столь же непреложными, как и законы физики; только перестав быть его частью, очутившись за пределами бешено вращающейся, втягивающей все и вся воронки, Ахмет вдруг осознал, какая это огромная, бездумная и бездушная машина.
Вспомнив, что собирался повидать Фариду, он остановился у киоска и купил шоколадный батончик. Вряд ли такое подношение могло ее обрадовать, не говоря уж о том, чтобы сделать ее жизнь слаще, но Ахмету не хотелось приходить к ней с пустыми руками – такой визит выглядел бы случайным. Жалкая шоколадка в пестрой обертке была знаком внимания, проводником для той крошечной частички тепла, которая еще оставалась в душе Ахмета и которой он хотел поделиться с Фаридой – единственным близким ему человеком на всем белом свете.
Ближе к центру рынка людские толпы густели, превращаясь в почти непролазную, медленно и тяжело бурлящую кашу. Ахмет вдруг обнаружил, что буквально за несколько дней успел от этого отвыкнуть; оказалось, что перемещаться по рынку без тяжелой, весом чуть не в тонну, неповоротливой тележки труднее, чем с ней. Заслышав пронзительный вопль «Дорожку!», люди поневоле расступались, стремясь избежать ушибов; теперь Ахмету самому приходилось то и дело шарахаться из-под колес, вжимаясь в чужие бока и спины и провожая взглядом своих бывших коллег – спешащих, озлобленных, никого не замечающих вокруг, движущихся в бешеном ритме и похожих не на людей, а на замасленные поршни работающего на предельной мощности мотора. Он шел, протискиваясь и увертываясь, огибая стоящие на проходе тележки, с которых разгружали тюки с товаром, безошибочно находя дорогу в этом пестром, шумном, лишенном горизонтов и ориентиров лабиринте.
Он почти не думал о том, что скажет Хромому Абдалло, если сумеет его отыскать. Вряд ли Абдалло говорил правду, когда утверждал, что не знает никого, кроме бригадира сцепщиков на подмосковной узловой станции. Этого просто не могло быть; в самом деле, неужто такие разные люди, как Абдалло и тот небритый железнодорожник, общались между собой напрямую, без посредников? Ведь они находились на противоположных концах цепи, которая представлялась Ахмету довольно длинной и состоящей из людей куда более влиятельных, чем сцепщик вагонов или даже владелец товарного склада на Черкизовском рынке. Конечно же, Хромой Абдалло знал куда больше, чем согласился рассказать Ахмету, и теперь, когда ему стало нечего терять, Ахмет не сомневался, что сумеет выжать из своего бывшего хозяина все, чего тот недоговорил.
Он находился за два прохода от места, где работала Фарида, когда где-то неподалеку раздался ужасный грохот. Ахмет, повидавший и талибов, и американских солдат, не мог ошибиться, даже если бы ему за это заплатили: где-то впереди и справа, примерно там, куда он направлялся, только что прогремел довольно мощный взрыв.
Замешательство длилось не дольше секунды. В следующее мгновение Ахмет сорвался с места и побежал, расталкивая людей локтями, плечами и даже головой, сбивая с ног зазевавшихся и перепрыгивая через сумки и ручные тележки. Он бежал не один: людям свойственно торопиться к месту, где только что произошла беда, чтобы насладиться зрелищем чужой смерти и острее ощутить тот простой факт, что сами они целы и невредимы. Почти вся толпа, с которой смешались даже некоторые продавцы, стронулась с места и устремилась туда, откуда донесся грохот. Кто-то шел медленно, с опаской вытягивая шею, будто и впрямь надеясь что-то разглядеть на таком расстоянии, кто-то торопливо шагал, а кое-кто, как и Ахмет, несся во весь опор, без церемоний прокладывая себе дорогу сквозь непроворотную людскую массу. Видимо, не у одного Ахмета в этом районе рынка имелись близкие, о судьбе которых стоило беспокоиться.
Тревога Ахмета многократно усилилась, когда, пробежав каких-нибудь сто метров, он услышал плач, стоны и крики ужаса и боли, сливавшиеся в многоголосый тоскливый вой – знакомую, но уже основательно подзабытую за четыре года относительно спокойного существования музыку кровавой человеческой трагедии. Потом навстречу начали попадаться те, кто бежал не к месту взрыва, а от него – ошеломленные, с остановившимися, расширенными глазами, часто окровавленные, не разбирающие дороги, не понимающие, куда и зачем бегут. По мере приближения к месту взрыва таких людей становилось все больше, а в воздухе возник и начал набирать силу знакомый запах тротилового дыма, горящей пластмассы и тряпок. Все было так, словно Ахмет вернулся назад во времени и пространстве, очутившись на улице родного города в тот самый день, когда в его дом угодил шальной снаряд, выпущенный из американского танка. Тогда он точно так же бежал, спотыкаясь и едва не падая, в тесной людской толпе, с нарастающим ощущением свалившейся на него беды. Но в тот раз все обошлось: жены и сына не было дома, и Ахмет не потерял ничего, кроме крыши над головой и не слишком богатого имущества.
Теперь, однако, все было иначе. Он понял это, протолкавшись в первые ряды окружившей место взрыва толпы. Какие-то люди с огнетушителями уже сбивали пламя, лениво лизавшее развороченные остатки контейнера – того самого, в котором работала Фарида. Несколько соседних контейнеров тоже были сильно повреждены, повсюду валялся товар, и толпа топтала яркие, переливающиеся дешевыми блестками тряпки, даже не замечая этого. Крови было очень много; несколько человек, мужчин и женщин, лежали в стороне, и было непонятно, кто из них жив, а кто уже умер. Самые сердобольные пытались оказывать раненым первую помощь; истеричные крики, стоны и плач не прекращались. Кто-то сильно толкнул Ахмета в спину, и, обернувшись, он увидел пожарного с огнетушителем наперевес, который пытался прорваться к огню. Вид у пожарного был осатанелый. За первым последовали другие, в толпе замелькали серые милицейские бушлаты и черные куртки охраны, послышались властные, злобные окрики, толпу начали теснить назад. Кто-то упал, добавив к общему нестройному хору свой панический вопль, где-то пронзительно плакал ребенок. Ахмет, которого с тупым упорством и бычьей силой отталкивал от разбитого контейнера мордатый охранник, тянул шею, пытаясь найти взглядом Фариду, и не находил – ни среди тех, кто стоял в толпе, ни среди тех, кто лежал на земле среди разбросанного товара. Издалека доносилось завывание сирен – машины «скорой помощи» безуспешно пытались проехать туда, где в них нуждались десятки людей.
Фариды по-прежнему нигде не было. В толпе говорили о страшном взрыве, о женщине, буквально разорванной в клочья. От этих разговоров Ахмету сделалось совсем худо, и тут он заметил знакомое лицо. Алимхан, азербайджанец из Баку, торговавший изделиями из поддельной кожи наискосок от контейнера, где работала продавцом Фарида, стоял, опираясь на плечо какой-то толстой русской тетки, и его голова была обмотана