того бы он узнал сразу — а его сына Николая. Идея, конечно, самого Платона Васильевича. Ну что ж, придумано Малыгиным неплохо: с одной стороны, официально поздравил бригаду Торбущенко с трудовой победой, а с другой, поручив поздравление помощнику, как бы остался в стороне. Хитер старик! Но Погожева эта хитрость Малыгина больше веселила, чем беспокоила.
Сводка штаба путины на этот раз показалась Погожеву как никогда длинной. Хотя он старался не упустить главного: сообщение авиаразведки о квадратах замета на скумбрию. Не пропустил и того момента, когда упомянули о бригаде Торбущенко. Ведь это первая из всех пяти бригад, попавшая в сводку штаба путины. «Ай да Костя! Не сглазить бы!..»
— Ладно, подсчитаю потом, — сказал Погожев, поспешно пряча в карман блокнот, и, не дожидаясь Климова, выскочил из рубки на палубу.
— Ну, что там, секретарь? — крикнул с бака Витюня, и вся бригада, как по команде, не прекращая работы, обернулась в сторону Погожева.
— Полный порядок! Можете позавидовать Торбущенко! — ответил тот радостным тоном, включаясь в работу.
— Если будешь так радоваться, пересадим на сейнер к Торбущенко, — шутя пригрозил Погожеву Витюня. — Правда ведь, кэп, пересадим?
— Точно, Витюня. Зачем нам чужие болельщики, — отозвался Осеев, не спуская глаз с невода.
Когда дель была «подсушена» и начали киталить, Погожев вошел к каюту, включил свет и, вынув из кармана листок с записями, принялся за свою бухгалтерию.
— Вот это здорово, Торбущенко-то на первом месте! — не выдержав, вскрикнул Погожев и рассмеялся. — Ну, брат, теперь держись, «король»!..
Глава семнадцатая
1
На этот раз сдавали рыбу на берегу.
Несмотря на раннее утро, у причалов была такая толкотня, что рябило в глазах. По бетонке сновали автокары, словно на вытянутых руках, на металлических лапах-подъемниках пронося ящики с рыбой; рычали грузовики, подруливая под стрелы кранов, скользили ленты транспортеров. А вокруг — бочки, ящики, корзины и опять бочки. И люди — мужчины и женщины: в куртках, робах, тельняшках, с клеенчатыми передниками от подбородка до колен и без передников.
Повсюду по причалам были расклеены листовки Главчерноморрыбвода, состоящие из сплошных восклицательных знаков: «Товарищи рыбаки колхозов и государственного лова! Строго соблюдайте Правила рыболовства! Особую заботу проявляйте о сохранности молоди ценных пород рыб. Поймали молодь — осторожно выпустите ее обратно в воду. Не забывайте! Вылов молоди подрывает рыбные запасы — основу богатых уловов!» «Капитан-бригадиры! Производите добычу рыбы только разрешенными орудиями лова!» «Рыбаки-колхозники! Активнее боритесь с нарушителями Правил рыболовства!» Висели целые бумажные простыни, пожелтевшие от солнца и времени, одни — будто похватанные снизу собаками, другие еще целые, с чтивом на добрых полчаса. Если только у кого-то для этого хватало времени и терпения. Посредине «простыней» крупно, красными буквами было напечатано: «Двухмесячник», и помельче: «по усиленной охране рыбных богатств». И с ходу, тоже крупно: «Граждане!» И опять помельче: «Охрана рыбных богатств — всенародное дело!»
— Только к одному господу богу нет обращения. А зря, — с комической серьезностью вздохнул Осеев...
На причале рыбаки окружили пожилого мужчину с двумя подбородками, крючковатым носом и устало-безразличными глазами. Это был приемщик рыбы. А окружившие его — сдатчики. Среди них и Сеня Кацев.
От приемщика зависит главное — определение сортности. А от сортности, как известно, и оплата. Поэтому так и увивались вокруг него представители бригад. Приемщик был до чертиков уставшим. Это было видно даже издалека, с выборочной площадки сейнера, на которой стояли, покуривая, Осеев с Погожевым. В разгар путины специалисты рыбного дела буквально сутками не покидали причалов, выдерживая со стороны рыбаков десятки зачастую совершенно несправедливых нападок. Приемщик не такой уж бог и царь при сдаче рыбы бригадами, как это казалось некоторым. Над ним висели различные прейскуранты и инструкции. Да и контроль за качеством принимаемой рыбы тоже не дремал. И все равно, на причалах рыбзаводов и на рефрижераторах приемщики считались личностями первой величины. Кэпбриги старались водить с ними дружбу или хотя бы знакомство.
В «Дружбе» первенство по корешам среди приемщиков держал Платон Васильевич Малыгин. Хотя не будь он первым на лову, едва ли бы помогли ему дружки-приемщики быть в числе фартовых кэпбригов. Как говорится, бог-то бог, да сам не будь плох. Хотя кое-кто из рыбаков упорно приписывал Малыгину успехи в выполнении планов за счет его дружбы с приемщиками. Чуть чего, так открыто и говорили:
— Чему удивляться-то. У Платона там приемщик закадычный кореш.
Малыгин слушал о себе такое, в ответ лишь загадочно ухмылялся: мол, кто вам не велит, и вы заведите корешей...
Город еще спал, весь в розоватой утренней дымке. Было свежо. Погожев зашел в каюту, накинул на плечи капитанский старый бушлат и вернулся на палубу.
Около раскрытых дверей камбуза, на котором уже хлопотал Леха, стояли Осеев и стармех Ухов.
— Сейчас на первый троллейбус и прямо к нему. И сразу же обратно, — говорил Фомич, держа под мышкой сверток из плотной бумажной мешковины.
— Давай двигай, — кивнул Осеев. И, увидав Погожева, сказал: — К лейтенанту Воронову. Пусть отвезет свежей рыбки.
— Правильно, — согласился Погожев. — Привет ему от нас.
Стармех, встав на планширь, спрыгнул на причал и тут же затерялся во всей этой толчее людей и техники.
На сейнере не успели сдать рыбу, как Фомич уже вернулся обратно. И с ним — Филя, закадычный дружок Кости Торбущенко.
Вначале Погожев подумал, что где-то по соседству с ними стоит сейнер Торбущенко. У него даже мелькнула мысль сбегать к ним. Уж очень хотелось повидаться с Костей и с инженером Селениным, взглянуть в их повеселевшие лица, лично поздравить с удачей.
Но на вопрос Погожева, где стоит их сейнер, Филя ответил молчанием. Только еще громче начал сопеть своим мясистым пористым носом. У Фили бычья шея, иссиня-красное лицо и заросший грязно-серой щетиной подбородок. Опущенные вниз углы тонких губ зло подергивались.
Погожев перевел взгляд на стармеха.
— А, черт бы побрал этого Филю! — махнув рукой, недовольным голосом произнес Фомич. — Прилип ко мне, как банный лист. А впрочем, пусть сам все расскажет. Мне еще надо успеть забункероваться водой и соляркой. — И ушел.
Только тут Погожев заметил у Фили в руках потрепанный чемоданчик.