— Это ты, Баюн, ошибаешься. Знаешь, чем питаются демоны?
— Да жижей какой-то. У меня от нее чародейские сны были.
Калин Калинович скорбно покачал головой.
— Жижей... Это не просто жижа. Я уж и не знаю, как тебе сказать, раз ты пил ее.
— Почему?
— Свет вы свой демонам отдаете. Силу ваших душ. Они вас вампирят, иссушают, превращают в бездумных кукол. И когда вы умрете, то душам вашим в Ирий не воспарить. Они канут на дно бездны, к тому, кого вы именуете Вием.
Рысь помертвел от ужаса.
— Но как же... И Светлый Князь... Он мне не говорил...
— Светлый Князь и братья его затем бьются с демонами, чтобы те не алкали, не жирели за ваш счет. Потому он и не хотел возвращения демона в Тридевятое.
— А бабушка Яга... Она умерла в этом году...
— Не могу я знать наперед. Но если демон в ней нужные ему чувства разжигал, если вел ее, то от Ирия уже отвратил. Даже если она сама того не знала. А те, кто ему добровольно служат... Страшным будет их посмертие.
— Яга не виновата! — Рысь хватил лапой по лавке. — Она не была темной!
— И никто не виноват. Поэтому мы должны всем и каждому рассказать про это чудовище. Такой я взял на себя долг.
Все разом встало на места. Отвратительное чувство, какое всегда бывает при крушении иллюзий, заелозило в животе. Он, Баюн, думал, что свершил благо — а сделал Тридевятое пастбищем гнусной твари. Еще и думал, почему Емеля противится! Просветлить Волха хотел!
— Это Финист все! Он виноват!
Рысь зажал себе рот лапой. Калин Калинович только улыбнулся:
— Не страшись. Никто здесь Финиста не любит. И дай нам срок — с этим прихвостнем Волха мы тоже разберемся.
— Мы?
— Сказать всем правду — это, Баюн, только начало. Я тебя приглашаю потому, что из Финистовой братии ты самый чистый, самый тьмою нетронутый. Душа твоя еще не пожрана. И пожрана не будет, если вовремя опомнишься. Мы себя именуем Вестники Рассвета. Будешь одним из нас?
Баюн посмотрел на Калина. Потом — на Емелю, на Федота. Те жевать прекратили, прислушивались.
— Что делать-то надо? — спросил рысь.
— Это, Баюн, тебе решать. Я свое дело сделал уже в отношении тебя. Не мне учить, как этим знанием распорядиться. Мы пока что ищем, как новых людей завлечь, чтобы Финист про то не узнал. А ты можешь и что получше придумать. Если желаешь, конечно.
— И что вы хотите? Бунт?
— Вот этого, — сказал Калин Калинович, — меньше всего. Я уже навидался братоубийств. Не людей нужно губить, а демона. Истощить его, заморить.
— Он же наш защитник. Или это тоже неправда?
— Увы, защитник. Но скоро это изменится. Демоны будут уже не нужны. Любые и вообще, не только этот.
Баюн почесал за ухом.
— Я родился, когда демона не было, — сказал он. — Из моей мамы сделали перчатки. А папу съела стая крыс. Сейчас крыс повывели. И лихих людей тоже.
— Баюн, это не заслуга Волха. Я не говорю, что мы должны жить, как при Горохе. Все будет совсем по-другому. Лучше.
И Калин Калинович начал рассказывать, а рысь случал его, приоткрыв рот.
Мир, говорил бывший купец, станет един, как окиян. Падут границы, сольются языки. Армии будут распущены, а оружие — уничтожено. Каждому даруют свободу и право жить в покое. Нечисть и нежить поселятся рядом с людьми, как с равными. Даже навам позволят занять поверхность, при условии, что они раскаются. Покаяние будет единственной карой для темных. За порядком назначат присматривать особый совет мудрецов, всемирных судей. А Тридевятому в этом отведена особая роль. С него должно все начаться.
— Первая из судей появится именно здесь, у нас. Ее имя Елена. Она спит...
— Мертвая царевна! — перебил Баюн. — Да, я знаю!
— Это хорошо, — сказал Калин Калинович, — но одного знания недостаточно. Я искал, где находится остров Руян, сразу, как только мне открылось о нем. Но ни я, ни Емеля его увидеть не сумели. Царевна Елена сама выбирает, кому показаться. По каким приметам — Бог ведает.
Как только рысь услышал о Елене Премудрой, все его сомнения развеялись. Он согласился стать Вестником Рассвета. Только спросил — а что за вестники такие.
— Потому что сами мы, Баюн, славы и власти не ищем. Управление мы отдадим Елене, никаких почестей не ожидая. А «рассвета» — потому что новый день. Новый век настает.
Финист выдавил чужеземцев за рубежи Тридевятого и сплотил оборону. В Аламаннском королевстве грянуло народное восстание против авалонцев — рев Скимена о помощи. Случилось и еще одно восстание, уже в Авалоне, где люди выступили против войны. Гвиневра его подавила жестоко.
— Ты меня прости, Емеля, — говорил Баюн, — что я спорил с тобой. Я не знал тогда. Мне Светлый Князь не объяснил толком, почему медлил.
— Да я и не сержусь, — отвечал Емеля. — Со мной все спорили. Это сейчас я братьев по духу нашел. И то не все с самого начала нам поверили. Калечные у людей души. Ущербные. Их жалеть надо.
Неподалеку в тот момент случился нава, который не преминул язву вставить:
— Ущербная душа — это ерунда. Ущербные мозги страшнее.
— А ну глохни! — рыкнул на него Баюн. — Повылазило вас, честным людям проходу не даете! Знаете, что Емеля правду говорит, вот и ополчились на него!
Нава так вытаращил глаза, будто его только что укусило конское седло. А рысь нарочито отвернулся и продолжил разговор с Емелей, будто ничего не случилось.
Илейка толком не помнил, как с Баюном встречался зимой, а уж о том, что тот своровал добычу — тем паче. Извиняться не пришлось, хотя Калин Калинович и настаивал. Покаяние, говорил бывший купец, есть главное, чем Вестники одолевают адские силы, покаяние и смирение. Баюн осторожно порасспрашивал Илью, а что стало с остальными из четверки.
— Варвара помре... Нава помре... Зверь крокодил убежал куда-то, а куда — не знаю.
В ночь на Ивана Купалу Баюн опять увидел во сне Елену. Тот же зал огромный, и ниши, и гроб. Мертвая царевна села в нем и потянулась:
— Как же сладко я спала!
Глаза у нее светло-серые, прозрачные, лучистые. Протягивает Елена руку и гладит Баюна по голове:
— Вы меня выбрали? — не веря глазам, спрашивает рысь.
— Твоя душа открыта. Тот, кто был в небе и под землей, уже не вернется оттуда прежним.
— Но как вас пробудить? Я не знаю, где остров Руян.
— Меня не нужно пробуждать. Я сама встану в назначенный срок. Но, — она мрачнеет, — этот срок мог бы уже наступить. Меня сковали. Мне не дают открыть глаза.
— Кто сковал?
— Волх, — кладбищенским шелестом срывается с розовых губ. — Я его пленница.
Баюн низко склоняет голову, стыдясь и не зная, как попросить прощения.
— Не надо, — говорит Елена. — Ты стал жертвой игры, размеры которой не можешь себе даже представить. Но тебя давно простили. Светлый Князь Всеслав уже скачет через миры, чтобы дать Волху последний бой и низвергнуть его навсегда. То же самое делают его братья. Их мечи ударят одновременно. Ни один из демонов не получит шанса распространиться на беззащитные земли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});