явно не помешало бы поближе с ними познакомиться. Тогда, по крайней мере, она бы поняла, как следует разговаривать с мужчиной…
– Это ваше личное мнение или администрация тоже так считает? – спросил он, уже понимая, что скорее всего искать для сына другой детский сад все-таки придется.
– А вы как думаете? – надменно осведомилась Эмма Юрьевна.
Это была тактическая ошибка. Дверь, что вела из игровой комнаты в раздевалку, распахнулась, и оттуда бурлящим, шумным потоком хлынули дети. Их было всего человек десять или двенадцать, но Абдалло, как обычно, показалось, что их тут не меньше сотни, так они суетились и вопили. Их появление сделало продолжение беседы невозможным, и воспитательница, таким образом, не успела попросить Абдалло избавить детский сад от присутствия его ребенка.
На этот раз не успела, думал Хромой, целуя сына, слушая его восторженное лопотание и помогая ему одеться. Не успела сегодня – успеет завтра или в любой другой день. И спорить будет бесполезно, и деньги тоже не помогут.
Да, так и будет. Они воспитанные люди и станут долго изворачиваться, придумывая отговорки, вместо того чтобы прямо сказать: вали отсюда, черномазый, убирайся в свой Афганистан или откуда ты там приперся и там качай свои вонючие права; понаехало вас, русскому человеку плюнуть некуда…
Абдалло вышел из детского сада, держа пятилетнего сына за руку и внутренне кипя от ярости. Он уже почти решил забрать ребенка из этого места, не дожидаясь, пока его попросят об этом напрямик. В самом деле, хватит с него унижений!
Но, идя по дорожке и вдыхая сырой холодный воздух, он немного поостыл и решил не пороть горячку. В конце концов, кто такая эта Эмма Юрьевна? Просто глупая женщина, у которой не сложилась личная жизнь. Это ОНА говорит, что выражает мнение администрации, а так ли это на самом деле, известно одному Аллаху. Но даже если здешнее начальство с ней согласно, им придется попотеть, выдумывая способ заставить Абдалло сделать так, как им хочется. Потому что хочется им того же, чего и всем остальным, – спокойной жизни. Это очень редкая и дорогая штука – спокойная жизнь, особенно в наше время. Так что, уважаемые, извините – Хромой Абдалло вовсе не собирается жертвовать своим покоем и благополучием ради вашего…
Охранник, в обязанности которого, помимо всего прочего, входило открывать клиентам калитку, попытался сделать вид, что не заметил выходящих, заглядевшись на что-то за забором. Подумав, что сегодня все будто сговорились, Абдалло деликатно кашлянул в кулак и смотрел на охранника до тех пор, пока тот все-таки не распахнул перед ним калитку. Это длилось не дольше секунды, но Хромому Абдалло она показалась вечностью.
Он шагнул вперед и невольно остановился, от испуга так стиснув ладошку сына, что тот тихонько заскулил и начал извиваться как червяк, пытаясь вырвать руку. Абдалло этого не замечал, потому что на тротуаре с противоположной стороны улицы, засунув руки в карманы мокрой кожаной куртки, стоял его бывший кладовщик Ахмет.
Ахмет смотрел на его пятилетнего сынишку, и на его лице была такая боль, что на какой-то краткий миг Абдалло стало его жалко. Но тут Ахмет поднял голову и посмотрел своему бывшему хозяину прямо в глаза. Абдалло почувствовал предательскую слабость в коленях.
Он отвернулся, торопливо затолкал сына на заднее сиденье машины и сел за руль. К счастью, двигатель не успел остыть и завелся почти сразу. Абдалло дал газ и уехал, ни разу не обернувшись и даже не взглянув в зеркало, чтобы проверить, что делает Ахмет.
Впрочем, Ахмет, конечно же, ничего и не собирался делать – по крайней мере, в данный момент. Его появление было ультиматумом, смысл которого дошел до Хромого Абдалло мгновенно и в полном объеме. Нервно сжимая руль, Абдалло думал, как ему быть дальше. Это было напрасное занятие: думай не думай, а выход существовал только один.
* * *
Она собиралась не более пятнадцати минут – Ирина торопилась, да и дело ей предстояло не из тех, где внешность имеет большое значение. Радуясь тому, что осень в этом году выдалась затяжная и на дорогах все еще нет даже намека на гололед, она спустилась во двор, отперла машину и села за руль. Красная «девятка» стояла с поднятым капотом, и какой-то человек в спортивных брюках и короткой кожаной куртке, согнувшись пополам, копался в двигателе. Быстрицкую этот спектакль от души позабавил; проезжая мимо, она с трудом поборола искушение нажать на клаксон и помахать этому типу и его напарнику рукой. Она была уверена, что, едва она скроется за углом дома, водитель захлопнет капот и «девятка» сорвется с места.
Поэтому Ирина очень удивилась, когда, проехав добрых четыре квартала, не обнаружила позади себя «хвоста». «Девятки» на улице были, среди них попадались и красные, но все они были не те. Ирина с четверть часа кружила по улицам, совершая бессмысленные маневры, а потом остановила машину. Она успела почти до фильтра выкурить сигарету, когда мимо нее не слишком быстро, но и не медленно проехала знакомая красная «девятка» и скрылась из вида в туманной мгле ненастного ноябрьского дня.
Ирина сунула в пепельницу окурок и, приняв решение, тронула машину с места. Через десять минут она уже въезжала в распахнутые ворота автомобильной мойки. Очутившись внутри, она подозвала того из мойщиков, который выглядел более сообразительным, и коротко с ним переговорила. Мойщик было замялся, но хрустящая купюра характерного зеленоватого цвета мигом развеяла все его сомнения.
Машину Ирина, конечно, вымыла – просто так, заодно. В процессе, как она и ожидала, автомобиль удалось освободить и от кое-чего лишнего, помимо налипшей на борта и днище грязи. В этом Ирина убедилась, когда на выезде из бокса мойщик протянул ей в открытое окно некий миниатюрный предмет, на мокрой металлической поверхности которого мерно разгорался и гас рубиновый глазок контрольной лампочки.
– Это, часом, не бомба? – с опаской поинтересовался мойщик.
– Не бомба, – успокоила его Быстрицкая. Она не знала наверняка, но догадывалась, что это такое, и испытывала по этому поводу только злость, рядом с которой не было места страху.
Ну, или почти не было.
– Оставьте это себе, – сказала она. – А когда сюда подъедет красная «девятка», отдайте эту игрушку человеку, который станет обо мне спрашивать.
– Вы меня в свои дела не впутывайте, – ощерился