Читать интересную книгу Блокада. Запах смерти - Алексей Сухаренко

– А как насчет просьбы арестованного? – напомнил Солудев об условии, поставленном Зарецким.

– Если он и правда для нас так ценен, как ты думаешь, и если поп действительно не виноват, то можно будет отпустить, – согласился Огурцов. – Нам важней это дело раскрыть, оно уже столько времени камнем на ногах у нас висит.

Обрадованный оперативник вернулся к себе в кабинет и срочно потребовал доставить задержанного.

Из кабинета Солудаева Зарецкого сопроводили в подвал управления, где находился изолятор временного содержания, и, проведя тщательный личный досмотр и осмотр врачом, затолкнули в небольшую камеру. Свет не горел, и, Ванька, оказавшись в полной темноте, в первое время ничего не мог увидеть. Однако вскоре раздался характерный звук зажигаемой спички, и ее огонек высветил лицо человека, закурившего папиросу, а также два ряда двухъярусных шконок и обращенные в его сторону лица обитателей камеры.

– Привет ворам и всем бродягам, – успел при огне спички поздороваться Цыган.

– Чего памятником стал? – раздался голос закурившего человека, чей огонек от папироски остался единственным ориентиром.

– Солнышко у вас тут яркое, приходится глаза жмурить, – пошутил Цыган, вглядываясь в смутные силуэты.

– В хате бебики ни к чему, мы тут, как кроты, живем, – зашкворчала в очередной раз папироска на нижней шконке. Потом тот же человек, который наверняка был здесь в авторитете, распорядился: – Эй, Дрын, запали аптеку.

– Ща, Мазут, все будет тик-так.

С верхний койки спрыгнул долговязый парень. Чиркнула снова спичка, и возле шконки появился огонек силой в половину свечки.

– Канай сюда, – пригласил Ваньку авторитетный арестант, подвигаясь. – Кто будешь? Мужик или блатной? – спросил он, вглядываясь в лицо прибывшего при тусклом свете самодельной лампочки, сделанной из аптекарской баночки.

– Вор, – просто ответил Зарецкий. – Цыган я. Может, слыхал?

– Цыган? – переспросил мужчина худощавого телосложения, с синими от наколок кистями рук, которому на вид было лет сорок пять. – Был тут недавно баклан молодой, на Шкета откликался, так вот он что-то про тебя говорил.

– Шкет? Где он? – обрадовался Ванька.

– Пару дней назад в Кресты отправили, – ухмыльнулся сокамерник. – Не повезло ему, а то, глядишь, и тебя бы дождался.

– Верный кореш, не сдал меня легавым, – сказал Цыган.

– Да, он много травил о тебе, авторитетным расписал тебя жиганом, – приветливо сверкнул стальной фиксой Мазут. – Cам-то за что попал?

– Пришел одного очень мной уважаемого человека выручать, его за меня по ошибке забрали, – честно признался Цыган, опустив детали.

– Что ж, располагайся поблизости к нашему логову воровскому, ты, я вижу, как и я, живешь порожняком, – по-своему истолковал сказанное Зарецким Мазут.

Для Ваньки быстро освободили нижние нары напротив Мазута, и он прилег на них, пытаясь собраться с мыслями. «Самое главное и печальное, что опер не заинтересовался моим предложением, и я могу получить срок, ничем так и не успев помочь отцу Амвросию, – размышлял Зарецкий. – Нет, самое главное, что я поссорился с Настей, и она расценит мое исчезновение как обман и подлость». И от таких мыслей на душе у него стало тоскливо.

Неожиданно лязгнули засовы, и дверь в камеру открылась. Все тот же конвойный милиционер, что привел Цыгана в хату, приказал ему заложить руки за спину и выйти в коридор.

«А может, еще и получится. И девочка моя поймет меня и мой поступок, когда узнает о нем от отца Амвросия», – мелькнуло в голове, и Ванька вдохнул полной грудью.

Капитан выглядел более радушным. Даже предложил папироску. Зарецкого это заставило внутренне сосредоточиться, хотя внешне он не изменился – нагловатая зековская улыбка оставалась на прежнем месте.

– Ну что, Цыган, не надумал говорить? – бросил для затравки Солудев.

– Я от своих слов не отказываюсь, – настаивал на своем Ванька, догадываясь, что за прошедшее после первого допроса время оперативник наверняка успел узнать не только его кличку. – Я чистуху подписываю, а вы попа выпускаете.

Зарецкий специально заговорил пренебрежительно о священнике, чтобы его просьба напоминала воровской фарс и не порождала дополнительные вопросы к причинам, побудившим его добровольно признаться в преступлении.

– Что, сильно верующий? – спросил капитан, все не понимая поведение вора.

– У воров своя этика, начальник, что зря калган напрягать, – грубовато ответил тот.

