бокам от невесты, передали ее в руки императора.
Юстиниан сделал Феодору частью городской легенды, согласно которой императрица поддерживала здоровье и плодовитость императорского дома, а значит – города и самой империи. Она не просто совершила подъем по социальной лестнице. Выйдя замуж за Юстиниана, Феодора из простой смертной превратилась в полубожественную фигуру.
Инаугурация Юстиниана происходила в Триклинии девятнадцати лож{348} – церемониальном зале в римском стиле{349}. Раз уж Феодору назначили преемницей Юстиниана, через три дня, в воскресенье, на Пасху для них обоих провели проникнутую религиозным символизмом приветственную церемонию{350} с участием патриарха. Произнесенные во время церемонии слова не оставляли никаких сомнений в колоссальной значимости этого момента: «Божественным предопределением вы избраны на защиту и ликование мира. Божьей волей вы облачаетесь в пурпур. Собственной рукой Всемогущий Господь благословляет и венчает вас»{351}. Отныне Феодора, эта беспризорница, становилась августой, правительницей империи и христианского мира.
Пользуясь широкими возможностями, крестьянин с проституткой принялись увековечивать свой след в истории. В Египте на деревянных балках церкви на горе Синай были выгравированы их имена. Через Золотой Рог Юстиниан перебросил мост, соединивший Константинополь с селением Сике (нынешней Галатой){352}. А на острове Тенедос (где, как говорится в эпических поэмах, во время Троянской войны прятались греки, обманом выманив троянцев к деревянному коню) возвели зернохранилища. Чтобы корабли, везущие зерно из Египта, могли проплыть через Геллеспонт в Константинополь, нужны были благоприятные ветра. Теперь же, если кораблю с зерном, застрявшему в штиль на Средиземном море, приходилось ждать, он разгружался на Тенедосе и отправлялся назад, в Египет. Работа была проделана большая, зато из-за неблагоприятных ветров Константинополю наверняка не придется голодать.
Под землей выстроили еще один город: 7000 рабов копали подземные цистерны, в том числе, цистерну Базилика. Это было зеркальное отображение собора с несущими колоннами и похищенными скульптурами, некогда гревшимися под солнечными лучами. Одна лишь эта цистерна вмещала 22 миллиона галлонов воды – достаточно, чтобы горожане не умерли от жажды, ведь им уже не грозила голодная смерть.
Со всей страстью выскочек Юстиниан с Феодорой наслаждались своей удачей – ведь, невзирая на свое происхождение, они добрались до вершин власти. В присутствии императорской пары придворные, включая даже приезжих послов, должны были уже не просто преклонять колена, а падать ниц и бить челом перед царственной четой. Сенаторы удостаивались чести приложиться губами к монаршим стопам.
Феодора часто – Босфором или Мраморным морем – плавала в Азию. Некогда эта молодая женщина бежала оттуда – испытав поругания, отверженная, вынужденная продавать свое тело. В 529 г. она вернулась в Пифию (нынешнюю Ялову, одно из первых поселений Византия, где не так давно Ататюрк возродил любовь к купанию в горячих источниках) во главе императорского кортежа с четырехтысячной свитой. Затем она поехала на зеленые склоны высоких гор Прусы (в наши дни – Бурса), где до сих пор ходят в ее личную красочную баню.
Немного забавно, что сейчас баня Феодоры в Бурсе исключительно мужская, женщинам можно лишь мельком взглянуть на сооруженные в VI в. банные залы императрицы перед входом в хаммам, расположенный в более поздних, довольно красивых пристройках эпохи Османской империи.
Возможно, что на самом деле Феодора часто посещала бани, пытаясь облегчить симптомы рака, который убьет ее в возрасте 48 лет{353}. И все же удивительно представить себе, как эта яркая выскочка купалась в обжигающей воде природных минеральных источников в окружении личной стражи и фрейлин, упиваясь мыслями о том, что, несмотря на все напасти, она победила.
Да и было чему радоваться: Юстиниан испытывал к Феодоре нерушимое благоговение. Хотя они придерживались разных религиозных взглядов.
Феодора была ревностным монофизитом (порой ее называли миафизитом) и верила, что Иисус Христос полностью божественен или же его природа – абсолютный синтез смертного и божественного (возможно, ее в свое время убедили в этом ее спасители, христиане из Александрии и Антиохии). Она не соглашалась со многими формулировками собора 451 г. в Халкидоне.
Юстиниан же поддержал утвержденную там догму.
Хотя произошедший в Халкидоне раскол между византийским и сирийским православием был всем очевиден, у себя дома, в выходящем к морю Большом императорском дворце Константинополя, эти двое, похоже, притерлись друг к другу, явно наслаждаясь проскакивающими между ними искрами{354}.
Они оба со всей серьезностью пользовались своей ролью представителей Бога на земле. Собор, проходивший в 451 г. в Халкидоне, древнем «городе слепых» в паре минут по воде от центра Константинополя, завершился принятием Халкидонского Символа веры. Это – вероопределение, которое и по сей день признается большинством католиков, протестантов, а также греческих и русских православных. Оно, однако, породило разногласия в христианском мире, которые не разрешены до сих пор. На Халкидонском соборе провозгласили, что в Христе соединились два естества, равные по сути: божественное и человеческое. Сирийская, армянская апостольская, коптская, эфиопская, эритрейская и индийская православные церкви отрицали и до сих пор отрицают это богословское определение.
В те времена императорская чета (не меньше нашего) осознавала, как важно поддерживать накал богословских споров. Говорят, что Феодора «горела рвением», а Юстиниан отправлял послания, «с большим пылом» описывающие дебаты. Юстиниан созвал епископов в Константинополь и пытался вынудить их отречься от взглядов, которые ему казались не православными. Юстиниан – один из первых римских императоров, которого на монетах изображали с крестом (образцы таких монет обнаружились аж в Индии). Он отправлял епископов нести веру в Йемен, Сирию, в Аравию к Хассанидам, в Карию, Фригию, Лидию и Нижнюю Нубию{355}. Феодора также рассылала своих миссионеров. Муж с женой соревновались в спасении душ и старались спасать их должным образом – например, посланники Феодоры бросились обращать в свою веру Силко, царя Нобатии, и его придворных{356}. На родине же закрыли часть театров, тем самым исключив возможность для мужчин и женщин приятно проводить время вместе и породив разочарование, которое вскоре постучится в двери Юстиниана и Феодоры.
Симпатичную церквушку Святых Сергия и Вакха, которую теперь еще называют «Малая Айя-София», расширили, превратив в монастырь. С 531 г. он служил убежищем монофизитов{357}. Здесь поклонялись не только Христу, но и Феодоре – об этом свидетельствует надпись на архитраве, которую и сейчас отчетливо видно над головами муэдзина и прихожан мечети, что ныне расположилась здесь. И святой Сергий молился: «во всем храни