Читать интересную книгу Сын - Филипп Майер

Никакой логики в том, кому положено выжить, не было, если не считать Желтых Волос, меня и нескольких команчей, уцелевших в прежних эпидемиях. Тасия убивала слабых и сильных, умных и глупых, трусов и храбрецов, и единственное, что объединяло выживших, — они были слишком ленивы или слишком полагались на судьбу, чтобы спасаться бегством. Лучшие из наших либо бежали, либо погибли в эпидемиях.

Мы почти не разговаривали. Тишину нарушали только шум ветра да скрежет волокуши по камням. Если не попадалось оленя или антилопы, мы забивали коня и продолжали свой медленный путь. Никакого плана у нас не было, только найти бизона; мы не представляли, что станем делать, если наткнемся на техано или солдат; у нас не набралось бы и десятка способных сражаться; многие из детей ослепли.

Однажды, оглянувшись назад на сизые мрачные тучи, которые, я знал, принесут с собой северный ветер и дикий холод, а от него не спасет никакая одежда, я вдруг заметил, что недостает многих ребятишек. Я внимательно пересчитал нашу еле ползущую цепочку и понял, что не ошибся. Половина детей пропала. Матери увели подальше в прерию всех ослепших и убили их, чтобы остальным хватило еды.

К вечеру мы наткнулись на торговцев-команчерос, они заметили наш костер сквозь снежную бурю. У них была кукуруза и тыквы, порох и пули, ножи и стальные наконечники для стрел, шерстяные одеяла. Нам нечего было предложить в обмен. Видимо, все остальные племена тоже скосила эпидемия, потому что они решили пройти несколько дней вместе с нами. Они предложили нам несколько мешков кукурузы, но шкур у нас не было, а последних лошадей нельзя было отдавать.

Когда команчеро принялись вновь навьючивать своих мулов, всех охватило отчаяние; несколько человек с рыданиями опустились прямо в снег и отказались вставать. Ночь была ясной, я отошел подальше от костра, чтобы посмотреть на звезды. Что толку в разговорах. Те, кто, вроде меня, еще в состоянии охотиться, могли бы просто сбежать, но это и в голову не приходило. Я просто стоял и смотрел в небо, когда подошел Высокая Скала, наш нынешний вождь.

— Надо быстро поговорить, Тиэтети.

— Давай.

— Мы точно не переживем эту зиму.

— Это я понимаю.

Он смотрел на просторы прерии, покрытые снежной пылью, которая вскоре превратится в многофутовый белый покров.

— Ты можешь помочь.

Я понимал, к чему он клонит. Правительство платило хорошие деньги за возвращенных пленников.

— Ты, возможно, и сумеешь выжить, но большинство из нас — нет. А может, и вообще никто. Но если ты вернешься к таибо… — он пожал плечами. — Просто возвратишься обратно, когда торговцы получат свою плату…

Я отвернулся.

— Тебе решать, конечно. Но люди считают, ты мог бы предложить помощь, особенно после жертв, которые уже принесли многие семьи. — Он имел в виду детей. — Но ты все равно один из нас, и мы хотели бы, чтоб ты остался с нами.

За девушку-немку и меня команчерос оставили двадцать мешков кукурузы, сорок фунтов piloncillo[108], десять бушелей тыквы. Двадцать фунтов свинца, бочонок пороха, несколько ружейных замков, тысячу стальных наконечников для стрел, несколько охотничьих ножей. Это довольно щедро, хотя торговцы все равно получат немалую выгоду: я совсем молод, а немка симпатичная, лицо чистое. Многие пленники, особенно женщины, возвращались без ушей и носа, с клеймом на лице, но Желтые Волосы выглядела совершенно целой и здоровой, а если отмыть, так еще и хорошенькой. Мне задали несколько вопросов по-английски, проверяя, помню ли я язык. После трех лет жизни среди индейцев мало кто мог этим похвастать, а тут, с какой стороны ни глянь, для команчерос все складывалось очень удачно.

Высокая Скала попросил меня оставить им мой кольт, один из двух, которые я отобрал у охотника за скальпами, но я не стал даже обсуждать это. Второй я положил в могилу Тошавея. И, по правде говоря, мне не нравились эти торговцы, да и Высокая Скала тоже.

В первую же ночь Желтые Волосы пристроилась рядом со мной, подальше от команчерос.

— Не позволяй им прикасаться ко мне, — шепнула она.

— Ладно.

— Скажи, что я твоя жена.

— Они хотят получить деньги за нас. Думаю, они не станут портить товар.

— Ну пожалуйста, — взмолилась она.

На следующую ночь оказалось, что она права: один из парней подсел поближе, потом обнял ее. Здоровенный мужик с огромным пузом, похож на немытого Санта-Клауса. Я поднялся, выхватил нож, и он тут же со смехом вскинул руки:

— Ты совсем сопляк, но я не буду с тобой драться.

