть. Я отступил на три шага к двери, охранник поднялся, Николь теряет сознание. Ален? Где ты? – но Фонтана хлопает ее по щекам, говоря: «Придите в себя, займемся другой рукой», охранник бьет меня, не знаю уж чем, но это отбрасывает меня к двери, мой вес увлекает за собой кресло на колесиках, оно переворачивается и выталкивает меня из будки, я теряю равновесие. Скатываясь по ступенькам, падаю на спину, на залитый водою бетон, Николь даже не может взглянуть на свои руки – так она страдает, и я лечу под хлещущим дождем, ударяюсь головой, Николь так больно, что она даже не может кричать, горло не издает ни звука, у нее широко распахнуты глаза, она в беспамятстве от боли. Ален? Где ты? – моя голова отскакивает от бетона первый раз, я закрываю глаза, потом второй раз, все останавливается, я держусь за череп, ничего не чувствую, я тело без души, с самого начала я без души, моя рука касается глаз, я стараюсь понять, в какой позе находится мое тело, пытаюсь повернуться, но у меня не получается, я могу умереть здесь, запах выхлопных газов подкатывает к горлу, я с трудом открываю глаза, различаю хромированный конец выхлопной трубы, большие автомобильные шины, посеребренный обод, потом идеально начищенные ботинки, мужчина стоит рядом со мной, я протираю веки, поднимаю глаза, его силуэт нависает надо мной, у него широко расставлены ноги, он действительно очень высокий.

Худой.

Мне потребовалось две секунды, чтобы узнать его.

Поль Кузен.

50

Дождь льет как из ведра, стекает по ветровому стеклу, погружая окружающий мир в молочную дымку. День сереет и клонится к вечеру. Я думаю о демонстрантах на той стороне автострады: они готовятся к завтрашнему дню и наверняка поглядывают на небо. Такое ощущение, что оно налилось свинцом на несколько поколений вперед. Поль Кузен может быть спокоен: даже стихии на его стороне. Это как Божье веление.

Святой Кузен за рулем. Он не пользуется дворниками, но поглядывает своим суровым квакерским глазом на мой костюм, с которого на ковровый пол его машины стекают крупные капли. Я дрожу всем телом. Потому что я рядом с Николь. Николь рядом с Фонтана. А я здесь, заблудившийся и запутавшийся. Затылок в крови. Мне трудно дышать, наверняка трещины в ребрах. Николь права, я запарываю всё. Я снял пиджак и прижимаю скомканный рукав к макушке. Кузен не скрывает своего отвращения.

Он успокоил охранника.

Мы на заводском паркинге. Роскошная машина. Кузен положил обе руки на руль. Поза человека, который считает должным показать, что он терпелив, но в то же время ясно дает понять, что не следует злоупотреблять ситуацией. Я спрашиваю:

– Можете его выключить?

Этот кондиционер меня заморозит. Я весь окоченел. Весьма в духе Кузена: полярный холод. Я так и вижу, как он натирается снегом. Такова его преподобная ипостась Димсдейла[40]

Роскошная приборная панель, роскошная машина.

– Служебная тачка?

Кузен не дрогнул. Разумеется, служебная. Второй раз я вижу его так близко: у него совершенно поразительный по объему мозг. Просто жуть берет. Все это помогает мне сосредоточиться. Я сдерживаюсь, чтобы сразу не ввязаться в драку. Осталось всего двадцать минут. Святой поборник гиблых дел ухватил меня за волосы в последний момент, я не могу повести себя с ним так, как с охранником, и профукать свой последний шанс. Я собираюсь с силами. Сосредоточиваюсь на ужасе Николь.

Я не должен упустить этот последний миг.

Кузен выражает нетерпение.

– У меня и другие дела есть! – бросает он резким тоном.

Если бы это было на сто процентов правдой, мы бы не сидели здесь, в его машине на стоянке, под проливным дождем, в день, когда весь район восстал против социального плана, который он обязан реализовать при помощи сил порядка. Да, тут у него концы с концами не сходятся.