– Значит, так, – пристукнул по столу ладонью оперативник, давая понять, что его предложение не обсуждается, – для начала ты рассказываешь о том преступлении, из-за которого арестовали священника. Говоришь без протокола, чтобы я смог решить, можно ли его освободить. Затем я задаю вопросы, и от того, как ты ответишь, будет решаться судьба и служителя культа, и твоя собственная.

– Так о чем еще говорить, кроме того дела, по которому я пришел? – насторожился Цыган.

– Ну, например, о твоих общих делишках после последней отсидки с вором по кличке Дед. – Оперативник блефовал, поэтому говорил в лоб с целью выяснить реакцию задержанного на интересующую тему.

Цыган, не ожидавший такого поворота, начал лихорадочно соображать, что знает об их делах хитрый опер. «Неужто Шкет что-то напел? – заметались его мысли. – Если капитан знает про Деда и что я был с ним в банде, то наверняка может знать и о кражах со складов. Тогда дело “вышинским” пахнет».

– А Дед натворил что-то? – прикинулся Цыган на всякий случай дурачком.

– Это я хочу от тебя узнать, – продолжал свой блеф оперативник, нутром чувствуя: Цыган что-то знает.

– Ты, начальник, меня на понт хочешь взять, – перешел в наступление Ванька. – Тебе все, как на исповеди, выдай, а ты потом скажешь – извини, гражданин уголовник, слово я тебе дать за попа не могу, а вот намотать на вышку обязан.

– Значит, раз о высшей мере толкуешь, замазан ты с ним? – Солудев почувствовал, что он на верном пути.

– Давай попробуем по порядку, – ушел с опасной темы Зарецкий. – Для начала моя повинная без протокола против твоего слова за попа, а потом вернемся к базару.

Виктор согласно кивнул. Зарецкий неторопливо признался, откуда у отца Амвросия оказалась мука, из которой пекся хлеб для церковной службы, умолчав только, что кражу муки из машины совершал вместе со своим подельником Шкетом. Сделал акцент: священника он обманул, сказав, что муку обменял на вещи.

– Где, говоришь, машину чистил? – обрадовался Солудев, вспомнив допрос Артема Выкина. И, получив уточнение, поразил Цыгана заявлением: – Не один ты был – со Шкетом дельце провернул.

– Шкет насвистел? – огрызнулся Ванька, поняв, что попал в ловушку легавого.

– Да нет, Шкет почему-то всех сдал, а о тебе ни слова не произнес, – не скрывал своей радости оперативник. – Надо будет с ним завтра еще разок побеседовать или вам очную ставку устроить.

– Нет надобности, начальник. Даже если брал муку с ним, то что это меняет? – возразил Цыган.

– Все меняет! Во-первых, нужно уточнить у твоего подельника в отношении священника, знал ли тот, что мучица краденая. Во-вторых, Шкет сдал банду Нецецкого, поэтому если ты говорить о Деде не хочешь, он нам расскажет о твоей роли в банде.

– Значит, наш базар фуфло, а ты базарило, – горько усмехнулся Цыган, понимая, что теперь опер вряд ли освободит отца Амвросия. Выходит, его жертва напрасна.

– Слишком долго ты Ваньку валял, парень, – давил Солудев. – Теперь или говори все, или иди в камеру, но после того, как Шкет все за тебя расскажет, твоей просьбой о попе я заниматься не буду.

– Похоже, ты и так не стал бы, – нахмурился Цыган, туша папиросу. – Что тебе Шкет про меня напоет, я не знаю, но остаюсь при своих: пока поп под арестом, я буду нем. Мне нет резона против себя доносить.

Солудев решил больше не тратить слов, поскольку и так полученный результат превзошел все его ожидания. Отправив арестованного обратно в камеру, он позвонил следователю, ведущему дело, и после разговора с ним перезвонил дежурному по управлению, заказав назавтра доставку из Крестов Шкета, которому решил устроить с Цыганом очную ставку.

Всю ночь Анастасия не могла заснуть из-за смертельного холода и плача детей. В голову девушке, не переставая, лезли мысли о любимом, за которого она начинала беспокоиться, о пропаже тети, о неожиданном намерении Христофорова забрать Катю. Но больше всего Настя переживала из-за голодных слез малышей. Состояние детей стало просто катастрофическим, и девушка чувствовала свою вину – ведь не принесла остатки венчальной трапезы. Лариса тоже ничего не принесла, напрасно простояв в двух очередях, – завоза продуктов не было. Завтра будет третий день, как дети ничего не ели. Чтобы растопить печурку перед сном, пришлось разломать деревянный стул, но печка проглотила предмет скромного интерьера, словно ненасытное чудовище, не отдав в комнату должного тепла. Надеясь хоть как-то согреться, Лариса с дочерью сдвинули две кровати вместе и подтащили их поближе к печке, положили детей посередине, а сами легли по краям.

Когда хныканье Андрюшки стало невыносимым, Анастасия встала и решительно взялась за сумку с университетскими учебниками.