— Мы не будем драться за нее. Мы будем просто драться.

Он продолжал смеяться, покачивая головой:

— Парень, я смотрю, ты прилип к ней, как смерть к дохлому ниггеру. Я ж сказал, что не буду связываться с тобой. Я пошел спать. — И, поднявшись, он потащил свое одеяло под фургон.

Ту ночь она провела под моим одеялом. Я не прикасался ни к женщине, ни к себе уже почти два месяца, я все время думал о Цветке Прерий, вспоминал, как засыпаю землей ее обезображенное лицо…

Но, лежа в обнимку с Желтыми Волосами, я отчасти забыл обо всем. Я чувствовал запах ее немытых волос и в конце концов, не выдержав, поцеловал ее в шею. Думал, она спит, но она сказала:

— Я не буду тебя останавливать, но прямо сейчас не хочу этим заниматься.

Я чмокнул ее за ухом, прикидываясь, что просто хотел приласкаться по-братски. Она подрочила мне, чтобы я в нее не совал, и мы уснули.

На следующую ночь она сказала:

— Можем заниматься этим, если хочешь, но имей в виду, что меня насиловали не меньше десятка мужчин из племени. Я тебе много раз про это говорила.

Мне стало неловко, и я прикинулся, будто сплю.

— Все нормально, — похлопала она меня по бедру. — Вряд ли тебя приняли бы в племя, если бы ты связался со мной.

— Прости.

— Только не позволяй этим торговцам насиловать меня. Я просто не переживу.

На третью ночь я спросил:

— Слушай, ты меня не хочешь, потому что спала с теми мужчинами из нашего племени, или ты не хочешь именно меня?

— Я вообще никого не хочу. Но особенно этих команчерос. Этот Санта-Клаус показывал мне свой член, у него какая-то дурная болезнь.

На четвертую ночь я продолжал настаивать:

— Но как насчет меня?

— Ты перебьешь этих команчерос, если я попрошу?

— Да.

— В таком случае я пересплю с тобой. Но только давай потихоньку, чтобы они не услышали, а то тебе точно придется их поубивать.

— Я убью их всех, — заверил я, хотя понимал, что это ерунда, мы представляли большую ценность для команчерос, их годовой заработок.

Она была смышленая, эта немка, она все поняла, внимательно посмотрев на меня.

— Так, забудь. Я буду спать одна. — И выбралась из-под одеяла. — Лучше уж пусть меня изнасилуют, чем спать с лжецом.

— Я вступлюсь за тебя, — примирительно сказал я. — Ничего не надо, прости, что заговорил об этом.

Задал ей последний вопрос, не про секс.

— А ты никогда не была беременна?

— Три раза, но каждый раз случался выкидыш.

— Почему это?

— Я колотила себя по животу камнем. И еще морила голодом, даже когда очень сильно есть хотелось.

— Если бы у тебя родился ребенок, ты могла стать членом племени.

— Да, это, конечно, прекрасно, вот только каждую ночь я грезила о доме, мечтала сбежать.

— Куда?

— Куда угодно, лишь бы к белым. Туда, где мне не придется жить с мужчинами, которые меня насилуют.

Наверное, я должен был ей сочувствовать, но я разозлился. Я тосковал по Тошавею больше, чем по собственным родителям, а когда думал о Цветке Прерий, на душе становилось так пусто, что хотелось поднести револьвер к виску. Я отвернулся и уснул.

Мы провели вместе три недели, ночуя под одним одеялом, чтобы команчерос думали, будто мы муж и жена, и каждую ночь я ждал, что сейчас мы займемся сексом; мы спали ложечкой, обнявшись, но она сказала правду, ей это было не нужно. Как-то вечером мы выпили виски с команчерос, и она позволила мне больше обычного, и я уж решил, что на этот раз мне удастся ей засадить, но вскоре она затихла, задышала глубоко и ровно и уснула. Я потискал ее еще немного. Команчерос кормили нас четыре-пять раз в день, Желтые Волосы здоровела с каждой минутой, она округлилась, грудь и бедра налились, но каждую ночь она плакала во сне.

— Вот если было бы возможно, — говорила она мне, — оттрахать всех мужиков, которые насиловали меня. Оживить их и оттрахать, много-много раз. Здоровенной неструганой палкой. Я бы втыкала им раз за разом, еще и еще, и не останавливалась, пока на душе не полегчает.

Я промолчал. Вспомнил Тошавея и Неекару, и Писона, и Цветок Прерий, и Жирного Волка, и Дедушку, и Жуткую Лентяйку, которая на самом деле Одинокая Птица, Эскуте и Ясное Утро, Два Медведя, Вечно-В-Гостях; я с радостью убил бы Желтые Волосы, чтобы вернуть хоть одного из них.